– Сиг! – ахнула Таня. – Не может быть, таких больших сигов не бывает!
– Не бывает у вас в Калевале, а у нас это еще не очень большой экземпляр, – объяснил я.
Все, наша размолвка была моментально забыта, Таня схватила удочку и вприпрыжку понеслась к берегу. Пока мы возились со снастями закат, незаметно переместившись по горизонту, перешел в восход и солнце редкими лучами начало просвечивать сквозь лес.
Надо поторапливаться, скоро настанет день, и поденка уже не будет так садиться на воду.
Когда я забрался в реку и зашагал по дну, стараясь не влететь в какую-нибудь яму, Павел тащил уже второго сига. На этот раз уже без воплей.
Только я хотел сделать первый заброс, как вопль раздался уже с берега.
– Я поймала большую рыбу, не могу вытащить, Саша иди скорей ко мне!
Глянув в ту сторону, я увидел, как Татьяна повернулась к берегу спиной, перекинула удочку через плечо и потащила рыбу на берег, как бурлаки баржу на Волге.
Когда я выбрался из воды, то обнаружил сига весом килограмма на два лежащим на траве. Танюха вытянула его из воды волоком. Самое удивительное, что тот не сорвался с крючка. Губа у сига слабое место и рвется в момент, но, как говорится, новичкам везет.
Так, что на три часа ночи, только я еще не успел обрыбиться.
К семи утра мы закончили рыбалку, У нас с Пашкой счет был шесть-пять в его пользу, Таня поймала еще одного крупного сига и была вне себя от счастья.
Тут же на берегу, мы запалили костерок в старом кострище и поставили воду для чая. Уха в наших планах присутствовала, но ближе к середине дня. Для неё еще нужно было поймать несколько хариусов.
Вода в котелке скоро забурлила, и я высыпал в нее половинку маленького цибика чая.
Разложив на куске клеёнки свои припасы, наша троица звучно прихлебывала чай из эмалированных кружек.
После еды навалилась сонливость. Мы не спали всю ночь, и сейчас организм требовал отдыха. Достав из рюкзака спальник, я предложил его Тане, та не долго кочевряжилась и, забравшись в него, мгновенно уснула.
Я же взял кружки и котелок и спустился к воде, чтобы сполоснуть посуду.
На другой стороне реки солнце уже высоко поднялось над лесом и светило прямо в лицо. Усевшись на нагретый солнечными лучами валун, я тоже стал отогреваться от ночной прохлады.
Какое-то время бездумно смотрел на белые буруны в середине порога, и слушал шум текущей воды.
– Странно, – наконец, подумал я. – Как удивительно устроен мир. Для меня, как личности прошло почти сто пятьдесят лет, с тех пор, как я впервые сидел в этом же месте и смотрел на реку, лес, голубое небо. И вот сейчас, я снова сижу здесь и, кажется, что всё, что произошло со мной – просто сон.
На какой-то миг меня посетило ощущение жаме вю. Мне показалось, что ничего не было, не было первой жизни, не было второй, не было никакой Швеции. А я просто живу в первый и последний раз.
– О чем задумался, брателло? – прозвучал Пашкин голос рядом со мной.
Я вздрогнул.
– Пашка, черт! Напугал меня, я, понимаешь, медитирую, почти заснул, а ты тут, как тут.
– Я, Саш, думаю, что йога из тебя не получится, поэтому бросай медитировать, давай лучше пару часиков покемарим, а потом займемся хариусами.
Я постелил плащ и улегся рядом с Таней. Пашка лег ближе к догорающему костру, и мы довольно быстро уснули.
С хариусами у нас проблем не возникло, наловив штук двадцать, мы с рыбалкой на сегодня закончили. Отправив Таню чистить рыбу, я начал искать в рюкзаке пакет с набором для ухи. И с ужасом обнаружил, что соли в пакете нет.
– Пашка, ты соль случайно не положил к себе в рюкзак? – спросил я брата.
Увы, соль мы так и не обнаружили.
– Идем к дяде Ване, – предложил Павел. – У него соль точно, должна быть.
Мы моментом собрались и пошли навестить карела, дядю Ваню, жившего в убогой землянке неподалеку от железнодорожного моста. Жил он там давно, еще, когда мы с Пашкой младшими школьниками ездили сюда на рыбалку вместе с отцом. Батя обычно привозил ему несколько пачек Беломора, а дядя Ваня наливал нам литровую банку козьего молока.
Это молоко отец выливал под ближайший куст, после того, как мы уходили подальше от землянки. Когда мы в первый раз поинтересовались, почему он так делает, отец усмехнулся и сказал:
– Вы на руки его посмотрите.
В следующий раз мы посмотрели на дяди Ванины черные от грязи ладони, кривые загнутые ногти и прониклись.
Вот и сейчас, когда мы подошли ближе к его обиталищу, на нас настороженно смотрели две козы, привязанные длинными веревками к вбитым колышкам.
– Молоко не берем, – шепнул мне Пашка, улыбаясь.
Дядя Ваня, видимо, услышал тревожное мекание своих питомиц и выбрался из своего подземелья до того, как мы подошли.
Увидев нас, он улыбнулся беззубым ртом и поздоровался.
– Тере, пойки, как дела, а где Андреич?
Разговаривал он с нами на смешной смеси карельского и русского языка.
Первым делом спросил о нашем отце, помнит ведь, кто ему Беломор возит.
Пашка, к моему удивлению, тоже достал из кармашка рюкзака две пачки Беломора и протянул тщедушному дедку.
– Пассибо пойка, пассибо, – благодарил тот. – Сейчас я вам майдо налью.
– Дядь Вань, нам не надо молока, – громко сказал брат, глуховат был дедушка. – Нам бы соли немного для ухи.
– А нету соли, сам сегодня собирался в Эссойлу съездить, – сообщил дядя Ваня, увидев наши огорченные физиономии, добавил:
– На том берегу в коди сплавщиков, там одна нехорошая акку живет, у неё можно спросить.
Ну, что же для нас семь верст не крюк, перешли мы реку по железнодорожному мосту и направились к домику сплавщиков, который по какой-то случайности еще не сожгли наши рыбаки, обычно тщательно выполняющие эту обязанность.
Около домика бегала мелкая рыжая шавка, добросовестно нас облаявшая, после чего из дверей высунулась слегка опухшая пожилая женская физиономия.
– Чего надо? Спросила она по-карельски.
– Услышав в ответ, карельскую речь от Тани, сразу стала приветливей и пригласила зайти в дом. А после того, как я предложил ей сига, за горсточку соли, её вообще было не остановить. В доме было сумрачно и пусто с одной стороны были сколочены нары для сплавщиков, с другой стороны стояла кирпичная печка и рядом топчан нынешней хозяйки, сделанный из деревянных ящиков и такой же дощатый стол и несколько табуреток.
Глотая слова от волнения, хозяйка начала рассказывать, что вот она дожила до преклонных лет и вынуждена жить, где придется, А ведь она родная племянница Тойво Антикайнена, революционера, героя гражданской войны. И если бы тот не умер в 1941 году, то она бы, как сыр в масле каталась, а теперь жадные рюссю не могут выделить ей хотя бы плохонькое жилье.
Пока мы втроем беседовали, Пашка явно скучал, ведь разговор шел на смеси финского и карельского языка, в котором он понимал лишь отдельные слова.
Услыхав, что мы уже были у дяди Вани, Леена Киуру, так звали нашу собеседницу, обрушилась на того с руганью. Больше всего её злило, что сосед из землянки скоро уедет в Эссойлу, где ему выделили комнату в новом доме, а она так и останется на зиму в этом домишке, за шесть километров от ближайшей деревни и в трехстах метрах от шоссе, до которого зимой еще надо добраться по глубокому снегу.
Когда мы вышли из дома и с удовольствием вдохнули свежий воздух, Таня меня спросила.
– Саш, неужели она правду говорит? Я не верю, что она племянница такого человека, как Тойво Антикайнен, не может такого быть. Так нельзя жить в наше время, при советской власти. Почему ей не помогли?
Мысленно я улыбнулся.
– Эх, девочка, в жизни все может быть. Не исключено, что Леена Киуру, действительно, племянница известного революционера, почему бы и нет. Но в том, что она хроническая алкоголичка сомнений также быть не может. И пропила свою жизнь сама.
Эту же мысль я тут же высказал вслух, никто мне возражать не стал.
Но уху мы все же сварили, влили в неё сто грамм водки, а еще сто пятьдесят разделили с Пашкой. Уха из хариуса, на свежем воздухе пошла на ура. Выхлебали мы её до донышка, после чего отправились к шоссе, дожидаться рейсового автобуса. В наших рюкзаках лежали почищенные сиги общим весом килограмм пятнадцать, переложенные крапивой. Рыбалка удалась.
Интермедия 4
– Как рыбалка? – поинтересовалась Ольга Медведева, круглолицая, плотная коренастая шатенка, лежащая в кровати с книжкой «Граф Монте-Кристо», когда в комнату с шумом вошла её соседка Таня Эловаара.
Уставшая девушка оставила у входа небольшой туристический рюкзак, подошла к своей кровати и с наслаждением рухнула на неё.
– Танька, ты что делаешь? С ума сошла! – вскликнула Ольга. – От тебя костром ужас, как несет! Переодевайся быстрей. Завтра в баню обязательно сходи, а одежду убери в рюкзак, а то вся комната дымом провоняет.
Татьяна кивнула и принялась раздеваться. Оставшись одних трусиках, она начала складывать свою походную одежду в рюкзак.
Ольга, оторвавшись от книги, искоса разглядывала соседку.
– Хорошая фигурка у Таньки, сисечки только маловаты, – в который раз подумала она. – Парням такие не в нос, им побольше размер нужен.
Когда Эловаара накинула халат, собираясь унести рюкзак в прихожую, Ольга повторила вопрос.
– Танюш, так удачно съездили, или нет.
– Двух сигов я поймала, – без особой радости ответила та.
– Эй, подруга! Что-то в твоем голосе энтузиазма не слышу.
– Оль, а чему радоваться? Я так надеялась на эту поездку, думала, что у нас что-то определится, а он, козел бездушный, ничего не замечает.
Представляешь, его брат больше на меня внимания обращал, чем Сашка.
– Странная ты, Таня, а чего можно ждать от поездки втроем, вот если бы вы вдвоем уехали, тогда еще можно было бы на что-нибудь рассчитывать.
– На что, например, – спросила Эловаара. – Что он мне в любви признается?
Ольга усмехнулась.
– Ну, для этого надо постараться, Сама же говорила, что вы с ним с января стали гулять. Если за него замуж хочешь выйти, давно бы дала ему и забеременела. И всё, попал парнишка.