Джейд молча смотрит на них, потом снова на меня.
– Как Сильви? – интересуюсь я.
– Нехорошо. Совсем нехорошо. Но она хочет нас видеть.
– Нас? Она, должно быть, хочет видеть Арабель. Прости, мы задержались, мы…
– Всех нас, – перебивает Джейд. – Сильви говорит, что есть вещи, которых мы не знаем. И она хочет рассказать нам все. За ужином.
– Наконец-то, – усмехаюсь я. – Кто-то в этом доме хочет поговорить начистоту.
– Прошу прощения! – Джейд поднимает руку, чтобы преградить мне путь. – Это что, камень в мой огород?
– Нет… я всего лишь…
– Если уж на то пошло, почему ты оказалась в комнате Серафины этим утром? И позже тоже?
– Я думала, мы уже играли в эту игру. Почему же ты там находилась? – парирую я.
Мы пристально смотрим друг на друга. Если бы я не знала, что убийца Раф…
Нет, это безумная мысль. Стоп. Прекратить, пока все не стало еще мрачнее.
– Я так и думала! – Джейд ведет себя так, будто последнее слово за ней, будто сегодня утром я не обнаружила ее копающейся в гардеробе Серафины.
– Если у тебя есть дети, муж, деньги и дом в Хэмптонс, это не значит, что ты можешь заставлять меня чувствовать себя ничтожеством. Не в этот раз!
Я ловлю себя на том, что несусь в гостиную. Боже, откуда это взялось? Неужели я имела в виду то, что сказала? Полагаю, в некотором роде да. Забавно, как некие скрытые вещи, подобно тектоническим плитам, могут неожиданно вызывать небольшие землетрясения.
Глава двадцать третьяДжейд
Мы снова на террасе, во главе стола пустой стул. Передо мной тарелка с пастой pistou. Как объяснила Арабель, это лингвини с грибами и французской версией соуса песто, с петрушкой и зеленым луком в дополнение к базилику, а также со свежими сливками. Она говорит, что собиралась приготовить что-нибудь с томатной пастой, но отказалась от этой мысли в пользу более сытного блюда. Она замолкает, потому что все равно никто особо не обращает на нее внимания.
Я едва притронулась к своей тарелке – слишком много углеводов. Если бы я могла, если бы позволила себе разгуляться, то проглотила бы все до последнего кусочка. Слава богу, рядом нет Серафины, чтобы окинуть меня оценивающим взглядом, указывающим, что мне можно есть, а что нельзя.
Я снова смотрю на пустой стул. Рядом бедная Сильви, стоически поедающая свою пасту. Однако, понаблюдав несколько мгновений, я вижу, что она ничего не ест, просто медленно ковыряет вилкой содержимое тарелки.
– Mamie. – Арабель кладет руку на плечо своей бабушки.
Вилка Сильвии выскальзывает у той из пальцев.
– Je n’arrive toujours pas à y croire de[63].
Я не понимаю, что это значит, но звучит совершенно безутешно. Я отвожу взгляд, когда Арабель заключает бабушку в объятия. Раздаются приглушенные рыдания. Я чувствую, что у меня внутри все перекручивается, как если бы кто-то пытался выжать сухое полотенце. Звук чужой боли мучителен для моих ушей. Возможно, это из-за моего отца и той травмы, которую он перенес. Я генетически унаследовала не только гетерохромию, но и крики моих предков. Мой брат беспечен с детства. Почему-то он никогда не прислушивался к шагам папы, возвращающегося домой с работы, как это делала я. И по тому, как он закрывал входную дверь, или по тяжести его поступи я прикидывала, подойти поздороваться или спрятаться с глаз долой, опасаясь проявления его настроения, которое, как мне всегда казалось, могла регулировать я одна. Возможно, я просто слишком часто сидела в темных комнатах с отцом, слушала слишком много леденящих душу историй, успокаивала его, когда он просыпался ночью с криком, потому что мать перестала это делать, перепоручив его мне. Я всю свою жизнь пыталась излечить его, сделать достаточно счастливым, чтобы он мог жить настоящим, а не прошлым. И ничего не получалось. По крайней мере до сих пор.
Я тереблю свое ожерелье, вдавливая бриллиант в кожу.
– Девочки, вы ведь не знали обо мне и Серафине? – Сильви резко отстраняется от Арабель. Ее глаза опухли и покраснели, седые волосы не взбиты, как обычно, а лежат тонкими и жидкими прядями. Теперь я понимаю, что на ней был парик, и без него она выглядит старше.
– Я понятия не имела. Совсем. – Дарси сидит напротив Сильви, слева от меня. И она, и Сильви все еще на своих обычных местах, по обе стороны от пустующего кресла Серафины. – Честно говоря, Сильви, – продолжает она, – это заставляет меня задуматься, знала ли я вообще свою бабушку.
Сильви отодвигает свою пасту и кладет локти на стол.
– Твою бабушку было трудно узнать до конца. У нее было много тайников…
– Тайников? – не понимает Дарси.
– Тайников. Чтобы спрятать маленькие частички себя. Думаю, что я была единственным человеком в мире, имевшим самый широкий доступ к ее тайнам, но тем не менее даже я не знала всего…
– Сильви, как вы думаете, что она собиралась сообщить нам сегодня утром? – спрашиваю я. – Она вам сказала?
– Нет, не говорила. Я в таком же замешательстве, как и вы. Я, конечно, спросила ее. Но она просто ответила, что всему свое время.
– Но зачем она пригласила нас сюда, Сильви? – не унимается Дарси. – Почему сейчас? Почему всех моих подруг? Почему двадцать лет спустя?
Сильвия хмурится.
– Я не знаю, ma petit chou[64].
– Но ты должна была… я имею в виду, ты хотя бы интересовалась? – настаивает Дарси.
– Bien sûr[65]. Я спросила ее. Она просто повторила, что вы должны приехать вчетвером и одновременно. Я подумала, что ей немного одиноко, немного скучно. Что она хотела, чтобы в доме появилась красота и молодость. Вы четверо… – Сильви обводит каждую из нас своим нежным взглядом бабушки, и я чувствую, что делаю непроизвольное движение навстречу ей, как цветок стремится к солнцу. – Вы четверо были для нее особенными.
– Все мы? – беспечно спрашиваю я.
– Все вы, – твердо отвечает Сильви.
Мне известно обратное, но я держу это при себе.
– Очевидно, в этом было нечто большее, – говорит Дарси. – Но как мы теперь узнаем?
– Серафине нравилось держать нас в напряжении. – Викс улыбается.
Сильви тоже улыбается, слегка.
– Нравилось. О, да, нравилось. – И тут ее улыбка исчезает. – Боже мой! Ей нравилось. Невозможно поверить, что я говорю о ней в прошедшем времени. Буквально вчера… – Она смотрит на стул Серафины. – И нож. Нож. Так жестоко. Как мучительны были ее последние минуты… Как он мог так поступить? Как?
– Что вы знаете о садовнике, Сильви? – интересуюсь я. – Зачем ему это делать?
– Почти ничего. Он пришел к нам примерно год назад. – Она морщит лоб, пытаясь вспомнить. – Кажется, он родственник то ли знакомой Серафины, то ли подруги. Я не уверена. Ему нужна была работа, деньги. И… – Сильви обвела рукой вокруг, – это приятное место для работы. По крайней мере большую часть времени.
– Уверена, что полиция разберется, – говорит Викс. – Может быть, уже разобралась, пока мы здесь разговариваем.
Я вспоминаю, что не сообщила им.
– На самом деле, они вернулись сюда. Пока вы с Бель были на рынке. Офицер Дарманен и ее напарник. Его зовут Вальер.
– О-о, – выдыхает Арабель. – Чего они хотели? Или у них какой-то прорыв в деле?
– Никакого прорыва. – Я качаю головой. – Очевидно, Раф по-прежнему остается главным подозреваемым. Сейчас он под стражей. Но пока единственной конкретной уликой является записка, написанная Серафиной. Они подтвердили, что это ее почерк. И у них нет понимания мотива преступления. Они связались с адвокатом, чтобы получить завещание. Возможно, это даст ответ. Он приедет завтра, верно, Дарси?
– Адвокат? – переспрашивает Викс.
Дарси кивает:
– Звонил мне сегодня. Не представляю, где он взял мой номер. Бабушка оставила, наверное. Он прибудет завтра после завтрака. Он знал, что я здесь в поездке со своими подругами. Что мы познакомились во время учебы за границей. Ну, кроме Арабель.
То, как она произносит последнюю часть, пронизано горечью. Я люблю Арабель, но должна признать, что едва могу на нее смотреть. Она и Оливер – это непостижимое предательство. В каком-то смысле мне кажется, что она предала всех нас, не только Дарси.
– Что еще сообщила полиция? – интересуется Викс.
– Они продолжают думать, что у Рафа был пистолет, хотя я не понимаю, почему он тогда им не воспользовался, – говорю я. – Они все обыскали, перевернули домик садовника вверх дном – и ничего. Они также осмотрели особняк и прилегающую территорию.
– Территория огромная, – пожимает плечами Дарси. – Можно спрятать пистолет где угодно.
– Согласна. – Я киваю. – Они также выяснили, что убийца воспользовался раковиной на кухне, видимо, чтобы смыть кровь.
Арабель морщится.
– Я знаю. Сегодня вечером я пользовалась кухней шеф-повара вместо семейной. Вся территория была огорожена, как и спальня.
Я делаю паузу, размышляя о том, как чуть раньше сегодня я проигнорировала оградительную ленту у спальни. Но у меня была веская причина.
– Они взяли образцы сегодня утром, – продолжаю я. – Само собой, там обнаружили кровь, совпадающую с кровью Серафины. И отпечатки Арабель и Сильви. И нескольких официантов и шеф-повара, которые работали здесь на этой неделе.
Арабель кивает.
– Шеф-повар обычно пользуется другой кухней, но поскольку в первую ночь я готовила на семейной, и она помогала…
– Но других отпечатков пальцев нет, – перебиваю я. – Возможно, Раф был в перчатках и спрятал их где-нибудь, возможно, вместе с пистолетом.
– Дикость, – бормочет Викс.
– Дикость, – вторит Арабель. – Могла кровь попасть на… одежду или куда-то еще… когда?..
Я киваю:
– Это они тоже подозревают. Они осмотрели все наши комнаты, комнату Рафа тоже…
– Правда? – удивляется Викс. – Они осматривали наши комнаты?
Я киваю.