«Я скучаю по тебе».
В Нью-Йорке уже далеко за полдень, а ответа по-прежнему нет.
Прими это, мозг. Разберись в этом, мозг.
У Джулиет тонкие, пушистые светлые волосы, такие обычно встречаются у женщин на полвека старше. Мы часто шутили по этому поводу, что ее волосы наполовину как у пенсионерки, наполовину как у шестилетней девочки. Флакон ее шампуня усеян дольками арбуза, и я всегда дразнила ее из-за розовых потеков в душе.
Я слышу, как ветер разносит рыдание, и проходит мгновение, прежде чем осознаю, что оно исходит от меня.
Глава двадцать девятаяРаф
Трудно понять, как себя вести, когда тебя подозревают в убийстве. Спрятаться в своем коттедже, чтобы избежать осуждения? Или разгуливать как ни в чем не бывало, будто ты не сделал ничего дурного?
Я выбираю последнее, и по возвращении в Chateau du Platane после краткого, неприятного пребывания под стражей, прогуливаясь по своим владениям – тем, что раньше было моими владениями, – натыкаюсь на новую хозяйку шато. Она совершенно не похожа на себя прежнюю, просто лежит на спине в траве, задрав ноги вверх, уперев их в дерево. Ее клубничные волосы растрепались на ветру, и в них застряли короткие травинки, оставшиеся после того, как я подстригал лужайку (признаться, довольно плохо) несколькими днями ранее.
День близится к концу – солнце заходит, великолепное или обычное, в зависимости от того, относитесь ли вы к людям, восторгающимся закатом или нет. Я человек, который не видит в закате ничего примечательного. Возможно, я кажусь равнодушным, если говорю такое. Как я смею не доводить себя до исступления из-за облаков, неба, фиолетовых и красных оттенков? На это я отвечаю, что видел много закатов. Если мне будет предоставлен шанс, я увижу их снова и немало. Я всегда обращаю внимание на мир вокруг, на природу. Так много людей прячутся за своими экранами, они могли бы с таким же успехом залезть прямо в свои устройства, потому что сосредоточены лишь на них. Для этих людей закаты приравниваются к отпуску и используются в качестве фона для фотосессий. Я любитель активного отдыха – на моей предыдущей работе мой выходной день начинался с восходом солнца и заканчивался на закате. Мы созданы для того, чтобы жить в ритме этого мира. Вот что я думаю. Если бы вы спросили мою предыдущую работодательницу, она бы сказала, что я человек, который плывет по течению. Спокойный. Легкий. Я действительно такой. (Хотя, полагаю, больше она так не думает). Но есть вещи, с которыми легкому человеку сложно, и внезапно вы обнаруживаете, что на самом деле довольно жестко настаиваете на своем. За это вас могут назвать архаичным. Отсталым.
Опасным.
Опасно ли хотеть, чтобы мои близнецы чувствовали солнце на своей коже? Ходили босиком по траве? Видеть в сумерках, как их кормит из бутылочки мать или отец – вместо ночной няни?
Их мать предпочитает дизайнерские солнцезащитные очки для малышей и невероятно мягкую кожаную детскую обувь. И ночных нянечек.
Почему я снова задумался о ней?
Я качаю головой, нависая над Дарси, моя тень далеко позади меня. Ее глаза закрыты.
Она выглядит шокирующе неподвижной, как картина.
Или как мертвец.
У меня возникает желание наклониться поближе к ней, чтобы убедиться, что она жива. Ее грудь двигается в такт дыханию.
Она очень миниатюрная, и, глядя на нее, абсолютно беззащитную, я чувствую, как мое сердце начинает учащенно биться. Возможно, это объясняет, почему я выбрал свою предыдущую специальность: я всегда был твердо настроен защищать слабых. Сейчас этот инстинкт, заново пробужденный с появлением детей, стал еще сильнее. Я думал, что в отношении женщин он исчез, но теперь понимаю, что это не так.
Я не такой, как все, во всем. Я знал это с детства. Возможно, большинство людей думают, что они уникальны, но я всегда чувствовал себя белой вороной. Предпочитал простоту и считал, что от многих атрибутов нового века легко отказаться из-за их ненужности. Но все эти убеждения хороши в теории. Только когда ваша жизнь становится сложнее, вы понимаете, что не всегда можете контролировать ситуацию, чтобы вернуть ей простоту.
Было приятно немного поработать садовником. Я мог притворяться, что все просто, мне это всегда нравилось.
– Эм, привет! – Спящая красавица проснулась. Она садится. Мне интересно – по правде говоря, мне крайне любопытно, – собирается ли она вышвырнуть меня отсюда.
– Bonsoir.
Она вздергивает подбородок, замолкает и пристально смотрит на меня. Я неловко переминаюсь с ноги на ногу. Мне комфортно в тишине, но только когда тишина умиротворяющая. В ее взгляде нет умиротворенности – в нем таятся маленькие дротики. Выжидая, я дерзко смотрю в эти зеленые глаза.
Мои – голубые, так что я привык к комплиментам, как, уверен, и она. По общепринятому мнению, светлые глаза красивее, но я всегда предпочитал у женщин карие. В карих глазах есть что-то сердечное, более земное. Более искреннее. Но почему-то сейчас я чувствую иначе – ее зеленые глаза восхитительны. Забавно, как простой взгляд в глаза человека может напомнить вам о том, что ваши убеждения постоянно меняются.
– Вернулись из тюряги? – наконец спрашивает она.
Я ничего не могу с собой поделать, разражаюсь смехом.
– Тюряга. Это хорошо.
Она тоже улыбается.
– Горячий душ уже приняли?
– Дважды. Один раз, а потом сразу же вернулся обратно и принял еще раз.
Ее улыбка увядает.
– Но с вами все в порядке?
Мне требуется мгновение, чтобы сформулировать ответ, поскольку я удивлен ее заботой, какой бы минутной она ни была. Я этого не ожидал. Я знаю, что сегодня днем на Сильви было совершено ужасное нападение, которое способствовало моему освобождению. Я все еще пытаюсь собрать пазл воедино. Но, тем не менее, записка в постели указывает на меня. Если я этого не делал, значит, это сделала одна из девушек. Верно? Так почему же Дарси добра ко мне? Вполне резонно, что она предпочла бы обвинить в убийстве меня, а не кого-то из своих друзей.
Если только она точно знает, что это не мог быть я, поскольку сделала это сама.
– В порядке, – осторожно говорю я. – Один день в тюрьме меня не сломает. Можете не сомневаться.
Она кивает.
– Похоже, вы кремень.
Кремень? Я не уверен точно, что значит это английское слово, но суть уловил.
– Как у вас дела? – Я понимаю, что задаю странный вопрос, и сам толком не осознаю, о ком спрашиваю: о ее бабушке, или о Сильви, или о ее муже с Арабель.
– О! – Я удивлен тем, как она смотрит на меня. Прямо и открыто. – Довольно дерьмово. – Она вдруг взвизгивает. – Я всегда хотела это сказать! Это выражение британское, не так ли?
Я не нахожу, что ответить, и чувствую, что краснею, поскольку промежуток между ее восклицанием и моим ответом увеличивается. Я точно знаю, что меня захлестывает шквал эмоций по отношению к ней. Но какими словами можно описать такое? В конце концов, мне удается выдавить:
– Мне очень жаль.
К моему удивлению, она, кажется, понимает всю грандиозность того, что я имею в виду.
– Спасибо. Моя бабушка умерла. Убита. Очень жестоко. Я до сих пор не могу это переварить. И моя лучшая подруга сейчас с моим мужем.
– Ваша лучшая подруга с вашим мужем, то есть официально? – не могу я удержаться от вопроса.
– Ну, они не совсем… Я имею в виду, он сказал… – Она опускает голову. – Кто, черт возьми, знает. Но сейчас они вместе. Наверное, целуются на лавандовых полях.
Я понимающе качаю головой. Теплая волна вновь накрывает меня.
– Даже не знаю, от чего я так расстроена, из-за своей бабушки, – продолжает она, – или из-за всего остального. Но вы только что спросили, как у меня дела, и да, дерьмово, но в то же время, кажется, будто существует маленькая щелочка. Крошечная – совсем крохотная – щелочка в окне, где немного света и…
Мне трудно поддерживать этот разговор, но я ловлю себя на том, что очень хочу его продолжать. Крошечная щелочка? Что это значит? Почему женщины любят говорить метафорами?
– И?
– И вот щелочка, – говорит она, теперь уже увереннее. – Это значит… даже если они вместе, Арабель и мой муж, типа, официально. Типа, навсегда. – Она крепко зажмуривает глаза, затем распахивает их. Боже, они такие зеленые! Такие зеленые! – Даже если они уйдут в закат, это будет чертовски больно, действительно чертовски больно, но я больше не считаю, что она забрала у меня все.
– О, да. – Я соглашаюсь. Я, кажется, понял.
– Черт возьми. – Она снова смеется, и от этого волна внутри меня спадает. У Дарси действительно милый смех, не слишком пронзительный, как у Маргарет (один из ее недостатков).
– Я думала, это Джейд, понимаете? – говорит она.
Джейд? Ах, да. Девушка, которая носит спортивные костюмы на бретельках. Я не понимаю, к чему она клонит. Но киваю.
– Я хотела заставить ее заплатить. – Челюсть Дарси сжимается. – У меня было ощущение, что она забрала у меня все.
Ох. Полагаю, теперь все ясно.
– Вы решили, что это ваша подруга Джейд… с вашим мужем?
– Я слышала, как он говорил соседу, что любит мою лучшую подругу.
Merde. Ублюдок.
– И я нашла резинку для волос у него в кармане.
– Резинку для волос?
– Для хвостиков. – Она показывает на свои волосы.
Merde.
– Я просто… Я хотела отомстить.
Я снова киваю. Мне хорошо знакомо это чувство. Но я не понимаю, к чему она клонит.
– Так вы что-то сделали? – предполагаю я.
– Абсолютно верно, я кое-что сделала. Нечто детское и глупое. Завела фейковый аккаунт в Instagram. О, не могу поверить, что рассказываю вам это!
Я очень заинтригован.
– Вы завели фейковый аккаунт? Зачем?
– Я разместила личные фотографии, сделанные на этой неделе с угрожающими высказываниями. И я отметила всех своих друзей, и себя, разумеется, чтобы не вызвать подозрений.
Я осмысливаю это. Что-то всплывает в памяти. Кажется, девушки говорили об этом в машине, когда я вез их в Сен-Реми несколько дней назад.