– Хотя обо мне часто пишут, что я скрываю свой возраст. А что скрывать? Я вам скажу. Вы же не собираетесь за мной ухаживать. Я родилась за несколько месяцев до начала XX века. В семнадцатом я была молода и, как все вокруг говорили, очень хороша собой. А он был гением, и я растаяла. И с того самого февраля мы ни разу с мужем не расстались. Мы уехали от большевиков в двадцать первом, хотя Васю обожал всесильный Луначарский[78], потом бежали из Германии в Париж от нацистов, потом от оккупантов из Парижа в Пиренеи. А через четыре месяца после того, как освободили Париж, мой бедный Вася умер. Но я все равно посвятила свою жизнь ему. Даже после того как его не стало. Слишком любила, слишком жила им всю жизнь. Ешьте, а то котлеты остынут. Нет ничего противнее остывших киевских котлет. О чем я говорила? Ах да. Жить рядом с гением совсем не просто. А жить рядом с гением в XX веке непросто совсем. Здесь есть чудный десерт. Гурьевская каша. Но надо заказывать за полчаса. Хотите попробовать? В следующий раз увидимся у меня дома. Тогда уже и начнем работать по-настоящему. Попросите счет, пожалуйста. Или посидим еще? Ой, Маша! Это Маша Мериль[79] – великая актриса. А вообще, она княжна Гагарина. Вы проводите меня до такси?
Через два дня я попал в дом, до краев насыщенный невероятными шедеврами, и первый раз сел за тот самый стол.
– Вот список всех аукционных домов Европы и Америки, которые я смогла найти. Большие и средние. Вам предстоит пополнять этот список. Малышами. Как вы сказали? «Живопырками»? Не знала такого слова. Как же наш язык прекрасен! Иногда мне кажется, что Василий Васильевич писал поэмы на холсте. Не будете спорить? Или будете? Галочкой отмечены те аукционы, которые способны принять работы без моего согласия с подлинностью авторства мужа. Впрочем, это я так думаю. Возможно, способны все. Для начала спишитесь с ними и сообщите, что вы ищете произведения Василия Кандинского. Есть у них что-то на примете? Продавали ли они его полотна в последние десять – двадцать лет? Сохранились ли каталоги? Можно ли их приобрести? Есть ли фотографии? Можно ли их получить? Пилар сейчас принесет вам пишущую машинку. Она не самая новая, но прекрасно работает. Я про машинку, а не про горничную. Текст можете не менять. Марки и конверты у Пилар. За несколько дней должны справиться. На Новый год я уеду к себе в Швейцарию. Там есть курортное место – Гштад. Слышали? В Санкт-Морице более насыщенная светская жизнь, но мне нравится Гштад. На рождественские каникулы там чрезвычайно мило. Мы все съезжаемся на Saint-Sylvestre в отель Palace и веселимся до утра. Вы уже знаете, что День святого Сильвестра – тридцать первого декабря? Сразу после двенадцати в ресторан выносят маленького поросенка с табличкой цифры нового года, и по традиции его надо ущипнуть. Бедный малыш, он и так напуган, а тут его все еще щиплют. А вот и пишущая машинка. Приступайте, Александр. Покажите мне черновик письма, а я пока отдохну в соседней комнате. Пилар сделает вам кофе и бутерброды. Бокал вина? А, да, вы же не пьете. Что за человек…
На составление двух писем ушло полтора часа. Надо было хорошенько взвесить каждое слово. Пришлось писать и по-французски, и по-английски. И не то чтобы тексты были уж очень разные, просто из-за разницы в культуре стилистика варьируется, иногда сильно отличаясь даже структурно. Все это и диктует свои особенности эпистолярного жанра делового письма.
Нина Николаевна полулежала на кушетке, которую называла совершенно забытым, но очаровательным словом «оттоманка», перелистывая какую-то книгу. Кандинская бегло ознакомилась с текстом, нашла одну ошибку, исправила карандашом и, сказав, что немецкий вариант составит сама, отправила меня обратно в кресло письменного стола печатать письма, меняя на них адресата. К моей радости, Пилар принесла откуда-то из загашников огромной квартиры конверты с окошечками, что сразу избавило меня от печатания еще и конвертов. Более нудной работы мне трудно было себе представить. Я перепечатывал пять писем на машинке, которая была чуть старше покойного художника, и делал себе перерыв. Отдых заключался в том, что я с необычайным интересом разглядывал картины, висевшие повсюду, и листал книги в шикарной библиотеке, занимающей две большие стены в кабинете. Наряду с русскими книгами, большинство из которых я знал и видел, особый интерес для меня представляли две полки с набором разнообразнейшей печатной и другой продукции, посвященной тому самому Баухаусу. Причем в основном это были двадцатые – тридцатые годы. Редкость огромная. Там были и каталоги, и альбомы с фотографиями, и разработки концептов преподавания, и неимоверное количество рисунков. Чего там только не было. Историю школы я знал не очень хорошо. Несмотря на нацистские гонения, которым подвергалась школа еще до 1933 года, несмотря на ее всемирное признание, она была для советского понимания не совсем такой, как нужно. Слишком свободная, слишком левая, слишком не реалистичная. И это все правда. Только ни до, ни после мир такого учебного заведения так и не увидел. Даже близко. Сама философия школы была изначально столь новаторской, что насмерть отпугивала одних, магнитом притягивала других, но никого не оставляла равнодушным. «Мастер не может быть духовно связан исключительно своей работой. Он творец и должен видеть все: от зачатия идеи до ее становления, только так можно победить застывшее и найти свободу созидания». Иными словами, формовщик кирпичей не может не знать проекта здания. Мало того что не может не знать, так и не может не участвовать в его становлении на всех этапах. Утрировано, но такова была философия Баухауса. «Ощущать и чувствовать, а только потом творить». Совсем не случайно в школе преподавали гимнастику и танцы. Действительно, если вдуматься, можно представить себе дом как некий живой организм в застывшем движении. Парадоксально, но это так. И, безусловно, одному из первых абстракционистов в мире, нашему гениальному Василию Васильевичу Кандинскому, художнику и теоретику, место преподавателя было только там. А в 1933 году (после прихода Гитлера к власти) по понятным причинам школы в одночасье не стало. Перефразируя известное магическое выражение, можно сказать, что на клейме была нанесена гравировка: «Сумбур вместо архитектуры». Зато вскоре появился «дивный» термин «дегенеративное искусство», и это уже касалось самого Кандинского и его работ.
Надо отметить, что выходцы из уничтоженной школы гордо несли накопленный в альма-матер опыт и творчество. К примеру, сбежавшие из Германии неоперившиеся выпускники школы возвели в Тель-Авиве целый уникальный город в городе. Возможно, лучшей на тот период почвой для творения молодых ребят из Баухауса была атмосфера духа социализма, главенствующая в Палестине того времени. Открытость миру, доступность, функциональность – все это отвечало требованию города. Основная характеристика строений – железобетонный каркас. В тридцатых годах армированный бетон – строительная новинка. Благодаря ему можно было создавать широкие фасады и открытые просторные балконы. К тому же никаких архитектурных излишеств. Пересеченные строгие линии должны играть в пространстве и петь в душе людей. Финтифлюшки не должны тревожить глаз. Но есть еще один принцип – важнейший из уроков школы. Архитектура должна быть исключительно функциональной. Тель-Авив и его климат – коктейль лежащих вокруг пустынь и волн Средиземного моря. Тогда надо вовсю использовать белый цвет: он отражает палящие лучи. Толстые стены сдерживают прохладу, а когда нужно, удерживают тепло. Длинные балконы, нависающие друг над другом, дают тень и дарят людям возможность наслаждаться морским бризом. Покатые крыши? Нет, ни за что. Ведь в каменном городе вечером можно подняться на крышу, поставить кресла и болтать всем вместе о политике и об искусстве. А еще можно возводить здания на колоннах. Тогда ветер будет дуть под строение и охлаждать помещение. А маленькие дети могут играть в прятки или во что угодно под домом между колоннами. Так и сложился неповторимый ансамбль, можно даже сказать, самый большой памятник великой немецкой школе Баухаус из четырех тысяч зданий Тель-Авива. И не случайно семьдесят лет спустя, после «смерти» Веймарской школы, ЮНЕСКО провозгласило Белый город всемирным культурным наследием выдающегося строительства и архитектуры. Лучше поздно, чем никогда.
В той самой школе создавали еще и прикладные шедевры. Мебель и люстры, сделанные за годы мастерами Баухауса, сегодня идут нарасхват. От их стоимости банкиры, осуществляющие переводы в аукционные дома, слегка съеживаются. А что делать?
Нина вошла в кабинет почти незаметно. Я сидел на ковре около стеллажей библиотеки и с упоением зачитывался самыми что ни на есть аутентичными рукописями и записками из Баухауса.
– Интересно? Только не говори, что ты закончил с письмами. Ты можешь смотреть здесь все что угодно. Мне даже будет удобно, если ты постепенно начнешь приводить переписку в хронологический порядок. Только прошу тебя, будь очень аккуратен.
Как-то незаметно Нина Николаевна перешла со мной на ты. Мне это не мешало точно. А если ей так удобно, то почему нет?
– Интересно не то слово. Вы не против, если я время от времени буду листать еще ваши книги и альбомы? Прекрасная библиотека. Есть вещи, которые я никогда не видел, да что там не видел, я не представлял, что они существуют.
– Даже приятно, что такой смышленый молодой человек увлекся тем, что мне очень дорого. Ты же смотришь Баухаус? Мы с Васенькой провели там, может быть, наши лучшие десять с небольшим лет. Какое это было прекрасное время! Вася преподавал, философствовал и писал, писал… К сожалению, всему хорошему наступает конец. Но ты подал мне отличную идею. Будем разбирать архив Баухауса для каталога-резоне. Сегодня уже поздно, ты можешь идти, но в следующий раз давай начнем с того, что ты из всей этой копны бумаг будешь составлять список Васиных учеников. Потом попробуем узнать и составить их биографии. Договорились? Теперь иди, я устала что-то сегодня. Хочу лечь спать пораньше…