Атмосфера у нас стала менее официальная, и тут Лайне признался:
– Знаете Александр, когда решался вопрос о вашем приеме на работу, в Госкомитете по радио и телевиденью, шли немалые дебаты. Сами понимаете, кандидатуры у нас имелись в избытке. Но вам повезло, потому, что некоторые товарищи увлеклись выяснением отношений, поэтому и выбрали человека со стороны, которого до этого никто знать не знал.
Мои собеседники обменялись понимающими улыбками. И тут заговорил Паули Ринне.
– Я могу только пожалеть, что Саша уезжает в Швецию, а мог бы начать у нас карьеру актера.
А мне кажется, – прервал его Лайне, – что наш молодой друг недурственно владеет слогом, и мог бы попробовать написать небольшую заметку, или очерк на финском языке. У нас не так много авторов, пишущих на национальных языках, поэтому если он решится на такой подвиг, мы в редакционном совете внимательно обсудим его опус и если в нем не найдем много огрехов, с удовольствием напечатаем в очередном выпуске журнала Пуналиппу.
Если что-то из этого получится, в дальнейшем, мы могли бы печатать ваши заметки о жизни в Швеции. Думаю, читателям нашего журнала это было бы интересно.
– Однако! – мысленно воскликнул я. – Молодец, главный редактор, на ровном месте иностранного корреспондента нашел. С другой стороны, можно и попробовать, с визой пока молчание, так, что время есть, а опус я сочиню без проблем.
– Николай Григорьевич, – уже вслух спросил я. – А как у вас дела обстоят с пишущими машинками с финским алфавитом. А то у нас в редакции новостей всего одна на нашу шатию братию, мне её так просто никто не доверит.
Ну, – замялся редактор. – Если вы всерьез решились взяться за перо, то приходите, думаю, мы вам найдем опытную машинистку, для перепечатки вашего текста.
Так, что домой, я возвращался с мыслью, что сегодня же сяду за письменный стол и начну писать опус о том, как в лучшую сторону изменилась жизнь карел вепсов и финнов за годы Советской власти. И пусть попробует редколлегия журнала зарубить такой материал.
Почему-то идея, высказанная Николаем Лайне, сразу нашла отклик в моей душе. Поэтому по приходу домой, я быстро перекусил и уселся за письменный стол. Стопка бумаги, оставшаяся от маминых отчетов пришлась как нельзя кстати.
Павел вернулся домой ближе к часу ночи. Когда открылась дверь, я только бросил взгляд на часы и продолжил писать.
– Ты, что не спишь? – удивился брат, заглянув ко мне. – Какие-то бумаги строчишь.
Подойдя к столу, он поднял с пола смятый листок и, развернув его, попытался прочитать.
– Ну, ты даешь! Тебе, что, мало разговоров на работе, теперь еще и вирши по-фински складываешь.
– Иди, иди, не мешай, я статью в журнал пишу, – ответил ему, комкая еще один зачирканный листок. Как я жалел в этот момент, что у меня нет под рукой компьютера, с которым можно было работать совсем на ином уровне. Но, увы, компьютера еще долго не будет, так, что придется привыкать работать с тем, что есть.
– Саш, я уже устал удивляться твоим закидонам, – сообщил Пашка, вновь сминая листок. – С какого бодуна ты решил писателем заделаться, или отъезд Эмели так на тебя повлиял?
– Завтра расскажу, иди, не сбивай меня с мысли.
– Ладно, работай, пейсатель, – обиженно сообщил брательник и отправился на кухню.
Откуда сразу же оттуда прилетел удивленный вопль.
– Сашкец, почему ужин не приготовил?
– В холодильнике лежат колбаса, яйца, достань и приготовь, – сообщил я и снова залип в своем сочинении.
Как ни удивительно свой первый рассказ я сочинил за два дня, вернее за две ночи, днем приходилось работать.
Помня, что наглость второе счастье, в редакции журнала я прошел сразу в приемную. А секретарше заявил, что редактор меня приглашал на сегодня. Та, даже не подумала сомневаться и махнула рукой в сторону дверей.
– Хм, по-простому здесь у них – подумал я и, на всякий случай, постучав, зашел в кабинет.
– Добрый день, Николай Григорьевич, – сразу поздоровался я.
– Добрый, добрый, Александр Владимирович, решил все-таки зайти, наверно, хочешь посоветоваться о теме своего рассказа? – без особых эмоций на мое вторжение спокойно спросил Лайне.
– Что-то у Ринне в гостях он был разговорчивей, – подумал я. – Хотя спиртным вроде бы тогда не пахло. А сейчас типичный карел карелом.
– Нет, Николай Григорьевич, зашел показать вам рукопись. Вы же сами приглашали к себе.
– Уел, – добродушно усмехнулся тот. – Действительно было такое. Ну, давай, я для начала сам гляну, стоит ли это творение отдавать машинистке.
Надев очки, он начал вчитываться в мои неразборчивые строчки. Закончив с первым листом, одобрительно хмыкнул и продолжил чтение.
Прочитав всю пачку листов, положил её на стол и повернулся ко мне.
– Для первого раза очень неплохо, конечно, сразу видно, что написано дилетантом, но от души. И с орфографией вполне норма. А ты оказывается хитер, бродяга, знаешь какие темы надо поднимать! Договариваемся так, я отдаю твою работу машинистке, она перепечатает в нескольких копиях. А потом займемся правкой. На этом, – Лайне потряс пачкой листов, исписанных и перечирканных с обеих сторон. – Уже ничего не исправить. И пойдет, наверно, твой рассказ в сентябрьский номер журнала. Ты еще здесь будешь, или уже к жене под бочок отправишься.
– Понятия не имею, Николай Григорьевич, шведы ни мычат, ни телятся, так, что ждём.
Отвечая так, я слегка присочинил.
Мне уже было известно, что въездную визу я получил. Оставалось только съездить за ней в шведское консульство. Но выездной визы у меня еще не было, и зависела она от работников известного комитета. А те набросились на меня, как стая голодных волков. За последний месяц трудно сосчитать сколько раз пришлось появляться на конспиративной квартире, где мне читали лекции, как я должен действовать за границей. Интересно, что, как и в прошлой жизни, КГБ ничего не подозревало о моих родственниках в Финляндии, хотя удивительного в этом ничего не было. Отец вообще считал, что его тетка умерла во время войны, и никогда её не упоминал в анкетах.
Вообще, слушая лекции специалистов комитета, никогда не бывавших в стране, о которой рассказывали, я иногда с трудом удерживался от смеха. Но надо было выслушивать всю эту галиматью с серьезным видом.
Оставив свое творение в редакции, я как раз и отправился на очередное свидание с куратором.
– Добрый день, товарищ лейтенант, приветствовал я Женю Ильина.
– Не лейтенант, а старший лейтенант, – сразу поправил меня Ильин.
– Прошу прощения, – извинился я. – Не разглядел лишней звездочки на погонах.
Ильин, как обычно, был в гражданке, и я думал, что он разозлится на мою подколку. Но, к моему удивлению, он засмеялся, видимо, долго ждал заветного повышения в звании и теперь был вне себя от счастья…
– Ладно, сегодня мне с тобой на посторонние темы разговаривать некогда.
Держи методичку и журнал, – все еще смеясь, сообщил он и сунул мне в руки толстую тетрадь с инвентарным номером и амбарную книгу с надписью «Журнал выдачи методического указания № 2К».
– Распишись, что получил, – продолжил он, раскрывая журнал, где на новой странице уже была поставлена дата и моя фамилия с инициалами.
После того, как я расписался, он убрал журнал в сейф, и сказал:
– В общем, сиди, читай методичку, как прочитаешь, оставишь на столе и свободен. На всякий случай предупреждаю, выносить документы строго запрещено.
Я насмешливо подумал:
– Ага, так мне ваша бабуля и даст что-то вынести. Старая чекистка, скорее меня пристрелит.
Очень хотелось спросить, долго ли комитетчики будут измываться надо мной, но все же решил не будить лихо.
Несмотря на все препоны, время шло неумолимо. Я в очередной раз съездил в шведское консульство и получил, наконец, долгожданный штамп в паспорт.
Надо сказать, сборы мои затянулись, пошла уже вторая половина сентября, когда я был готов к отъезду. С работы уволился, отвальную не зажал. Так, что там все остались довольны. Апостили всех своих документов от свидетельства рождения, до справки об окончании первого курса угро-финского факультета Петрозаводского госуниверситета я сделал. И даже взял с собой свежий номер журнала «Пуналиппу», где был напечатан мой первый за все жизни рассказ.
Как ни странно, мои пожитки уместились в туристическом рюкзаке. Конечно, если бы послушал маман, то пришлось бы тащить с собой еще два чемодана тряпок, но какой в этом смысл?
Выездную визу КГБ не зажилило. Правда, при получении пришлось вытерпеть еще наставления сотрудника прочитавшего лекцию о поведении гражданина Советского Союза за рубежом, делал он это на полном серьёзе, видимо, не был в курсе моих отношений с его ведомством.
Восемнадцатого сентября 1973 года я попрощался с братом, обнял маму, пожал руку Гончарову и еще раз напомнил ему, чтобы он убрал подальше мой военный билет, единственный документ, который пришлось оставить дома.
– Как приедешь, сразу напиши, – говорила мама, шмыгая носом. – Если тебя плохо встретят, сразу уезжай. Надеюсь, денег на обратный билет родственнички тебе дадут?
В ответ я только кивал и обещал все сделать, как она требует.
В купе я сразу взял постельное белье у проводницы и, закинув рюкзак в рундук, улегся спать.
Сон никто не нарушал, поэтому утром я проснулся с отличным настроением. Его даже не испортил жидкий чай, принесенный заспанной проводницей.
Сегодня я был один, поэтому дождался автобуса, идущего в аэропорт, благо время до отлета моего рейса оставалось много.
Пройдя регистрацию и сдав рюкзак в багаж, я меланхолично наблюдал за попутчиками.
В основном это были туристы. Пожилые и не очень, они ходили по залу и периодически фотографировали все вокруг. Фотоаппараты были почти у каждого.
– Молодой человек, обратилась ко мне одна старушка. – Будьте любезны, сфотографируйте меня с мужем на фоне того портрета.
– Конечно, – согласился я, еле удержавшись от смешка. Бабуля хотела сфотографироваться на фоне галереи членов Политбюро и встала, как раз перед портретом Андропова.