– У Серафины была возможность написать эту записку только потому, что ты пытался помочь мне обыскать сейф, вместо того чтобы стоять на страже с пистолетом, как предполагалось.
Его ноздри раздуваются.
– Эта записка сработала в нашу пользу!
Я пожимаю плечами.
– И все же. Ты облажался.
– В любом случае, – говорит он, глубоко выдыхая, – в любом случае мне нужно было больше времени после поездки. Я говорил тебе об этом. Дарси не должна была узнать о нас. Мне нужно было больше времени, для…
– Чтобы она вступила в права наследства. Да, понимаю. Вот почему ты в действительности помог мне убить Серафину. – Я хлопаю ресницами так, как ему всегда нравилось и напеваю: – Money, money, money![89]
Он свирепо смотрит на меня и украдкой оглядывается по сторонам.
– Заткнись нахрен.
– Money, money, money! – пою я, на этот раз немного громче. – Перестань вести себя как гребаный святой. Ты помог мне убить Серафину не только потому, что пытался защитить меня. Нет. Я всегда знала, что значок доллара твой главный стимул. Ты погряз в долгах. Есть вещи, о которых Дарси даже не знает. Ты полагал, что она переведет большую часть своего наследства на ваш совместный счет, погасит все ваши совместные долги и даже не заметит, когда ты выкачаешь еще больше. Хотя план был весьма продуманный…
– Да, кстати, насчет наследства Дарси. – Губы Олли кривятся от отвращения. – Ты знала, что Серафина была неизлечимо больна, что ее богатство в любом случае скоро перейдет к нам. И все же ты скрыла от меня этот важный факт, чтобы втянуть меня в свой план. Ты гребаная сука!
Меня почти расплющивает, когда я внезапно осознаю, к чему мы пришли. Предполагалось, мы будем вместе навсегда. Я любила его. Большая часть меня все еще любит. Я была согласна на все, и была уверена, что он тоже. Он утверждал, что у них с Дарси все кончено. Я думала… может быть, я убедила себя… что в конечном счете смерть Дарси покажется ему удачным итогом. Странным образом я даже почувствовала, что наше преступление связало нас с Олли сильнее. То, как он был готов защищать меня. Он наблюдал, как я убиваю Серафину. Он знал о моей ярости и принял ее. Позже после того, как я приняла душ, он даже обнял меня и пообещал, что все будет хорошо. Что мы переживем это и скоро нам станет лучше.
Олли кладет руки на стол, приподнимается, будто собрался уходить. Как будто он может упорхнуть отсюда невредимый и оставить меня здесь гнить вечно.
– Ты психопатка.
– Палки и камни[90]. – Я вздыхаю.
Он качает головой.
– Ты вызываешь у меня отвращение. Надеюсь, ты получишь по заслугам.
– Ты зачем пришел? – спрашиваю я, хотя мы оба знаем причину. Он хочет убедиться, что его роль останется в тайне. Что его никак нельзя связать с преступлением. Хотя я, в силу своего существования, являюсь одной большой, сверхдлинной связью.
– Предупредить тебя, чтобы ты держалась подальше от моей семьи.
– Я в тюрьме, – напоминаю я ему. – Мои адвокаты утверждают, что шансы выбраться невелики. Доказательства, к сожалению, неопровержимы.
– Да. – В его глазах мелькает неуверенность. Он встает. – Хорошо, тогда…
– В любом случае. – Я улыбаюсь ему. – Если кто-то и представляет угрозу для твоей семьи, то это не я. Это ты.
Что-то серое пробегает по его лицу. Он медленно опускается обратно на стул.
– Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать, Арабель?
– Я имею в виду, у меня есть куча улик против тебя, – милейшим тоном сообщаю я. – Куча.
Я вижу, что он сомневается. Он думает, что я блефую, но он не слишком уверен. Он расправляет плечи.
– Неправда. Мы никогда не писали друг другу сообщения. Никаких электронных писем. Если ты попытаешься втянуть меня в это, ты просто будешь выглядеть глупо. Мое слово против твоего. Тебе никто никогда не поверит, Арабель. Даже не пытайся.
– Я записала наш разговор, когда мы это планировали, – просто говорю я ему. – В Беркшире. Держала свой телефон за спиной.
Его лицо становится таким же белым, как кожа его жены.
– Я тебе не верю…
– Поверь! Конечно, сейчас этой записи нет ни в моем телефоне, ни в моих электронных письмах. Полиция уже просмотрела их. Но я загрузила ее на один из тех веб-сайтов. Ну, ты знаешь, Олли! Они конфиденциальны и сохраняют данные до тех пор, пока ты этого хочешь. И думаю, полиции будет интересно, если я расскажу им о записи. На самом деле, очень интересно.
– Ты лжешь. – Но его нижняя губа дрожит.
– Вовсе нет.
– Чего ты хочешь? – наконец спрашивает он. – Если ты еще не сдала меня полиции, значит, тебе что-то нужно.
– О, ты так хорошо меня знаешь! Мне действительно кое-что нужно. Сущий пустяк. – Я улыбаюсь. – Знаешь, у вас, американцев, есть поговорка. Кажется, она гласит: «Если поначалу у тебя не получилось, попробуй еще раз».
Я вижу, как в его глазах мелькает замешательство. Он не понимает. Я чувствую, как подрагивают мои ноги. О, будет весело, когда до него дойдет!
– Может, мне сформулировать это по-другому? Ну да, конечно. – Из-за этого я, наконец, понижаю голос, хотя охранники не обращают на нас никакого внимания. Мы любовники, ставшие бывшими, после преступления, что совсем не редкость в этих стенах.
– Если ты хочешь, чтобы я молчала о твоем участии в убийстве Серафины, тебе придется кое-что для меня сделать. Тебе придется закончить то, что я начала.
Глаза Олли яростно моргают.
– Что?
– Дарси.
Он рычит в ярости, брызжа слюной:
– Ты не можешь говорить серьезно. Она мать моих детей. Ты действительно думаешь, что я способен причинить ей вред?!
– Вполне способен, – спокойно произношу я. – По крайней мере я думаю, что ты это сделаешь, потому что ты нарцисс и у тебя сильнейший инстинкт самосохранения. И учти, что я без колебаний сдам тебя, если ты откажешься.
– Ты не можешь… – Его лицо бледнеет. Напоминает призрак, простыню. Простыня накрывает призрак, душит его. Или ее. Подойдет и то, и другое. – Ты не станешь, – выдыхает он.
– Хочешь проверить? Уверяю, я это сделаю.
– Как я вообще… как по-твоему… нет…
– Решать тебе. Я верю в тебя, Олли. Ты придумаешь что-нибудь креативное. И если за то, что мы совершили вдвоем, мне одной придется провести взаперти остаток своей жизни, ты должен постараться, чтобы оно того стоило. А это того стоит.
– Я не буду, – заикается он, но это меня не убеждает. – Мила и Чейз… – наконец шепчет он хриплым голосом.
– Мила и Чейз. Да. – Я вздыхаю. – Это действительно очень печально. В любом случае твои дети лишатся родителя. Но только от тебя, Олли, зависит, кого именно из родителей они потеряют.