– Да, давай посидим здесь еще немного.
Глава тридцать седьмаяАрабель
Я забираю клочок бумаги со своим именем. Прекрасные зеленые глаза Дарси смотрят прямо на меня, но они словно остекленели, и в них пустота.
– «Арабель»? – неуверенно произносит она, отшатываясь от меня. – В записке написано «Арабель»?
– Да, именно так здесь и написано, – терпеливо соглашаюсь я.
– Арабель, – повторяет она, как несмышленый ребенок. Как умственно отсталая.
– Да. – Я описываю правой рукой круг, – давай, сука, соображай! Мне нужно все объяснять по буквам? В этом доме все идиоты?
– Ты имеешь в виду… это начало той записки, которую полиция нашла в ее комнате? Ты убила Grand-mère? Ты убила мою бабушку?! Боже мой!
Теперь по ее лицу можно прочитать все. Распознать, что она чувствует. Шок, страх. Она ничего не может скрыть, не от меня. Ее всегда любили безоговорочно за то, что она была слабой, хрупкой. Что ж, возможно, кроме Олли. Я это доказала. Дарси называет себя воином, но это не так. Вокруг нее всегда множество людей, поддерживающих ее, а теперь и баснословные деньги. Она не воин. Она – избалованная принцесса.
– В записке не говорится, что я убила Серафину. – Я постукиваю себя по голове указательным пальцем правой руки. – Пошевели мозгами.
Ее лицо покрывается багровыми пятнами, что, честно говоря, не сочетается с ее волосами и бледностью. Она отодвигается по каменному полу подальше от меня. В нескольких дюймах за ней – стена. Ей некуда деваться.
– Там было написано «assassin R»… – Ее нижняя губа дрожит. – Мы перевели это как «Убийца Р», но не придали значения, что слово «убийца» в записке было с маленькой буквы. На самом деле там было Arabelle assassin R — «Арабель убийца Р».
– Да-а-а-а.
Я вижу по ее лицу, что она поняла. Конечно, она поняла не все. Она слишком глупа, чтобы разобраться в чем-то, даже если это происходит прямо у нее перед носом. Но она нашла записку, и она догадывается по моему поведению, по моим словам. Я больше не притворяюсь. Я сорок лет делала это и очень от этого устала. Однако Дарси по большей части в неведении. Так что мне придется ей помочь.
– Возможно, тебе захочется заглянуть в корзину, – предлагаю я.
На ее покрытом пятнами лице появляется некое подобие вызова. Она похожа на мать-ежиху, сражающуюся со львом. Сопротивление бесполезно. Она это знает, и я это знаю. Лев всегда побеждает ежа.
– Я не собираюсь ничего делать, пока ты не скажешь мне, убила ли ты мою бабушку. И я видела, что в корзине. Окровавленная одежда. Перчатки. Мешок улик, без сомнения указывающих на тебя. – Она, задыхаясь, ставит мне условия, будто у нее есть преимущество.
Я медленно вынимаю левую руку из-за спины. Она прищуривается.
Да, у меня в руках пистолет, и он направлен на Дарси. Я не дурачусь.
– Загляни в корзину, – приказываю я. – Посмотрим, что там есть. Под пакетом, который ты называешь уликами.
Краска отхлынула от ее лица, теперь оно серое, как грозовые тучи или надгробия на кладбище. Она лихорадочно роется в корзине и медленно достает конверт, спрятанный на дне.
Я вижу, как ее глаза расширяются, пока она разглядывает его.
«Pour ma chère amie, Sylvie»[79].
– Ты… – Ее голос дрожит. Я понимаю ее реакцию.
– Да, – киваю я, потому что теперь ее губы беззвучно шевелятся. – Да, я ударила свою бабушку по голове. Я ужасно не хотела этого делать. Но, видишь ли, я должна была так поступить, чтобы забрать письмо до того, как она его прочтет. Ты скоро поймешь.
– Ты… ты… ударила свою собственную бабушку по голове. Ты…
– Да, я, я, я. И я хочу, чтобы ты знала: в конечном счете в этом виновата Серафина. Перед тем, как я убила ее, за день до этого, я потребовала, чтобы она отменила свой ужасный план. Но она отказалась. Так что ответственность за все, что мне пришлось сделать, чтобы заполучить письмо, лежит на ней. И к тому же, Дарси, ударила – это такое агрессивное слово. Я вывела Mamie из игры всего на несколько минут, этого времени хватило, чтобы украсть конверт и сбежать. С ней ведь все в порядке. Хотя, говоря это, я чувствую некую вину. Я никогда не хотела причинить боль Mamie. Конечно же нет. Несколько недель назад мы с Серафиной обедали, и она сообщила мне о своем плане, одновременно предупредив, что написала письмо Mamie. Что, если с ней что-нибудь случится, это письмо все равно будет отправлено. Она явно пыталась напугать меня, остановить, и не поняла, что тем самым лишь предупредила.
Теперь я раздражена. Я машу пистолетом и подхожу ближе к своей подруге. Подруга. Это слово наполнено значением, но вряд ли его достаточно, чтобы описать, кем мы с Дарси на самом деле являемся друг для друга. Ей нужно понять все это раз и навсегда. Дарси пытается отодвинуться от меня, от пистолета, но упирается в стену. Спрятаться негде. Больше нет.
– Читай! – приказываю я.
– Что? – Слезы текут по ее щекам.
– Прочти письмо. Больше никаких секретов. Разве ты не этого хотела?
Ее пальцы не двигаются. Похоже, ее мозг отключился. Она больше не контролирует свои конечности.
Я опять должна все делать сама!
Я выхватываю у нее лист, направляя на нее пистолет. Я прошла через все это – о, через столько всего! – не для того, чтобы предоставить ей хоть малейшую возможность дать мне отпор. Нет. Я уничтожу ее, чего бы мне это ни стоило.
Я засовываю письмо между ее пальцами.
– Читай, – приказываю я снова. Боже, как приятно быть самой собой. Это как снять костюм на Хэллоуин, в котором я потела годами.
– Ты убила Grand-mère? – спрашивает она, кажется, в десятимиллионный раз, хлюпая и вытирая рукавом платья свое залитое слезами лицо.
– Да. Я убила твою бабушку. – Я стону. – Ты слишком медленная, Дарси. Возьми себя в руки, соберись наконец! Вруби мозг!
Я делаю глубокий вдох, пытаюсь успокоиться. Вполне естественно, что после стольких лет, после всех планов мне не терпится приступить к финалу. И все же я говорю слишком громко. Эта комната изолирована, но после ремонта стала меньше, а деревянная дверь гораздо тоньше прежней. Она сделана не так, как раньше! Вот почему я попросила Джейд поменяться со мной комнатами, когда мы приехали. В маленькой комнате у лестницы слышен шум из этого помещения. Я знала, что Дарси в конце концов обнаружит его. Очень рассчитывала на это.
И если бы она этого не сделала, я намеревалась приволочь ее сюда под дулом пистолета. Так или иначе, все должно было закончиться здесь.
– Читай, – требую я. – Черт возьми, читай!
– Ты… ты… – Теперь у нее стучат зубы. – Ты убила ее ножом.
– Да. Я хотела, чтобы она почувствовала себя животным. Я хотела, чтобы она почувствовала боль. – Я вспоминаю, какое удовольствие я получала, снова и снова нанося удары Серафине. – Она заслужила это. Она заслужила каждый удар до последнего. Тебе, с другой стороны, я рада подарить быструю, безболезненную смерть. Если ты будешь паинькой.
– Ты собираешься убить меня. – На этот раз она не задает вопроса. Просто констатирует факт.
– Посмотрим, – говорю я, хотя конечно же собираюсь, черт возьми. – Если ты будешь вести себя хорошо и сделаешь то, что я говорю, возможно, и не стану.
Пистолет прохладный и гладкий в моей ладони. С глушителем, конечно. И его невозможно отследить. Его было почти шокирующе легко достать у бывшего постояльца моей гостиницы. Неприятный парень из Марселя, контакт с которым я сохранила на всякий случай.
– Ты собираешься убить меня, – повторяет Дарси, в ее глазах очевиден страх. Она смотрела все эти безвкусные детективные шоу. Так к чему мне переубеждать ее?
– Именно так, – наконец говорю я. – Да, к этому всегда шло. Но сейчас наслаждайся воздухом, которым я позволяю тебе дышать. И, черт возьми, читай! – Я подхожу ближе, приставляю пистолет к ее виску.
О боже, как приятно!
– Прочти письмо, – повторяю я. – Сейчас же.
И, когда она повинуется, я расплываюсь в улыбке.
Глава тридцать восьмаяДарси
Чувствую, как у меня трясутся руки, пока я разворачиваю сложенный лист. Из-за него Арабель едва не убила свою бабушку. Если она сделала такое с Сильви, она без колебаний убьет меня. Мне нужно дать ей отпор. Но как? Она стоит в паре шагов, направив на меня ствол, ожидая, пока я прочту письмо. Я никогда не видела пистолет вживую, только по телевизору. Он черный, массивный. Мои мысли возвращаются к игрушечному пистолету, серебряному с черной рукояткой, который был у подруги детства. Я помню ее брата в подгузнике и красной ковбойской шляпе, бегающего по всей квартире и визжащего, среди звуков хлоп-хлоп-хлоп.
Услышу ли я такой же хлопок, когда пуля полетит в меня?
Но мне нельзя умирать. Я не могу умереть. Я принимаю бой. Я воин. Этой психопатке меня не победить. У меня есть Мила и Чейз, ради которых стоит жить. Внезапно мне приходит в голову – если меня не станет и Арабель каким-то образом увильнет от ответственности, у нее появится легкий доступ к моим детям.
Это заставляет меня сорваться с места. Я бросаюсь к ней, к пистолету, и удивляюсь, как легко завладеваю им. Боже мой, боже мой, боже мой, боже мой.
– Отойди, – говорю я, неловко сжимая рукоятку. Она повинуется. Меня дико трясет. Она делает шаг ко мне, ее лицо бесстрастно. Я не знаю, как мы вообще стали подругами. С чего я вообще решила, что знаю ее. Сейчас она для меня так же непроницаема, как одна из тех восковых фигур в музее мадам Тюссо. – Не подходи ближе!
Она останавливается.
– Ты этого не сделаешь. – Ее глаза почти сверкают, насмехаясь надо мной.
Я не думаю, что способна это сделать. Я не смогу убить ее.
Она подходит еще ближе.
Но если я не нажму на курок, она убьет меня. Она призналась в этом. И я чувствую это нутром. Она не станет колебаться.
Я собираю всю свою волю и нажимаю на курок. Мои глаза непроизвольно закрываются. Я видела в кино, что за этим следует. Брызги крови, повсюду куски плоти. Но ничего не происходит. Ни пули, ни плоти Арабель. Ничего. Я пробую еще раз, давлю сильнее. Ничего.