– В тот момент папе было десять лет. Что ты помнишь из того времени, когда тебе было десять, Виксен?
Я пролистываю воспоминания.
– Только обрывки. Ничего особенного, если только что-то не было особенно ужасным. – Я морщусь. – Помню о собаке, которая сорвалась с поводка и прыгнула на меня, изувечив мое лицо. Мне пришлось сделать операцию, наложить швы. По сей день я в ужасе от собак.
– Вот именно. – Джейд кивает. – Лучше всего мы запоминаем ужасные вещи. Интересно, почему так.
– Должно быть какое-то психологическое объяснение. Значит, твой отец помнит все?
– Все. Видишь ли, мой дедушка и отец Ренье вместе занимались коммерцией. Папа толком не знал, в чем дело, просто однажды ему неожиданно приказали собрать небольшой чемодан и попрощаться со своим домом. К этому времени у него уже был младший брат, которому не исполнилось и года. Его мать пыталась представить все как приключение, но папу было не одурачить. Ходили слухи об облавах, и евреи уезжали внезапно посреди ночи. Папа помнит, как его мама зажала ладонью рот малышу, когда он начал плакать. Папа испугался, что она может его задушить, но она не убирала руку, пока он не перестал хныкать. Они прошли пешком много миль и, наконец, добрались до больших металлических ворот. Папа точно помнит герб.
Все мое существо напрягается от страха. Конечно, я уже знаю, о чем речь.
– Три льва, держащие в когтях корону.
– Да. Их поместили в комнату под лестницей. Они должны были оставаться там и не издавать ни звука. Серафина приносила им еду.
– Серафина? – спрашиваю я, все еще не в силах осознать это.
– Да. Папа знал ее по имени. Им разрешалось пару раз в день выходить в туалет. Размяться. Вот и все. Такая была жизнь.
– Как у Анны Франк, – говорю я, не веря своим ушам. – Все это произошло в шато?
– Да. – Джейд кивает. – Дарси показала мне комнату, где они прятались. Под лестницей.
– Под лестницей. – Я смутно помню какой-то разговор об этом между Дарси и Арабель, но я никогда раньше не слышала об этой комнате. Теперь я с ужасом думаю о том, что еще ждет меня в этой истории. Чего еще я не знаю о Серафине и о моих друзьях.
– Но однажды, пару месяцев спустя, в комнату вошла Серафина. Мой отец прекрасно помнит это. Она объявила им, что они должны уйти. Что семья больше не может их прятать. Что нацисты ходят от двери к двери, выискивая евреев. Не похоже, что у нацистов была конкретная информация, что моя семья была спрятана в шато. Но Демаржеласс просто отказали им в помощи, когда это стало представлять для них реальную опасность.
– Боже мой. – Я ощущаю, как что-то подкатывает к горлу. Я сгибаюсь пополам и чувствую, как Джейд трет мне спину. – Я должна утешать тебя, а не ты меня, – произношу я, когда наконец снова сажусь прямо.
– Я знаю эту историю давно, Виксен. Я прожила с ней всю жизнь. Ты – нет.
– Значит, Серафина предала их? Твой отец уверен? Это была не мать Ренье?
– Я показывала ему фотографии Серафины. Да, это была она. Без сомнения. Тогда она была молода. Девятнадцать, что-то вроде этого. Папа не перепутал бы ее с матерью Ренье.
Я киваю, не в состоянии смириться с таким ужасным поступком человека, которого, как мне казалось, я знала.
– Но она сделала одну вещь. Одну искупительную вещь.
– Какую?
– Она уберегла папу. Она отвела его к паре, которая спасала еврейских детей. У них было что-то вроде детской школы в Мозанне, а позже его перевели в Ле-Мас-Блан, между этим местом и Тарасконом. Там находилось много детей, чьи родители были депортированы или арестованы. Условия были ужасными. Там не было ни электричества, ни отопления, и папа всегда боялся депортаций и рейдов. К тому же он потерял свою семью. Ему было всего десять лет, и в одно мгновение он лишился всего. Серафина едва позволила ему попрощаться с родителями, с младшим братом. Она взяла его за руку и сказала: «Пойдем».
Я сильно мотаю головой, желая вытрясти из себя все это.
– А что случилось с родителями твоего отца? С его младшим братом?
– Их схватили, – бесцветно проговаривает Джейд. – Депортировали в Освенцим.
Я киваю. Я больше ничего не спрашиваю. Слово Освенцим говорит само за себя.
Мы очень долго сидим в тишине в тени миндального дерева, пока не начинает моросить дождь. Но ни одна из нас не предпринимает попытки вернуться внутрь.
– Еще вопросы? – спрашивает Джейд.
– Всего миллион, – шепчу я.
– Да. Мне знакомо это чувство. Миллион вопросов и ни одного ответа. Больше нет. Не от мертвой женщины.
– Почему ты не разоблачила ее? – задаю я вопрос, который опередил все остальные.
– Я обещала Дарси, что не буду этого делать, – просто отвечает Джейд. – Пока Серафина жива. Я увидела герб на листке бумаги, который был у Дарси, когда познакомилась с ней. Не то чтобы я нацелилась на нее, – говорит она, отвечая на другой мой вопрос. Интересно, насколько это правда? – Я имею в виду, я действительно хотела учиться здесь из-за моих корней. Из-за ночных кошмаров папы. У него всегда были ночные кошмары, и они стали моими кошмарами тоже. И как только я увидела герб, я захотела справедливости. Конечно, захотела. И, возможно, еще я хотела отомстить. Ты можешь это понять, не так ли?
Могу ли я? Я ни в чем не уверена, не говоря уже о справедливости и мести. С чего все началось? Где это закончилось? И закончилось ли?
– Ты украла ожерелье, но… Я имею в виду – как?
– Дарси помогла, – говорит Джейд. – Как только я набралась смелости рассказать ей о связи между нашими семьями, она тоже захотела возмездия для меня. Ты помнишь? Каждый раз, когда мы приходили в шато?
Я дрожу. Как она могла это сделать? Я не понимаю. Но это неопровержимо. Весь тот семестр, каждый раз, когда я видела Серафину, на ней было бриллиантовое колье с цветами, испачканное кровью семьи Джейд.
– В конце концов Дарси предположила, что самое подходящее время – ее свадьба. Это было так… – Джейд делает глубокий вдох. – Никто и никогда не проявил ко мне большего великодушия. Ведь это была ее свадьба, и для Дарси это…
Она замолкает, но я понимаю. Дарси всегда была невестой из сказочной свадьбы. Впервые увидев ее, ты сразу понимал, что у нее под кроватью лежит альбом с вырезками из журналов, воплощающих ее мечту об этом событии.
– Она раздобыла дубликат ключа от комнаты Серафины, придумала какой-то предлог. Серафина не задавала лишних вопросов. Мы выбрали время, когда у нее был запланирован поход в спа. Дарси набрала код от сейфа наугад – и не ошиблась: это была дата рождения ее отца. И можешь представить? Ожерелье просто лежало там, и его можно было взять. Это было безумное, абсолютно дикое ощущение – держать его в руках.
– Твой отец, должно быть, был на седьмом небе от счастья, – предполагаю я. – Получив его обратно.
Челюсть Джейд твердеет.
– Папа ни от чего не бывает на седьмом небе. Ожерелье стало почти непосильной ношей для него, и в любом случае были некоторые финансовые проблемы. – Она делает паузу. – Неудачные инвестиции.
– Ах… Так это все, что осталось? – Я указываю на ее колье, на один большой круглый бриллиант.
– Да. – Она водит бриллиантом взад-вперед по цепочке, как обычно. Забавно, что вещи, которые вы всегда замечали, но никогда не считали важными, предстают в ином свете, стоит копнуть глубже.
– Но ожерелья было недостаточно, верно? Ты хотела картину. То есть, конечно, хотела. Она твоя. Принадлежит твоему отцу. И именно ее ты искала, когда я увидела тебя в спальне Серафины?
– Да.
– Неужели… – Я не могу заставить себя закончить предложение.
– Ты можешь спросить меня, Викс. Ты можешь спросить меня о чем хочешь.
– Ты убила Серафину? – наконец произношу я тихо.
Джейд молчит. Просто крутит в пальцах свой бриллиант.
Я сижу здесь с убийцей? Мне нужно знать.
Или нет?
Возможно, в этом моя проблема. Возможно, я лишь притворялась перед самой собой, хотя всегда знала, что то, о чем попросила меня Серафина – преступление. И в результате стала соучастником. С этим ничего не поделаешь. И разве это не делает меня таким же плохим человеком – таким же злодеем, – как Серафина?
Глава тридцать пятаяДарси
Мое сердце колотится в груди, пока я пробираюсь в потайное пространство под лестницей. Прошло двадцать лет с тех пор, как я приходила сюда без особой причины. Это была детская склонность, и после смерти моего дедушки, думаю, я связывала это с ним. Я прибежала сюда в мокром купальнике, после того как увидела его неестественно скрученное тело плавающим в бассейне… Всю эту кровь…
Я иду дальше по узкому коридору. Я могла бы достать свой телефон, осветить путь, но обнаруживаю, что мне это не нужно. Я помню, что, сделав семь шагов, доберусь до шнура, висящего у входа в комнату, если его можно так назвать. Шесть, семь – моя рука сжимает шнур. Я дергаю и почти поражаюсь, что лампочка загорается, освещая все. Ну, не совсем все. Мой мозг жужжит, но это сродни вентилятору, который крутится и крутится, не делая ничего значимого. Просто создает потоки воздуха. Место не изменилось. Ничуть. Оно примерно шесть на восемь футов, пустое и запыленное; необработанные стены, голый фундамент, потолок обшит деревом. Я провожу рукой по деревянному книжному шкафу – единственной мебели, которая когда-либо имелась в этой комнате. По крайней мере, сколько я себя помню. Я привела сюда Джейд после того, как, обнаружив наш фамильный герб на моем столе, она поделилась со мной историей своей семьи и своими чувствами. Она рассказала мне, что когда-то здесь был матрас, на котором спал ее отец со своими родителями и младшим братом. Я уточнила имя ее отца, хотя уже подозревала, что оно начинается на М. Выяснилось, что его звали Морис. Тогда я показала ей вырезанные на стене буквы, о происхождении которых я всегда расспрашивала Grand-père.
Прямо сейчас я нащупываю рядом с книжным шкафом МА – Морис Ассулин.