У меня нет никаких доказательств, кроме рассказа самой Нины Николаевны, о дружбе двух семей. Хотя есть еще закладка в книге. Просто идея Нины Николаевны о том, что и как делать с наследством ее мужа, слишком похожа на то, что сделала мадам Рульманн. Правда, ученик превзошел учителя. Вернее, ученица – учительницу. Во много сотен раз. Но и масштабы у покойных мужей были разными.
Почему я не рассказывал это раньше, почему не вывел убийцу на чистую воду, поведав все мое расследование полиции? Были причины. Просто так ничего не бывает.
Виной всему мой друг детства, эмигрант из Советского Союза, дотошный доктор-стоматолог Иосиф Б., проживающий на тот период времени уже восемь лет в Берлине. Нет, Иосиф ничего не знал об этой истории. Он и не подозревал, что речь идет об убийстве и картинах. Иосиф просто был хорошим человеком, точно исполнившим просьбу закадычного друга. Не более того. Но именно ему было суждено поставить точку в этой истории.
Название западной части Западного Берлина – Grunewald можно перевести на русский язык как «Зеленый лес». Застройка этого наиболее престижного района немецкой столицы началась еще при Отто фон Бисмарке. Исторически Grunewald – район самых богатых и самых влиятельных людей города. Особняками этого района являются в большинстве своем шикарные виллы. Старинные и современные. Даже бомбежки конца Второй мировой войны смогли нанести не очень значительный ущерб уникальному поселению богатых людей. Именно в этом престижном месте и находилась, насколько я теперь понимал, родовая вилла семьи Хагер. По крайней мере, так гласил обратный адрес на открытке, спрятанной от всех любопытных глаз, типа моих, в потайном ящике письменного стола Кандинских. Именно там, в подвале, и хранились все эти годы спасенные братьями Хагер шедевры русского художника. Именно туда вернулся жить после тюрьмы бывший офицер SS. Иначе как и откуда взялись бы картины Кандинского? Судя по всему, вилла уцелела после всех бомбежек сорок пятого, как и многие другие виллы Grunewald. Богатые дома в Германии, похоже, имели иммунитет от бомб союзников.
Иосиф жил неподалеку в многоэтажном доме, где снимал прелестную квартиру. Доехать до интересующего меня дома заняло у него десять минут. Любопытно было одно: живет ли Ханс Петер Хагер по адресу, указанному в открытке его брата? Если да, то история закончена полностью, и мне остается обратиться в полицию. Если я на это решусь.
Однако в полицию я так никогда и не обратился.
Иосиф перезвонил через час двадцать и встревоженным голосом сообщил следующее.
Около интересующего его дома стояло много машин. В доме были открыты двери, туда постоянно заходили и оттуда выходили разные люди. В основном пожилые. На стене дома была прикреплена большая фотография мужчины по фамилии Хагер, а также написаны годы жизни. Датой смерти был обозначен сегодняшний день…
Недоумевая, Иосиф зашел в открытый для всех дом. На столе в гостиной стояла фотография того же человека. Чуть подальше на диване сидели испуганные дети, а три человека сорока – сорока пяти лет принимали соболезнования. По разговорам становилось понятно, что перед Иосифом находятся три сына умершего. В инвалидном кресле, слегка прикрывая глаза рукой, расположилась пожилая дама. Первая и единственная супруга Ханса Петера Хагера.
Иосиф понял, что с такими новостями лучше мне не звонить, а для начала надо все выяснить. Объяснив, что он местный стоматолог, Иосиф пустился в разговоры с присутствующими людьми. Выяснилось, что Ханс Петер Хагер был очень серьезно болен. Онкология. Несколько месяцев назад он нашел какого-то профессора, специалиста по лечению… и не где-нибудь, а в Швейцарии, к которому, по всей вероятности, время от времени безнадежно ездил. Возвращаясь ночью на своем стареньком «Порше», Ханс Петер или уснул за рулем, или (что тоже возможно) решил свести счеты с жизнью. Автомобиль старика врезался в ограждение на огромной скорости (в Германии на автодорогах скорость в то время не была ограничена). Машина несколько раз ударилась об отбойники и в итоге перевернулась. Водитель погиб на месте. Прибывшие полицейские и скорая помощь констатировали смерть и позвонили по телефону аккуратно вписанному (это очень по-немецки) в найденные в автомобиле документы. «В экстренных случаях звонить фрау Катарине фон Хагер». Что полицейские и сделали. О возможном суициде говорят несколько фактов: в автомобиле почти не было бензина, и он не загорелся, как это часто бывает с машиной с полным баком. И автомобиль, и водитель полгода назад были застрахованы на максимальную компенсацию в пользу супруги. Сыновья покойного знали, что отцу отводят врачи на все и про все не более двух-трех месяцев. Но доказать суицид нет никаких шансов… Останки покойного находятся в местном морге и будут доставлены в Берлин для похорон согласно завещанию. В семейном склепе. Семья оповестила друзей и открыла двери дома для соболезнований.
Внимательно выслушав Иосифа, я понял, что идти в полицию нет никакого смысла.
Так закончилась история убийства Нины Николаевны Кандинской, урожденной Андреевской, 1899 года рождения, подданной Российской империи, гражданки Германии и Франции. Правду об этом убийстве в силу обстоятельств до сегодняшнего дня знал только один человек.
Как это ни парадоксально звучит, но каждая закончившаяся история имеет хоть какое-то продолжение. История убийства вдовы Василия Кандинского не исключение.
Начнем с того самого дня.
После разговора с Иосифом, я аккуратно сложил все вещи обратно в письменный стол, под присмотром заплаканной Пилар забрал на память о проведенных здесь часах ту самую открытку Клауса Хагера, третью версию каталога-резоне и обещанный когда-то мне хозяйкой квартиры сувенир – каталог выставки «Дегенеративное искусство». Мне казалось, что такой подарок за бессонную ночь я заслужил. В свое время Нина Николаевна подарила мне плакат, выполненный ее супругом Василием Кандинским. Он долгое время путешествовал со мной по странам и континентам и в итоге обрел свое почетное место в нашем офисе. Это произведение является очень большой художественной и исторической редкостью. Время от времени меня просят экспонировать плакат на различных выставках. Последний раз этот шедевр произвел фурор на экспозиции в Ленинской библиотеке. У плаката, несомненно, есть стоимость. Но если я не продал его ни в двадцать шесть лет, ни потом, считайте, что он для меня бесценен. Как и воспоминания о раскрытых мной преступлениях, совершенных двумя людьми, погибшими, кстати, в течение одних суток.
На мамин юбилей я организовал ей в подарок поездку по Италии. Мама вернулась и неожиданно для меня сказала сакраментальную фразу: «Это хорошо, что ты учил итальянский». На протяжении многих лет я пытался выяснить причины такой внезапной шахматной рокировки. Безуспешно.
Лишь за две недели до того дня, как мамы не стало, она с улыбкой прошептала мне: «То, что было во Флоренции, осталось во Флоренции». И все.
Серж Лифарь скончался в Лозанне в 1986 году. Ему исполнился восемьдесят один год. Что делал знаменитый дуэлянт в Швейцарии, я не знаю. Киевлянин был слишком противоречив для меня. А разбираться, где там правда, а где нет, что за этим всем стоит, мне не хотелось.
Основателя американского балета Джорджа Баланчина (или Баланчивадзе) не стало в 1983 году. Балетная Америка готовилась праздновать юбилей Баланчина на следующий год, но до своего восьмидесятилетия Георгий Мелитонович не дожил. Он действительно тяжело болел. Та парижская поездка была для великого хореографа последней.
В 1982 году (через два года после убийства Нины Николаевны) вышел «Каталог-резоне Василия Кандинского. Работы маслом». Многие специалисты и коллекционеры отнеслись к этому труду очень скептически. Дело в том, что большое количество опубликованных в каталоге шедевров не были признаны в свое время вдовой художника. А для уверенности в подлинности главным критерием так и остается заверение в аутентичности картины самой госпожой Кандинской. Десять лет спустя, а именно в 1992 году, вышел в свет другой каталог-резоне. На этот раз он был посвящен акварелям Василия Кандинского. К этому изданию отношение многих знатоков также не поменялось.
В 2012 году мой приятель, известный французский коллекционер периода ар-деко Клод Иловеси повел меня на предпоказ грандиозного аукциона прикладного искусства и живописи двадцатых – тридцатых годов. В одном из залов я вдруг увидел тот самый стол из кабинета Нины Николаевны. У меня не было никаких сомнений, что судьба вернула меня на тридцать лет назад. Клод влюбился в шедевр дизайнера Рульманна и не мог от него оторваться. Мы попытались выяснить провенанс (происхождение предмета), но работник аукционного дома морочил нам голову рассуждениями об уникальности изделия. Что же касается предыдущих владельцев предмета, то их имена или неизвестны, или не разглашаются. О сюрпризах и секретах стола не было сказано ни слова. Молчал по понятным причинам и я.
Клод участвовал в торгах и, в конце концов, за четыреста пятьдесят тысяч евро приобрел лот номер шестьдесят два.
Когда же стол доставили моему товарищу, он пригласил меня полюбоваться новой покупкой в домашних условиях. Я снова прилетел в Париж и приехал в знакомый дом на Avenue Foch.
Зайдя в кабинет хозяина, я почувствовал, что настал мой час.
Ничего не подозревающий Клод принес нам кофе с печеньем и с интересом стал наблюдать за моими действиями.
Для начала требовалось достать из ящиков правой тумбы все папки и тетради, уже разложенные новым хозяином. Встав на колени, я начал искать рычажок и очень быстро его нашел. Раздался характерный звук щелчка, и дно заветного ящика приподнялось. Я наслаждался эффектом, читаемым на лице моего друга, и, почти не отрывая от него глаз, поглядывая на подскочившую доску, поднял деревяшку с помощью лежащего на столе ножа для бумаг. Клод молча наблюдал за моими манипуляциями. Я перевел глаза на потайное дно и ахнул.
Скрытый от всех ящик был абсолютно пуст за исключением небольшого бархатного мешочка фирмы Cartier, сиротливо валявшегося около левой стенки. В самом мешочке ничего не было.