– Чайку вам согреть, Евгений Александрович? – спросила бабка у него. Несмотря на приторный тон, у меня от её голоса бегали мурашки. Непростая, наверно, была бабуля.
– Согрейте, Надежда Егоровна, – ответил тот, не поднимая головы от бумаг.
Когда я уселся напротив, Ильин все же поднял голову, пристально глянул на меня и начал говорить.
– В общем, твоя идея признана удачной. Однако на первом этапе все будет зависеть от твоих отношений с Эмели Эрикссон. Пока все очень зыбко, и ненадежно. У девушек семь пятниц на неделе, сам знаешь.
Если же сможешь уговорить её оформить ваши отношения в ЗАГСе, тогда твоему оперативному прикрытию сразу будет дан полный ход.
– Вообще-то, мы завтра собираемся нести заявление в ЗАГС, – сообщил я, – сразу после подписания договора о дружбе и сотрудничестве между двумя городами.
– Отлично, – оживился куратор. – Если все пройдет гладко, с нашей стороны никаких препятствий не возникнет.
Придя, домой я автоматом переоделся, поужинал вчерашними макаронами и завалился на диван.
В комнате еще стоял запах духов Эмели, и мне до ужаса хотелось, чтобы она сейчас была здесь.
– Боже! – что происходит! – думал я, стараясь разобраться в своих чувствах. Никогда еще ни в одной из жизней меня не обуревала такая всепоглощающая страсть.
– Что же получается? Или я до этого никого по-настоящему не любил, или это какой-то выверт того рока, наказавшего меня третьей жизнью, и давшего в подарок настоящее чувство?
Конечно, изливаться перед куратором о своих переживаниях я стал. Тот все равно бы посчитал их блажью, или стремлением скрыть свои истинные мотивы любыми путями попасть за границу.
Мне просто повезло, что мои интересы и интересы комитета временно совпали и никаких препятствий они чинить нам с Эмели не будут.
Уснуть никак не удавалось. Я крутился, вертелся, переворачивал подушку, но сон так и не шел.
– Пойти, что ли прогуляться? – подумалось мне. Одев, спортивный костюм и кеды, я вышел на улицу.
Выйдя на дорогу, я побрел, куда глаза глядят. Прошел мимо проходной Дома радио и Телецентра. На крыльце сидел вахтер и задумчиво курил, пуская кольца дыма в ночной воздух.
– Не спится, Владимирыч? – спросил он сочувственно, узнав меня, когда я подошел ближе.
– Не спится, – признался я. – Как-то неспокойно на душе. Надеюсь, прогуляюсь на свежем воздухе, и снова в койку.
– Это ты правильно мыслишь, – согласился вахтер. – Прогулка она хорошо помогает. Батяня твой тоже гульнуть любил.
Я засмеялся.
– Да отец, мог гульнуть, а вы, что вместе с ним работали?
– Было дело, – вздохнул собеседник. – Только я на десять лет раньше по выслуге на пенсию ушел. А жизнь вишь, как повернула, нынче он снова мой начальник. А чего ты стоишь? Присаживайся Санек, рядком, покурим, поговорим, и грусть тоска пройдет.
– Спасибо за приглашение, но откажусь, не курю и все же пройдусь немного, – отказался я от приглашения.
– Ну, давай, тогда, гуляй, – вздохнул тот. – А мне надо бдить, враг не пройдет.
– Но пасаран, – согласился я. Мы засмеялись, и я потопал дальше по улице.
Домой я попал ближе к рассвету. С удовольствием забрался под одеяло и моментально заснул.
Утром, когда я, как и договаривались, позвонил Ильину, тот сообщил, что с нами в ЗАГС отправится фотокорреспондент газеты «Комсомолец», он сделает несколько снимком и возьмет краткое интервью.
– Этого только не хватало, – подумал я, но ничего не поделаешь, придется общаться и с корреспондентом.
На подписании договора, проходившего в горсовете, мне пришлось потрудиться и много говорить, хорошо хоть, что болванка договора была московская, поэтому править в нем практически ничего не требовалось. Да и кто бы мне разрешил. Не моего ума это дело.
Через какое-то время после подписания договора я вместе со шведами укатил обратно в гостиницу.
А затем, оставив их готовиться к скорому банкету, вместе с Эмели отправился в ЗАГС.
У его входа отирался молодой парень с фотоаппаратом, это явно был обещанный фотокорреспондент.
Эмели жутко волновалась, собственно, как и я. Третий раз иду в это учреждение, и никогда еще так не дергался, как сегодня.
Почему-то девушка решила, что фотограф – это моя работа. И сразу начала выговаривать мне, что не рассказал о нём, иначе она бы оделась совсем по-другому.
Но сейчас было поздно говорить об этом, я взял её под руку и мы в сопровождении корреспондента прошли в бюро ЗАГС, или как с недавних пор оно стал называться – Дворец бракосочетаний.
Глава 8
В приемной уже сидели две пары, поэтому нам пришлось некоторое время подождать. Корреспондент, Саша Завадский, воспользовался случаем и сделал несколько снимков с различных ракурсов.
Когда мы зашли в кабинет, лицо женщины, сидевшей за столом расплылось в улыбке.
– А вот и наша международная пара, появилась, – прокомментировала она наше появление. – Я рада, что мне выпала честь регистрировать брак нашего советского парня с иностранкой. Тем более из города Умео, побратима Петрозаводска. Присаживайтесь и пишите ваши заявления.
Женщина придвинула к нам два бланка.
Я быстро заполнил оба, записав данные Эмели из её паспорта.
– Офигеть! – мысленно восторгался я. – Вот что, КГБ всемогущий делает!
Если бы не он, отправили бы нас для начала переводить паспорт Эмели на русский язык и требовать его нотариального заверения. Потом прицепились бы к тому, что у девушки нет городской прописки. Интересно, нам месяц на размышления дадут, или сразу оформят регистрацию?
Когда чиновница извиняющимся тоном сообщила, что за свидетельством о заключении брака придется придти завтра, я даже растерялся. А она начала оправдываться, что нужного сотрудника сегодня нет на месте, иначе бы все было готово сегодня.
Интермедия 7
Ресторан гостиницы «Северная» в этот день был закрыт на спецобслуживание.
На банкет, посвященный заключению договора о дружбе и сотрудничестве между городами-побратимами, съехалось немало гостей. Среди них присутствовал и атташе посольства Швеции Нильс Торнборг, специально ради такого события приехавший в Петрозаводск из Москвы.
Сейчас он разговаривал со своим давним знакомым Маркусом Эрикссоном.
– Маркус, признаюсь, я удивлен услышанными новостями, – нейтрально заметил Торнборг.
– Какими? – эхом отозвался Эрикссон.
– Я слышал, твоя дочь так серьезно увлеклась вашим переводчиком, что сегодня отправилась с ним регистрировать брак, неужели это правда?
– Да, правда.
– Маркус, я тебя не понимаю, как-то легкомысленно ты относишься к поступкам дочери. Не ожидал от тебя такого равнодушия.
Маркус вздохнул.
– Нильс, как давно ты был у нас в гостях и видел Эмели?
Торнборг задумался.
– Наверно, года четыре назад. И что ты хочешь этим сказать?
– Я хочу сказать, что Эмели тогда и сейчас это две разные девушки. Той очаровательной, стеснительной малышки, больше нет.
Как думаешь, зачем я вообще взял с собой дочь? Наша делегация вполне могла бы обойтись без неё. Среди работников муниципалитета, сотрудников полиции и деятелей культуры, ей вроде бы нечего делать. Но пришлось брать, притом оплатить поездку за свой счет. Я просто боялся оставить её одну.
– А…?
– А с Хильдой мы в прошлом году развелись. Она уехала в Осло. Эмели, как раз поступила в наш университет, поэтому осталась жить со мной.
Торнборг сочувственно кивнул.
– Понимаю, тяжело тебе приходится.
– Если бы ты знал, как. Все было бы ничего, если бы не эти хиппи. Откуда они только взялись на наши головы.
Представляешь, у моей девочки появился друг. Я, конечно, стараюсь идти в ногу со временем, понимаю, что сейчас молодежь совсем другая, чем в наше время. Но всему есть предел.
Когда я впервые увидел этого университетского друга, меня чуть удар не хватил. Видел бы ты его, грязный, патлатый парень, в драных джинсах, от которого на километр несет марихуаной.
Какой тролль его принес из Штатов в наш северный город, не пойму.
Все мои уговоры и просьбы Эмели проигнорировала, зато словам этого Джо внимает с открытым ртом. Правда пока до драных джинсов и марихуаны дело не дошло, но осталось немного.
Этим летом у Джо появилась идея, уехать в Данию, может, слышал, в Копенгагене у хиппи появилась своя столица.
Хорошо хоть Эмели не может держать язык за зубами, как-то раз, практически перед моим отъездом она проговорилась, что собирается с этим вонючим Джо отправиться в Христианию и там жить в любви, свободной от учебы, родителей и прочих пережитков прошлого.
Пришлось её почти силой забрать с собой. Пока ехали, она мне все мозги выела, зачем я забрал, сейчас бы она уже обосновывалась в Дании со своим Джо.
А утром, когда мы вышли из вагона поезда, появился этот переводчик.
Высоченный парень, типичный скандинав, если бы не шрам на лице, мог бы вообще играть героев-любовников. Заговорил с нами на чистом шведском языке с выговором стокгольмского горожанина.
Я в этот момент глянул на Эмели. Та стояла столбом, как будто призрак увидела.
А когда они поздоровались, я понял, что и парень остался неравнодушен к дочери, чем-то они явно привлекли друг друга.
Три дня мы здесь, только три дня, и за это время я не слышал от дочери ни слова о Джо, о хиппи и прочей дребедени. Она говорила только об Алексе.
И знаешь, что я тебе скажу. Если у меня появился выбор между жизнью единственной дочери в клоаке Копенгагена, обкурившейся, обколотой наркотой, вместе с больным американцем, ну может и не больным, но не от мира сего точно. Или с парнем, хоть и из Советского Союза, но далеко не дурака, прилично одевающегося, знающего три языка, кроме родного русского, работающего диктором на телевиденье и готовящего еду, как лучшие наши повара, я, конечно, выберу последнего. Нисколько не сомневаюсь, такой человек и у нас не пропадет.
Кстати, я думаю, что оставлю Эмели здесь, до того момента, пока решится вопрос с визой для моего новоявленного зятя. Пусть они поживут вдвоем. Насколько я в курсе, он живет в муниципальной квартире вместе с братом, но тот появится не ранее сентября. Так, что у них есть время притереться друг к другу. Марихуаны в Советском Союзе нет, хиппи тоже отсутствуют, по крайней мере, здесь в Петрозаводске. А я в это время постараюсь решить проблему Джо, если тот не догадался еще укатить в Данию. Без Эмели это сделать гораздо проще. Есть у меня такая возможность.