– Думаю, что это главное. Но есть кое-что еще. Я возвращаюсь к идее, о которой я вам говорил, а также на которую вы меня натолкнули. Это история с подделками. Для того чтобы поднять эту глыбу, которую я задумал, нужны деньги. Немало. Генетически вынимать из загашника не хочется. Тогда и родилась мысль, что за готовящийся мне кидок вы должны заплатить. Почему нет? Мне все равно, чем вы занимаетесь и чем займетесь на свободе, но после изучения вашего довольно тощего, хотя и сложного дела у меня сложилось впечатление, что я могу попробовать вас вытащить из «Матросской Тишины». Если, конечно, вы этого захотите. Но это будет чего-то стоить. Я возьму с вас пятьсот тысяч за попытку меня обмануть в истории с Пименовым, при условии, что вы мне рассказываете всю схему, и полтора миллиона за выход из этого прекрасного санатория. Однозначно все в долларах. При этом я хорошо понимаю, что денег здесь и сейчас в СИЗО у вас нет, но мы договоримся, как это сделать. Я уверен. Теперь расскажите мне схему, и я пойду.
– Вы торопитесь?
– Мне надо успеть на ужин с друзьями. Завтра я занят в офисе. Очень хороший клиент, которому невозможно отказать. Потом выходные. А в понедельник или во вторник я у вас. Если вы этого хотите.
– Еще как хочу, а что, на сегодня все? – в глазах читалось неподдельное изумление и какое-то чувство растерянности. Ни слова о политике, ни слова об интересе к его деятельности. Так… разговор как в любом кафе. – Я же хотел рассказать вам историю «Новой Москвы».
– Это не к спеху. Отдыхайте и думайте. И еще, самым сложным для выхода отсюда будет объяснение, кто вы и как вас зовут. Не говоря уже о документах. Это ваше домашнее задание. Попробуйте найти какое-нибудь логичное разъяснение произошедшему. А я уже версию отшлифую. Как следует. Не сомневайтесь. До скорого.
Пока я, не торопясь, получал обратно документы и вещи, запрещенные к проносу в комнату для посещений, молодые люди должны уже были спуститься вниз и ждать меня в кафе неподалеку.
Через двадцать минут я увидел один кофе на столе и два напряженных, если не сказать злых, лица по обеим сторонам единственной чашки.
– Как вы могли изменить весь сценарий выстроенного и детально проговоренного с вами диалога? Мы договаривались совсем о другом. Вы что сделали? Пытаетесь сломать нам всю операцию?
– Не стоит так со мной разговаривать, иначе я сейчас уйду. Для вас, молодые люди, могу пояснить. Я увидел его глаза. Я увидел страх и растерянность. Мне нельзя было действовать шаблонно. Понимаете? Или не понимаете из-за приказа?
– А зачем вы ушли так рано? И что это за история про полтора миллиона долларов? Он никогда не заплатит. Мы ничего не поняли.
– Он не должен был видеть моей заинтересованности. Ни в чем, кроме денег. Например, завтра у меня в офисе хороший клиент, и поэтому я не приду. Заработок важнее. А вот если надумает про полтора миллиона и поймет, что жадность – двигатель прогресса, его прогресса, то у нас есть шанс. Я буду действовать так, как удобно и понятно мне. Хорошо?
– Мы будем вынуждены написать рапорт Сергею Васильевичу. Вас должны будут отстранить от операции.
– Пишите кому хотите. Но Мухаммед – мой клиент. И никто сегодня отстранить меня от вашей операции не сможет. Легально – я имею в виду. Хороших выходных. «Шалом вам в хату», – как говорит знакомый раввин.
Дома, откинувшись на спинку кресла и сняв очки, я слегка погрузился в сон. Мне казалось, что я справлюсь со всем в одиночку. По крайней мере, так хотелось. Это была моя война. И только. В ней помощники могли лишь помешать. И наши, и израильские.
Пришлось, в конце концов, открыть айпад и начать писать. Слова на бумаге всегда выглядят ярче, чем в воздухе. В следующий раз я посмотрел на часы в половине первого ночи. Ко вторнику все более-менее было готово. Включая меня самого…
– Главное – это подписать договор и оставить картину у клиента. Как только она попала ему в руки, через несколько дней с ним можно делать абсолютно все. Он должен будет рассчитаться, иначе над ним повиснет уголовка. А дальше все зависит от настойчивости продавца. Вы понимаете, о чем я?
Пришлось улыбнуться.
– Прочтите, что я за вас написал. Для меня это очень важно. Во-первых, хочу узнать, работают ли мозги. Во-вторых, этот подвид аферы был до сих пор мне неизвестен. Вдруг дальше пригодится в карьере адвоката. Ну а в-третьих, как это ни смешно, хотел посмотреть на вашу реакцию. Я никогда не таил зла на людей, пытавшихся меня надуть. Если у них получилось, то в этом виноват я сам. Не просчитал. А если не получилось, то я молодец. Так на что обижаться? Вот поэтому предлагаю вашему вниманию текст.
«Не могу ничего сказать по поводу того, был ли я в этой комбинации первой жертвой. Но в данном случае это несущественно. За основу комбинации берется работа, являющаяся копией или хотя бы интерпретацией какого-нибудь “публичного шедевра” (назовем его так). Вам доподлинно было известно, что крупные отечественные художники, преподававшие на художественных факультетах, часто предлагали студентам делать копии с известных работ прошлого. Этим копиям на сегодняшний день, если их найти, от восьмидесяти до пятидесяти лет. То есть факт старения картины налицо. Картина покрывается с годами тонкой сеткой – кракелюром, холст сзади картины темнеет, гвозди на подрамнике ржавеют. Все старение работы идет исключительно естественным образом. Легко также получить химический анализ красочного слоя, который точно покажет годы написания данной живописи. Где найти такие старые копии? Ну это вы знали уже давно, когда учились в советском вузе и наверняка дружили и общались со студентами художественных факультетов. Теперь сам момент аферы. Требуется найти жертву, способную получить от вас на время картину в свое обладание. Если она брать ее не хочет, то существует такой же «милый и неожиданный» подход, как был предложен мне. Теперь самое увлекательное. Жертве необходимо преподнести договор комиссии или любой другой в таком же духе, в котором будет указано, что вы передали (а вторая сторона получила!) объект, который, возможно, является авторской копией шедевра. В случае, если это настоящая авторская копия, то есть практически оригинал (!), стороны определили ее стоимость в некую серьезную сумму. А почему нет? Дальше есть нюансы, особой роли не играющие. В случае со мной, если бы я доказал, что это подлинник, то с продажи якобы получил бы пятьдесят процентов, а вот в случае, если бы все вскрылось, то есть обнаружилось бы, что “Новая Москва” уж очень новая относительно старой и настоящей… Тут мы и подошли к самому захватывающему моменту. В вашу задачу входил только один вариант. Он был настолько прямой, насколько возможно, но от этого убийственно точен. Через неделю, месяц, два – все равно, вы приходите к известному публичному коллекционеру за результатом или за картиной и в момент возврата объявляете ему, что это совершенно не та работа, которая фигурировала в договоре какое-то время назад. Удивление лоха очевидно. Как? Как такое может быть?! “А очень просто, – объявляете вы. – За то время, за которое работа находилась у вас, – говорит Виген Александру Андреевичу, – вы сделали копию, теперь пытаетесь всучить ее мне. Смотрите наш договор, видите там сумму? Извольте вернуть или мою работу, или деньги”. Жертва начинает анализировать, как все было, и вдруг вспоминает, что ни Виген, ни его помощники в белых красивых перчатках к картине-то и не притрагивались! Смешно, но напуганный человек будет думать о ваших отсутствующих отпечатках пальцев. И кусать себя за локти. И вот тут начинается серьезный шантаж. “Я этого так не оставлю. Я пойду в полицию. Да как вы смели попытаться мне, антикварному дилеру, подсунуть это ваше фуфло, сделанное за месяц? Я через неделю соберу пресс-конференцию. Меня не проведешь! Мы живем в правовом государстве…” Ну и так далее. Есть еще одна вещь, которую я сразу не заметил. На фото, которое фигурирует в договоре, было нанесено мелкое искажение в нижнем углу. Потом вы его замазали. То есть на картине, которую жертва аферы хочет передать обратно дилеру, угол другой. Пусть маленькая, но неточность. Неоспоримый аргумент. Дальше идет психологический фактор давления, и вы сходитесь на какой-то сумме. Гениально».
В лице «клиента» я увидел проскользнувшую улыбку. Он кивнул и показал мне большой палец.
– Вы были вторым, но какое это имеет значение?
– Мне все равно. Я вам уже сказал. От скандала меня уберегло ваше задержание. Все так? Еще одна важная вещь. Так как с этой аферой вы ко мне не пожаловали, не требовали денег, не шантажировали, чтобы вы были спокойны, вам никакой статьи никто вменять не будет. По крайней мере, в эпизоде со мной. Про других не знаю и не советую вам их вспоминать, а также мне про них рассказывать. Договорились? Все же я ваш адвокат… Теперь по главному делу. В прошлый раз я говорил вам, что мне нужны документы, подтверждающие вашу личность, чтобы вытащить вас отсюда. Ну и денежный вопрос надо будет как-то решать. И, самое главное, решить.
– Я не могу ничего решить, пока я здесь. Или вы верите мне, или нет. Деньги на свободе я найду в течение недели.
– Все понимаю. Но мне нужен задаток. Хотя бы тысяч триста. Подумайте. Я не тороплю вас, но у следователя может быть иное мнение. Я пойду? Сегодня вторник. Вернусь в четверг. Но без задатка это будет последний визит. Дальше вы сами.
Положив папку на стол, я протер очки и начал собирать бумаги.
Неожиданно бывший Виген развернул к себе один из моих листков и быстро написал что-то арабской вязью. Это были три строчки, которые, естественно, я никак не мог понять. Внизу был написан номер телефона и больше ничего.
– По этому номеру пошлите фото того, что я написал. Ватсап. Остальное произойдет само собой. До четверга.
Все те же молодые люди ждали меня в одной из совещательных комнат Преображенского суда. Попасть туда без разрешения судьи просто невозможно. Неглупо. Если за мной следят, то туда они точно не попадут. Однако на этот раз эфэсбэшники были более улыбчивы и в хорошем настроении.