Крепкий кофе моментально стимулировал мыслительные процессы, к тому же, сразу куда-то подевалась сонливость. Все же я улегся на кровать и снова начал обдумывать, как поступить со своим богатством. Самому идти с такими деньжищами в банк не хотелось, я был уверен, что если открытие счета и останется тайной для сотрудников посольства, то для сотрудников иностранных разведок узнать об этом не составит труда.
Нет, придется привлекать Ритту к этому делу. Возможно, она что-нибудь посоветует, решил я и попробовал заснуть.
Но сна не получилось. Голодные позывы желудка не дали такой возможности.
Короче, надо было чем-то перекусить, чашка кофе только усилила аппетит. А в магазин идти было не с чем, валюта в карманах отсутствовала как класс. Её, в общем, и раньше там много не водилось. Наше советское государство рассуждало как? Зачем работникам посольства нужна зарплата в чужой стране? Ни за чем. Гораздо проще начислять ее в Союзе и выдавать по приезду в рублях и чеках Внешторгбанка. И не тратить зря драгоценные валютные резервы. Поэтому в наших карманах финских марок всегда имелось по минимуму, необходимому для существования, но отнюдь не для покупок иностранного дефицита. Оттого и питались многие привезенными из дома макаронами, рыбными консервами и грузинским чаем, только чтобы сохранить драгоценную валюту. Кстати, Петрович именно так приобрел свои Жигули, купив их в «Березке» на чеки Внешторгбанка. Не было у него в Финляндии такой родственницы, как у меня.
Ну, а в моих карманах в настоящий момент даже пенни не завалялось.
Зато рыбных консервов, тушенки и ванильных сухарей я привез в достаточном количестве. В холодильнике после непродолжительных поисков была обнаружена кастрюлю с остатками макарон.
Так что, через некоторое время я уплетал за обе щеки макароны с тушенкой, поджаренные на сковороде и залитые парой яиц. После испытанных волнений жор на меня напал капитальный.
Не оставив на сковороде ни кусочка, я включил телевизор и стал дожидаться своего напарника, который должен был вскоре придти с работы.
Анатолий Владимирович прибыл точно по графику. Заглянув ко мне в комнату, он довольным голосом произнес.
— Привет, отпускник! Я, как увидел твою машину во дворе, сразу понял, что ты прибыл, сейчас переоденусь, потом чайку выпьем, да поговорим, расскажешь, как тебе отдыхалось.
— Да ты что!!! — удивленно воскликнул он, узнав, что мы с женой были в отпуске на теплоходе «Адмирал Нахимов». — Ну, вам крупно повезло, что остались в живых. Ладно, давай рассказывай, как там на самом деле все было, в газетах ведь все не напишут.
И как я ни отнекивался, но кое-что рассказать все же пришлось. Семенихин и дальше бы продолжал вытаскивать из меня подробности катастрофы, но я категорически отказался, сказав, что очень тяжело вспоминать все эти события.
В посольстве, если верить собеседнику, ничего нового не случилось. Но меня периодически вспоминали, и больше всех вспоминал атташе, привыкший заскакивать на кухню за пирожками.
Собеседник особо не распространялся, но я понял, его пирожки чем-то полковника не устраивали.
Толя намекнул, что было бы неплохо отметить мой приезд, естественно, он имел в виду водку, привезенную мной из Союза, но у меня на эти бутылки имелись совсем другие планы, поэтому его слова я пропустил мимо ушей.
Сосед особо и не настаивал, прекрасно все понимая.
Так что спать мы легли рано, чай не водка, много не выпьешь.
Глава 2
Утром я проснулся по будильнику и сразу отправился на пробежку. Все делал тихо, чтобы не разбудить соседа. Тот все еще ощутимо похрапывал.
Когда вернулся, надеясь, что душ будет свободен, в квартире пахло не заваренным кофе, а красками.
Дверь в Толину комнату была распахнута настежь, а сам Толя ожесточенно сдирал шпателем краску с холста, натянутого на мольберт.
— Доброе утро, — поздоровался я, разглядывая в его комнате две большие картины в позолоченных рамках, висящие на стене.
Трудно было удержаться, чтобы не разглядывать тот праздник живота изображенный на них. На обоих натюрмортах горами лежали фрукты, колбасы, жареные поросята и фазаны.
Сейчас же Толян отскребал с холста написанную масляными красками симпатичную зажаренную курицу, лежащую на фарфоровом блюде.
— Чего ты ее сдираешь? — поинтересовался я. — Здорово ведь получилось.
— Понимал бы чего, — кряхтя, отозвался напарник. — Нет в ней жизненной силы, экспрессии нет.
Надо сказать, что похвалил я художника так, на всякий случай, ну не высказывать же сразу настоящее мнение о его произведениях. Зачем отбивать у человека желание творить?
Убрав сторону мольберт, тот снял с себя синий халат, стряхнул с него на развернутую газету остатки краски и сказал:
— Ладно, на утро все закончил, пора завтракать. Скоро на работу.
— Понимаешь, Сашок, — оживленно говорил Толик, немного погодя, размахивая кружкой с кофе. — Я с детства рисовать люблю. Ну, если уроки рисования не считать, до всего сам доходил, самоучкой. Видел, картины на стене? Я их уже здесь рисовал, вроде неплохо получились.
Надо же, как интересно, думал я. Нехилое хобби у моего соседа. У меня профессия повара была, как хобби в прошлой жизни. А у профессионального повара хобби – живопись. Правда, какая-то односторонняя. Еда на блюдах да фрукты на столе и больше ничего.
— Толя, а почему ты рисуешь одни натюрморты? — поинтересовался я, чтобы поддержать разговор.
Оживление из глаз Семенихина испарилось. Немного помолчав, он признался.
— Саня, таланта мне бы немного не помешало. Не умею людей рисовать, не получаются, и с перспективой беда. Вроде советовался с художниками, а не получается и все… Зато во всех кабаках, где я работал, мои картины висят, понял? — закончил он на бодрой ноте свое признание.
Пока мы шли к посольству, он все не сходил с этой темы и рассказывал, что в отличие от Москвы, где все от беличьих кистей до хороших красок приходилось доставать по блату, здесь этого добра лежит навалом в магазинах и вроде бы никому не нужно.
Насколько я понял, мой сосед весь тот мизер валюты, который он получил на руки, здесь в Финляндии, успел потратить на свои художественные припасы типа красок масел, и кистей. Так что, его родне можно будет рассчитывать только на зарплату и чеки, копящиеся на его счете в Союзе.
Ну что сказать, молодец, думал я, шагая рядом с ним. Такое увлечение стоит уважать.
— Вот ты думаешь, чего это я натюрморты рисую, — перебил мои мысли Толик. — Все очень просто, еще по молодости работал я в одной кондитерской, в Куйбышеве. И там старичок один имелся, делал из крема фигурки на тортах, на работе говорили, что он еще до революции этим делом занимался. Я у него дома побывал, так представляешь, у него карандашных эскизов штук сто на стенах висело, да еще в альбомах сколько, и все фигурки для тортов.
Этот старичок и уговорил меня попробовать самому придумывать эскизы для тортов, а потом дело пошло, я увлекся и начал уже красками рисовать. После его учебы я рискнул в Москву податься, у Ирки, жены моей, там тетка жила в пригороде, у нее и поселились. Устроился сначала в ближайшую кулинарию, ну а затем и на более денежную работу. Настоящий кондитер, Саня, художником должен быть.
Ого! — мысленно воскликнул я. Это уже в мой адрес высказывание, мол, сверчок знай свой шесток. Ну да ладно, я не обидчивый, переживу как-нибудь. Тем более, остался всего год работы в посольстве, в следующем году придется возвращаться в Союз.
В посольстве доложился о выходе на работу коменданту и отправился на кухню.
Зайдя туда, удивленно глянул на столик, за которым мы обычно обедали. На нем стояла ваза с огромным букетом багряных роз.
— Это еще что за сюрприз? — спросил я, подходя ближе и пытаясь уловить запах от полураскрытых бутонов. — Кто тебе такие букеты дарит?
Однако от роз доносился только запах миндаля и карамели и больше ничего.
Толя смотрел на меня с легкой усмешкой.
— Эх ты, гегемон, — сказал он, наконец. — Понял, как работают профессионалы? Догадался хоть, что за розы.
— Так ты из марципана их сделал! — восхитился я.
— Хм, догадался, наконец, молодца. Три дня пришлось время выкраивать, чтобы до ума все довести.
Продолжая разглядывать это чудо, я выдохнул:
— Толя, проси что хочешь, только научи, пожалуйста.
Напарник хитро улыбнулся.
— Не переживай, научу, кого другого бы еще подумал, но у тебя должно получиться.
С полчаса мы работали спокойно, а затем к нам началось паломничество водителей и охраны, их всех, конечно, интересовали подробности катастрофы «Нахимова» и моего чудесного спасения.
И если первому посетителю я кое-что рассказал, то следующих сразу посылал по известному адресу, мотивируя тем, что нужно работать, а не лясы точить.
Однако Никодимова послать не удалось. Тот, заглянув в двери, коротко приказал.
— Красовский, идем со мной.
— Сергей Геннадиевич, дайте, хоть переоденусь, не в этом же прикиде по посольству ходить.
— Хм, я смотрю ты, мастер новые слова, придумывать, прикид, надо же! — Никодимов усмехнулся, и попросил поторопиться.
Когда мы зашли в его кабинет, он нахмурился и сказал:
— Я уже в курсе твоих приключений. Неплохо, что ты держишь язык за зубами и особо не распространяешься на эту тему. Хотел бы тебя попросить и дальше вести себя подобным образом. Особенно со своими родственниками. Поменьше ужасов рассказывай и больше о том, как хорошо были организованы спасательные работы. Хоть родственники у тебя и престарелые, мало ли где, что ляпнут, а нам в финской прессе плохие комментарии о нашей стране не нужны. Как комсомолец, ты должен понимать, что это вопрос политический.
— Конечно, Сергей Геннадиевич, все ясно, я и так особо не распространялся, очень уж воспоминания тягостные.
— Понятно, понятно, — Никодимов побарабанил пальцами по столу. — Не в службу, а в дружбу, расскажи хоть мне, как там все происходило.