— Старый был великолепен. Но этот каналья Симонов влепил ему в голову шестнадцать пуль. Надеюсь, что новый манекен представителен?
— О, как нельзя более. Очень солидная фигура. Внутри часовой механизм — он чрезвычайно важно наклоняет голову каждые две минуты. В общем, возбуждает величайшее почтение в господах посетителях.
— Великолепно. Когда подумаешь, что в XIX веке редакторы объяснялись со всей этой шушерой лично! Ха-ха-ха! Попросите ко мне господина заведующего полемикой.
— Здравствуйте, господин редактор.
— Что вы сделали в смысле полемики с нашим конкурентом?
— О, великолепная штука, господин редактор. Останутся довольны. Я нашел в Крыжополе однофамильца их редактора, известного вора. Тоже Иван Иванович Иванов. Сегодня он приезжает в Одессу и завтра совершает первую кражу. Публика будет читать напечатанные крупным шрифтом заметки о кражах, которые совершает Иван Иванович Иванов, и будет думать на редактора враждебной газеты.
— Я вас понял. Это отличный полемический прием. Но зачем же откладывать первую кражу на завтра? Пусть украдет что-нибудь сегодня же. Даже в нашей редакции. Это будет эффектнее. А пока составьте хорошенькую заметку: «До чего дошел наш почтенный Иван Иванович Иванов!» Поставьте двадцать восклицательных знаков. Это пикантно. Публика любит восклицательные знаки, как спаржу… Где господин заведующий морским отделом?
— Что прикажете, господин редактор?
— Давно не было никаких катастроф, господин заведующий. Вы заставляете публику скучать.
— Я принял соответствующие меры, господин редактор. Вчера перепоил всех помощников капитана парохода, идущего в Севастополь. Мне кажется, столкновение неизбежно случится. С минуты на минуту жду сообщения из Тарханкута.
— Отлично. Публика это любит. Ну а вы, господин репортер, вы приготовили на завтра что-нибудь интересное?
— Двоих уговорил покончить жизнь самоубийством, одного убедил, что понятие собственности есть предрассудок, и он, наверное, сегодня украдет. Познакомил бухгалтера банка с шансонетной певицей. Наверное, растратит.
— Это все мелочи. Неужели вы не могли придумать что-нибудь покрупнее? Это в XIX веке репортеры сообщали о том, что уже произошло. В двадцатом — интересные происшествия надо создавать… Теперь справочный отдел.
— Я, кажется, господин редактор, всегда сообщаю самые верные сведения.
— Это-то и глупо! Верные цены коммерческий мир знает и без вас. А вы напишите завтра, что в Одессу привезено 2 миллиона пудов пшеницы, и цена упадет до 6 копеек. Это произведет сенсацию. Газету будут брать нарасхват! Все. Завтра у нас будет, кажется, интересный номер. Не надо забывать, что мы живем в двадцатом веке, черт возьми!
История одного борова
Это было в рождественский сочельник утром.
Вавочка, забравшись в кухню, играл с поросеночком.
А кухарка Акулина читала в «Листке» про буров, плакала и ругательски ругала Чемберлена:
— Совсем мой подлец! Баб колотит! А? Не варвар?
Поплакав, она впала в меланхолическое настроение.
Меланхолически и рассеянно посмотрела на часы, сказала:
— Надоть готовить!
Меланхолически и рассеянно взяла Вавочку и зарезала. Меланхолически и рассеянно его выпотрошила и положила в кастрюлю вариться.
А поросенку дала шлепка:
— Генеральское дитя, а по куфням шляешьси!
И, несмотря на отчаянный визг, отнесла к няньке:
— Возьми пащенка!
Нянька дала поросенку тоже шлепка и положила в Вавочкину постельку:
— Лежи, подлый!
Она думала в это время:
«Подарят на праздник шерстяного или подлость?»
Поросенок от визга и от побоев заснул в Вавочкиной постельке.
А Вавочка в это время уж закипал в кастрюле. Так произошла эта замена, имевшая для поросенка большие последствия.
Как никто не заметил этой замены, можно объяснить только праздничным временем, когда всем «не до того».
Когда вечером на ужин подали Вавочку под хреном и сметаной, Вавочка возбудил всеобщий восторг.
Все ели его с удовольствием.
А генерал Бетрищев, съев ребрышко, попросил еще и заднюю ножку:
— Не поросенок, а прямо младенец!
На что матушка Вавочки с гордостью ответила:
— Свой!
Это слово заставило генерала Бетрищева даже вздохнуть:
— «Свой!» Это напоминает доброе, старое помещичье время!.. Тогда хоть свиньи-то настоящие водились. А теперь что? Что за время? И свиней даже настоящих нет!
На что Вавочкин отец, большой остряк, заметил:
— Свиней нет — перед свиньями!
И взял себе «переднюю ножку».
А поросенок между тем играл с детьми.
Перед тем как съехаться детям, его разбудили, одели в чистенькое, нарядное платьице.
И одно только было странно: младенец ни за что не хотел стать на ножки, а бегал по комнате на четвереньках.
Сколько его ни уговаривали:
— Вавочка, не надо на четвереньках бегать. Бяка! Вавочка, стыдно мальчику под кровать бегать. Ляка это! Покажи, как Вавочка на ножках ходит. Сделай тпру а!
Младенец, несмотря на уговоры, бегал на четвереньках.
— Ах, какой он потешный! — радовалась мать, глядя на него.
Поймала его, осыпала поцелуями.
— Ангельчик мой! Жизнь моя! Кровь моя!
И прижала к любящему материнскому сердцу, замиравшему от нежности и счастья.
К гостям «Вавочку» вывели под ручки.
— Он у нас сегодня капризничает, ляка-бяка!
И поросенок сразу имел колоссальный успех.
— Херувимчик! — воскликнула одна дама. — Прямо херувимчик!
— Вылитый, вылитый отец! — восторгнулась другая.
А генерал Бетрищев сделал ребенку «козу» двумя пальцами и сказал:
— Молодчина бутуз! Я сам в его годы таким был! Тут поросенок завизжал, и все воскликнули:
— Будущий Мазини!
Дети, приглашенные на елку, были в восторге от представленного им поросенка.
Ведь с самого детства мы любим больше животных, чем людей.
Никогда еще у детей не было товарища более занятного и веселого.
Его сразу полюбили все.
А особенно маленький графчик Завихряйский.
Маленький графчик сразу влюбился в товарища, бегавшего на четвереньках.
— Он смесной!
И принялся даже сам бегать на четвереньках.
И это на всю жизнь! Он полюбил и привязался сильно.
А это играло огромную роль в жизненной карьере поросенка, — потому что все, кто соприкасался с семьей Завихряйских, делались от этого действительными статскими советниками.
Дети никогда, ни на одной елке, так не веселились и, когда их взяли развозить по домам, подняли страшный рев:
— Не хотим! С Вавоськой хотим иглать! Мы Вавоську любим!
— Ах, какой ваш Вавочка милый! Какой он милый! — восторгались родители.
Таким образом, при первом же появлении в «свет» поросенок имел успех решительный у старых и у малых, — у всех.
Особенное изумление он вызвал у всех, когда воскликнул вдруг:
— Хрю!
Все всплеснули руками:
— Гениальный ребенок!
— В два года. А? — обращались изумленные гости друг к другу.
И за «младенцем» с тех пор установилось прозвище: Хрю.
— Он далеко пойдет! — говорил отец.
А матери уже рисовались те успехи, которые будет иметь ее Хрю, ее кровь, у светских дам.
Не проходило дня, чтобы Хрю куда-нибудь не отпрашивали.
— Дорогая Екатерина Васильевна! Ради бога, пришлите к нам вашего милого, милого Хрю. Мой Кока прямо не может без него жить.
— Голубчик Екатерина Васильевна! Просто не знаю, что делать со своей Манечкой. Моя крошка прямо влюблена в вашего Хрю. Ради всего святого, пришлите к нам его хоть на полчасика!
Так что на Хрю пришлось установить очередь и принимать абонемент заранее.
— Милая и дорогая Анфиса Яковлевна! Мой Хрю не может быть у вас раньше следующего четверга. На все эти дни записан.
Так он сразу завязал и укрепил дружбу с многочисленным и самым лучшим обществом.
Граф Завихряйский, и тот сам приезжал за Хрю в карете:
— Мой балбес жить не может без вашего Хрю.
Взял к себе отца Хрю и тянул его изо всех сил по службе, чтоб только не расставаться.
— Что поделаешь! Когда мой балбес без его Хрю не может жить!
— В таких годах и уже родителям помогает! — со слезами говорил отец Хрю.
До четырех лет поросенок не говорил.
— Странно! — обеспокоились родители и повезли его к профессору в Берлин.
Профессор в Берлине осмотрел его, подрезал что-то под языком и послал к профессору в Вену.
Профессор в Вене посмотрел, вырезал какую-то железку и послал к профессору во Франкфурт. Профессор во Франкфурте что-то ему прижег.
И поросенок начал говорить.
С некоторым трудом. Но на трех языках.
Ходить на задних лапках Хрю выучился, конечно, раньше. Так что производил вполне впечатление мальчика из хорошей семьи.
Хрю взяли сначала двух гувернанток, потом двух гувернеров.
Всех, служивших раньше в лучших домах.
И все они были в восторге от Вавочки-Хрю.
— Редко попадается такой способный ученик!
Правда, Хрю был не особенно быстр в соображенье. Особенно если приходилось решать арифметические задачи.
Но он всегда сидел потупив голову, ходил глядя под ноги.
— Sehr, sehr, еrnsthalter Knabe![1] — говорил немец-гувернер.
— Нда-с, не верхогляд! — с хвастовством восклицал отец. — Не верхогляд-с!
К десяти годам Вавочка-Хрю был «подготовлен», и его отдали в хорошее закрытое учебное заведение.
Там он тоже сразу привлек к себе всеобщие симпатии.
Учащих — серьезностью и отсутствием верхоглядства. Учащихся — умением бегать на четвереньках и неподражаемо говорить:
— Хрю!
Заведение было такое, где главным образом обращалось внимание на «дух».
И дух Вавочки-Хрю приводил всех в восторг.
— Будет истинный хранитель наших традиций! Дух товарищества в нем развит. Посмотрите! За товарищами так и бегает. Так и бегает!