– Ладно, проехали. Девочки! – Лицо Дарси расплывается в улыбке, излучающей невероятную детскую энергетику, которая на этот раз не имеет отношения к ее детям. – Мы снова вчетвером, в Провансе!
– Не могу дождаться, когда мы откроем шампанское, – вторит Джейд.
– Ты пьешь? – удивляюсь я. Джейд никогда не пьет. По ее словам, дело не только в калориях, но и в отеках. И в том, что алкоголь мешает ей соблюдать режим питания. – А как насчет твоего «окна голодания»?
– Сегодня не время для голодания. – Джейд улыбается.
– Очень рада это слышать. – Дарси достает бутылку шампанского и бумажные стаканчики из одной из своих многочисленных сумок. – Давайте, леди!
– Леди?! – Я стону. – Когда мы стали леди?
– Когда нам исполнилось сорок.
– Говори за себя. Мне все еще тридцать девять. – Джейд подмигивает. Можно подумать, ей двадцать девять, она так часто напоминает нам, что моложе остальных. Ну, кому бы не понравилось быть самой младшей? Я бы, конечно, не отказалась, если первой цифрой, обозначающей мой возраст, была тройка, пусть даже всего на один день.
Я наблюдаю, как Джейд направляется к выходу. На ней тренировочный костюм в тон откровенному бордовому топу, на котором необъяснимо много бретелек, перекрещивающихся так, что они не держат форму. Не самый подходящий наряд для встречи с Серафиной после стольких лет. И мне кажется, Джейд это немного нравится.
Тем не менее, если бы в моем чемодане действительно была одежда, я бы кинула ей толстовку.
Глава четвертаяДарси
– Шотган[9]! – выпаливаю я, занимая переднее сиденье. Мои щеки вспыхивают, когда я понимаю, что, вероятно, не произносила это слово с двенадцати лет. Я прижимаю запотевшую бутылку с водой к правой щеке, затем к левой.
Щелкают карабины ремней безопасности, хлопает шампанское. У меня получилось. Я надеваю солнцезащитные очки и выпиваю половину стаканчика, который протягивает мне Викс.
– Ваша бабушка очень взволнована встречей с вами, – говорит Раф, пока, двигаясь на юг, мы пересекаем реку Рона. Его голос глубокий и беззаботный. Всегда странно слушать человека, чей голос не сочетается с его именем. Не то чтобы «Раф» не подходит молодым, но, когда бабушка написала мне о своем новом садовнике, я предположила, что он старше и такой же седой, как прошлый. Я ошибалась. Раф, вероятнее всего, на несколько лет моложе нас. Правда, похоже, сейчас мне все кажутся моложе. Он высокий, долговязый, по-мальчишески симпатичный, с отчетливым южным акцентом. Когда он разговаривал со служащим парковки, я услышала, что он, в отличие от парижан, не глотает слоги.
Я подумываю перейти на французский, но я уже несколько растеряла навык. И прямо сейчас я не могу собраться с силами, чтобы сделать еще одну вещь, в которой потерплю фиаско.
– Как она? – интересуюсь я.
– Bon, bon[10], – рассеянно говорит он, резко поворачивая. Не то чтобы этот мужчина способен понять скрытый в моем вопросе смысл.
Джейд и Викс болтают на заднем сиденье, а я смотрю на счастливчиков, устроивших пикник на берегу реки, сидящих на траве с багетами, сыром и мясной нарезкой, в то время как их дети резвятся рядом. Я допиваю остатки шампанского, затем передаю стаканчик назад.
– Нальете мне еще?
Викс сегодня главная по шампанскому.
В другое время я бы втиснулась сзади рядом с ними. Но я захватила переднее сиденье не потому, что меня укачивает в машине, и не потому, что мне так уж хочется сидеть рядом с Рафом. Мой взгляд скользит по нему, когда он проводит рукой по кудрявой копне каштановых волос. Прическа небрежная, а их оттенок можно обозначить как «совершенно обычный коричневый».
Боже, почему я брюзжу? У него красивые глаза. Великолепного голубого цвета. Если бы мое прошлое могло говорить, оно бы сказало, что я всегда была помешана на голубых глазах, особенно таких, как у Рафа, – больше бирюзовых, чем темно-синих, как у Оливера. Честно говоря, Раф симпатичный. На самом деле, даже сексуальный. Я, конечно, замужняя женщина, но я все еще живой человек. На нем темно-серая футболка, подчеркивающая загорелые бицепсы, и узкие серые джинсы, чуть темнее рубашки. Возле рта родинка, которая не умаляет его привлекательности.
Я вздрагиваю, осознав, что пялюсь на садовника. Он за рулем, но человек может почувствовать, когда на него смотрят. И по его озадаченному взгляду, брошенному на меня, я понимаю, что он заметил. Я демонстративно отворачиваюсь и, уставившись в окно, смотрю на проплывающий мимо пейзаж. Наверняка я просто нервничаю из-за встречи с Grand-mère. Из-за того, что мы все возвращаемся в шато. Из-за моих финансовых проблем. Из-за того, что впервые сплю вдали от детей. Но в основном – из-за нее. Сидит прямо позади меня, будто все в порядке. Будто ей удалось обмануть меня. Будто уверена, что я не собираюсь сопротивляться. Увидев ее в аэропорту, я поняла, что притворяться гораздо труднее, чем я ожидала.
Я заставляю себя делать то самое «коробочное» дыхание, рекомендуемое каждым холистическим терапевтом[11], на которого я подписана в Instagram. Четыре вдоха, пауза, четыре выдоха, пауза. После одного раунда я останавливаюсь. Проверяю свое самочувствие, чтобы понять, испарился ли гнев. Нет. Почему же? Восемь раундов этой дерьмовой дыхательной техники – удалось ли кому-то успешно овладеть этой практикой, кроме монахов на вершинах гор?
Я вспоминаю, как совсем недавно, пережив полет, я поцеловала Оливера на прощание, опустившись на колени, обняла своих детей и смотрела, как они убегают, а затем, как ни в чем не бывало, встретилась с Джейд и Викс.
– Как долго вы работаете на мою бабушку? – спрашиваю я Рафа, бросив бессмысленные попытки успокоиться с помощью дыхания. За моим окном сельская местность, зеленая и жизнерадостная, тут и там – женщины в цветочных платьях и эспадрильях, несущие соломенные сумки и корзинки для пикника в красно-белую клетку, снующие с детьми по дорожкам, затененным ивами и тополями. Повсюду ветхие домики с красными черепичными крышами и холмы. На меня нахлынуло так много воспоминаний. Мы находимся в La France Profunde – в самой глубине Франции, где одновременно чувствуешь себя как дома и так, словно на тебе колючий домашний свитер, который не терпится сбросить, как только представится первая возможность. Идеальная дилемма. Так было с тех пор, как умер мой дедушка.
– Я работаю на Серафину почти год. – Раф делает поворот, являя нашему взору еще один великолепный зеленый вид. – Мы вместе играем в петанк, – добавляет он, имея в виду популярную французскую игру, в которую играют на гравии – ее смысл в том, чтобы, бросая маленькие серебряные шарики в цель, оказаться к ней ближе, чем противник.
– Правда?! – Я вообще не могу себе этого представить: моя бабушка, со своим идеальным белокурым начесом, в кремовых брюках и вязаном блейзере от Шанель, на лужайке для петанка, играющая со своим садовником.
Дело не в том, что Grand-mère не добра к людям, которые на нее работают. Взять хотя бы Сильви. Она была экономкой моей бабушки сколько я себя помню, она практически стала членом семьи. Я чувствую, что мое сердце сжимается от предвкушения долгожданной встречи с ней, такой кругленькой, пухленькой и постоянно покрытой мучной пылью, потому что все время печет. В свои годы, а ей чуть за восемьдесят, – она на одиннадцать лет моложе Grand-mère – Сильви остается энергичной и моложавой. Она, улыбчивая и легкая, резко контрастирует с бабушкой, властной и колючей, привыкшей главенствовать в доме. Интересно, что будет делать Grand-mère, когда Сильви уйдет на пенсию? Почему-то я не могу себе этого представить. Сильви – неотъемлемая часть шато, так же как огромный платан во дворе.
– Я слышала о ваших играх в петанк, – говорит Викс с заднего сиденья, смеясь. – Серафина сказала, она тебя обыгрывает.
Я мгновенно оборачиваюсь.
– Ты говорила с Grand-mère? В смысле – по телефону?
Резкий звук кондиционера – единственный ответ. Наконец, Викс произносит:
– Ну… да. Я думала, она позвонила всем нам, чтобы пригласить к себе.
– Нас позвали с помощью приглашения в конверте. Ты ведь получила приглашение, верно? – Моя ревность слишком явно выплескивается наружу. Звонить Викс, а не мне? Обидно.
– Я получила его, – тихо произносит Викс. – Прости, Дарси. Я действительно думала, что она позвонила всем. В этом не было ничего особенного. Мы недолго разговаривали.
Я задумываюсь. Можно не заострять на этом внимания. Мне не следует заострять на этом внимания. Однако вместо этого я спрашиваю:
– Джейд, тебе звонила моя бабушка? – Повисает долгая пауза, говорящая за себя. – Можешь не отвечать. Не звонила.
Я не добавляю, что она не позвонила даже мне, своей собственной внучке. Или что, насколько мне известно, моя бабушка не брала в руки телефонную трубку с 1991 года, когда ей потребовалось вызывать «скорую помощь» для дедушки. Он поскользнулся на мокрой плитке и ударился головой о статую, возвышавшуюся над бассейном: три льва, стоящие на постаменте и цепляющиеся лапами за корону. Бронзовое воплощение нашего герба. Если быть точным, он ударился головой о крайнего левого льва. Позже врачи сказали, что дедушка умер мгновенно. Внутреннее кровоизлияние в мозг. Моей бабушке, к несчастью, не повезло, ей пришлось наблюдать за всем происходящим из окна собственной спальни. Однако я не видела, как это случилось, потому что была в бассейне, делала стойку на руках, демонстрируя моему любимому дедушке, как хорошо у меня получается. Я поняла, что произошло нечто ужасное, только когда встала в воде, протерла глаза, гордая и готовая к потоку его похвалы, и вдруг заметила, что вода становится красной.
– Дарси, мне правда жаль. Я не хотела тебя расстраивать. Ты знаешь, мы с твоей бабушкой просто…