– О том, вышлют меня или нет, не беспокойтесь. Не ваше дело. Это моя забота. Меня просто надо вывести отсюда. И все. Уголовное дело вы закроете сами. Да и что они могут мне предъявить? Настоящие документы у вас будут. Послезавтра в три часа дня на МКАДе вы заедете в карман на…
– Больше ничего? Я никуда не поеду. Никаких карманов. Есть мой офис – и этим все сказано. Адрес вы хорошо знаете: Пименова в кавычках вы же туда привозили. Не нравится – найдите другого адвоката и, как в том романе, «дальше живите сами». Будет так, как я вам говорю, или давайте распрощаемся. Свой гонорар, который вы мне бросили с барского плеча, я уже отработал.
Есть категории людей, воспринимающие в диалогах только шантаж и жесткость. Нормальное обращение принимается за слабость. Он был тем человеком, с которым мягкие разговоры и интеллигентное убеждение были просто потерей времени. Нехорошо давить на человека в кутузке, но другого выхода у меня не было. И, по сути, он для этого все сделал сам.
– Александр Андреевич, я совершенно не хотел вас обидеть. Просто если заехать в этот кармашек, то проследить за людьми и машинами в нем не так легко. По Кольцевой мчатся автомобили, и, если кто-то притормозит, нам сразу станет ясно, что за нами следят. Вас могут пасти всякие органы из-за меня или из-за каких-нибудь других ваших клиентов. Зачем нам рисковать? Только из-за этого. Мы же хотим с вами практически одного и того же: я – выйти отсюда, а вы – получить свой гонорар.
Если бы он только знал, чья бухгалтерия оприходовала первую часть этого гонорара…
– Бесполезно объяснять, Виген. Если ваши люди могут в три часа быть на МКАД, они могут быть в это же время и у меня в офисе. Договорились? Я жду документов. Остальное попытаюсь сделать как можно быстрее.
– Вы гарантируете, что я отсюда выйду в течение, скажем, двух недель?
– Я ничего не гарантирую. До свидания. Хотя нет, у меня есть еще вопрос. В заявлении на имя следователя мне надо будет написать, почему у вас с собой не было ни одного документа, а также почему вы все это время не хотели, чтобы их ему принесли. Иными словами, почему вы скрывали вашу личность?
– Не знаю. Подумайте или придумайте сами. Вы же адвокат, и все говорят, что гениальный.
Не прощаясь второй раз, я оставил лязгающую дверь позади себя. Так же как и отвратительное настроение.
На этот раз место было выбрано намного удобнее для дискуссии, чем в прошлый.
Президентская ложа стадиона «Динамо» была и уютна, и уместна для этой встречи. Чтобы попасть на стадион, надо было иметь билет, а чтобы попасть в ложу, надо иметь туда приглашение. К тому же матч обещал быть очень интересным, и публики собиралось много.
В ложе мы сели за столик на восемь человек. Просто рядом. Просто два случайных собеседника. Два болельщика «Динамо».
– Сомневаюсь, что документы будут настоящими.
– А я уверен. Он не будет так рисковать. Еще раз, у вас против него ничего нет, и он это хорошо понимает. «Смысла нет заходить в блудную», – как говорил один мой покойный клиент.
– Результаты экспертизы после полученного разрешения у родственников уже есть. И вы опять оказались правы. Теоретически у нас все готово. Если бы не слово офицера, мы никогда бы не пошли на ваш план. Но весь успех операции зависит и зависим от вас. Ничего не поделаешь. Постоянную охрану вам тоже предоставлять не очень хочется. Как и обещал, я лично проверяю все до самых мелочей. Мы должны свести все возможные просчеты даже не до минимума, а до нуля. Кстати, у меня такое впечатление, что наш начальник будет докладывать о результатах сами знаете кому. Вы хотите, чтобы вас представили к награде?
– Нет.
– Да? Почему, позвольте спросить?
– Потому что у меня с этим так называемым Вигеном свои счеты. И если бы не цепь случайностей, я говорю о том, что было в Нью-Йорке и потом в Израиле, то мы бы вообще ничего не знали до нынешнего дня. Так что награждать надо его величество случай. А еще так безопаснее. Поверьте. Но не это сейчас самое важное. Мне надо точно знать, когда вы его выпустите. И настоящие у него документы или нет – все это уже вторично. Для всех, включая вас, вашу организацию, его самого и меня.
– Согласен. Но он может уйти?
– От вас или от израильтян?
– Не расстраивайте меня. Начинается матч. Удачи нам всем.
Через день без звонка в офисе появился молодой человек двадцати – двадцати пяти лет и после недолгих переговоров в приемной положил мне на стол паспорт. К моему удивлению, это был российский общегражданский паспорт, как и положено, с регистрацией. В одном из спальных районов Москвы. Посыльный поинтересовался, может ли он идти и уже привстал для того, чтобы исполнить свое желание без спроса.
– Подождите.
– А чего ждать? Меня незнакомый человек попросил занести сюда документ, дал пятьсот рублей, и я больше ничего не знаю.
– Это вы расскажите кому-нибудь другому. Мне точно белиберду слушать не хочется. Идите и положите паспорт куда-нибудь, желательно на видное место, по адресу на этой странице. У вас два часа, чтобы это сделать. И не спорьте со мной. Владелец паспорта хорошо знает, что развитие его ближайшей карьеры зависит от этого документа. Незнакомцу за пятьсот рублей такое не доверяют. До свидания.
Не говоря ни слова, неприветливый гость покинул переговорную, бормоча про себя что-то, как я понимаю, не очень лестное в мой адрес.
Это был тот случай, когда надо было срочно ехать и по дороге звонить, писать и думать.
Через час я сидел напротив клиента в «Матросской Тишине».
– Почему вы не сказали мне, что вы еще и гражданин России?
– Вы не спрашивали. Я получил гражданство в конце девяностых. А что это меняет?
– Многое. Иностранный паспорт мне мог принести иностранец, прислать с курьером, по почте, в конце концов. Но там у вас регистрация, и федералы нагрянут немедленно с обыском по этому адресу. Сколько человек там зарегистрировано? Двадцать? Сто? Сто двадцать? Только не врите мне – это важно.
– Не знаю сколько. Много, наверное.
– Я сейчас продиктую вам текст заявления, из которого будет следовать, что при вашем задержании с вами очень плохо обращались, документы вы оставили в этот вечер дома, а так как по натуре вы человек обидчивый и гордый, то вы и замкнулись в себе и ничего никому не говорили все это время. Теперь вы разрешаете следствию изъять ваш паспорт по известному адресу. Вы сами предупредите, чтобы в квартире никого и ничего не было?
– Да, сам. Я об обыске в квартире не подумал. Я там был-то всего один или два раза. Диктуйте. И скажите мне, когда я выйду?
– Как только вы напишете заявление, я тут же поеду к следователю. Вы согласны? Дальше все решится за три-четыре рабочих дня, я полагаю. И все. Так мне сразу ехать?
– Да, конечно.
– И последнее на сегодня. Мой гонорар готов? После вашего выхода на свободу он мне будет нужен в этот же вечер. Хорошее быстро забывается. Поэтому не будем откладывать до лучших времен час расплаты.
– Все готово. В этот же вечер? Пусть будет так. А пока диктуйте заявление и уходите.
– Он не позвонит?
– Исключено. Охранник, который одалживал Вигену телефон, еще два часа назад плохо себя почувствовал и уехал к врачу. Никаким другим образом ваш клиент доступ к телефону не получит.
– Вы помните, что время пошло? У вас три дня, чтобы все проверить. В четверг он выйдет на свободу.
– Как жаль, Александр Андреевич, что вы не мой подчиненный. Я бы так вас сейчас послал за ваше занудство. Да, все готово.
– Насмешили. Никогда не был ничьим подчиненным. Но послать можете. Мне все равно.
Мы разъединились. Впереди, как я думал, маячили три бессонные ночи. Ничего подобного. Я спал как сурок в норке. С видом на Москву-реку, но это уже детали.
Копию документа об освобождении я передал ему лично. Оригинал уже лежал на столе у начальника изолятора. Было начало двенадцатого.
– По правилам изолятора, чтобы покинуть этот гостеприимный дом, вам следует заполнить определенный «бегунок». Там наличествуют такие пункты, как отсутствие задолженности в ларьке, библиотеке… и еще что-то, о чем я понятия не имею. Это внутренняя бумага, с которой я никогда не сталкивался. К вашему сведению, ваша фамилия и паспортные данные со вчерашнего дня значатся в здешнем деле, так что вас выпустят согласно всем правилам. Я больше вам не нужен. Вечером жду гонорар в офисе.
– Подождите, Александр. Здесь… так получилось, что я лишился доступа к телефону. А мне обязательно надо предупредить кое-кого, что я сегодня выхожу. Вам же тоже не разрешено проносить сюда мобильники? Я сейчас продиктую вам номер, когда выйдете, наберете, звать никого не надо. Просто человеку, который ответит, надо сказать одну фразу: «Я адвокат Добровинский, мой клиент освобождается сегодня». И все.
Действительно, кажется, все. История моего знакомства и общения с Вигеном подходит к концу. Говорят, что месть должна быть холодной. Мне было все равно, какой она должна была быть. Но есть вещи, которые не прощают. Ради тех, кого нет. И еще ради тех, кто живет.
…Час спустя я ехал по Пресненской набережной в своем стареньком, но по-прежнему очень красивом кабриолете. Сбоку в лучах солнца сверкали стекла небоскребов нашего Сити.
Это была настоящая Новая Москва.
Бельгийская история подделок, потрясшая в свое время весь антикварный и музейный мир, получила неожиданное продолжение. Отсидев в тюрьме Королевства почти два года, господин Топоровский вышел на свободу. Как я уже писал, все его работы, находящиеся в музее и у него дома, были арестованы полицией и изъяты по описи. Однако, как ни странно, никто не берется доказать, что сотни полотен, принадлежащих этому господину, – подделки. Причина проста: чтобы провести химическую и художественную экспертизу, у полиции Бельгии просто нет средств. В Западной Европе подобные изыскания стоят бешеных денег. Ситуация находится в подвешенном состоянии, и выхода из нее пока никто не видит. Правда, снова возник организатор художественного промысла и руководитель артели художников, столь качественно разработавших новую волну русского авангарда, – тот самый Жора. Он в настоящий момент требует еще двести тысяч долларов США, угрожая полностью поменять свою позицию. Не знаю, к чему это приведет, но Топоровский может и перекупить негодяя вместе с его показаниями. Какие же все в этой истории милейшие и честные люди…