Поблагодарив, я вытер руки и прошел в общий зал. Почти всех посетителей, кто сидел в нём я уже знал, так, что по пути приходилось с ними здороваться. Выйдя на улицу, открыл почтовый ящик и вытащил из него объемный пук корреспонденции.
Первым, конечно, взялся за письмо из дома. Интересный факт, от Петрозаводска до Умео всего семьсот километров по прямой линии. А шло это письмо почти три недели, продвижение в день составило тридцать три километра.
Быстро пробежав по строчкам, облегченно выдохнул, ничего худого дома не происходило, собственно, так же, как и нового. Зато вторым я взял в руки ноябрьский номер журнала Пуналиппу. В нём, как мне было обещано редактором, должна появиться моя заметка.
Действительно, заметка была, но если бы не подпись, я её не принял за свою. Хоть она и осталась в какой-то мере доброжелательной, все же Умео – побратим Петрозаводска, но в ней был сделан намного больший акцент на язвы капитализма, чем это было сделано у меня.
– Как бы мне эти заметки в Пуналиппу здесь боком не вышли, – опасливо подумал я. – В марте будет решаться вопрос о постоянном месте жительства, пожалуй, до того времени больше никаких заметок в Карелию отправлять не стану, нафиг, нафиг.
Разобрав почту, я унес её к себе и снова вернулся к плите.
– Эх, когда же мне хватит денег взять второго повара, – думал я, активно подкидывая сковороду с зажаркой.
– Саша, привет, – оторвала меня от работы Эмели. Пройдя пешком четыре километра от университета, она нисколько не запыхалась и была свежа, как первый снег за окном.
Поцеловав в холодную щеку жену, я подумал: «Посетителей явно прибавилось, несмотря на вечер, пожалуй, хватит жмотиться и пора нанимать дополнительный персонал, иначе помру на работе».
Ну, раз Эмели уже здесь, капитанский мостик я покидаю, Кайса вполне сможет меня заменить до закрытия.
Вместе с женой мы прошли в нашу квартиру. В ней было достаточно холодно, особенно после горячего цеха.
– Саша, пойдем наверх, там у тебя так уютно, – сразу попросила Эмели, – а тут мрачно и холодно.
Я развел руками.
– Не все сразу фру Красовски, осталось еще немного потерпеть, и мы будем жить в пошлой роскоши.
Эмели кивнула, но без особого энтузиазма, даже не отреагировав на фру.
– Начинает перегорать моя девочка, – сочувственно подумал я, – Наверно надо как-то ускорять события.
В кабинете наверху Эмели сразу забралась с ногами на софу и наблюдала, как я ставлю кофейник на плитку.
– Давай попьем кофе, предложил я. – Потом, когда кафе закроется, мы с тобой поужинаем.
– Ок, – согласилась жена, а я очистив половину стола, поставил на него чашки и пару бутербродов с сыром.
– За кофе Эмели принялась рассказывать последние новости.
Я слушал её журчащий голосок и погружался в нирвану полусна.
Неожиданно что-то в новостях привлекло мое внимание.
Подняв голову, я спросил:
– Эмели, извини, я прослушал, что сейчас говорила о театре?
– Алекс, не спи, я сейчас говорила, что студенты нашего курса решили организовать народный театр. Я даже удивилась, сколько желающих появилось в него записаться.
– А ты не захотела стать артисткой? – спросил я.
– Нет, там девушек и без меня хватает, – ответила Эмели. – Это парней, как всегда нет в наличии.
– А какие пьесы они планируют ставить?
– Замахнулись на Достоевского «Преступление и наказание» – хихикнула жена. – Слишком много о себе думают.
Несмотря на насмешку в её голосе была слышна обида. Похоже, мою жену продинамили со вступлением в ряды актеров.
Глава 17
Сегодня двадцать четвертое декабря. Еще полтора месяца прошли незаметно. За это время многое изменилось в моей жизни.
Уже одно то, что не прошло и четырех месяцев с моего приезда в Швецию, а я в узком семейном кругу в сочельник сижу в своей отремонтированной квартире и смотрю мультики, является огромным достижением. Эти мультики сегодня с трех часов дня смотрит вся страна. Такова традиция уже много лет, откуда она появилась, мне никто не может объяснить. Рядом со мной Эмели увлеченно следила за приключениями дебила Микки-Мауса и его друзей на черно-белом экране телевизора. У меня, некстати, раздраженно наблюдавшего за бедолагой котом Томом, получавшим колотушки, вдруг всплыл в памяти анекдот о российском мультике «Маша и Медведь», в котором кто-то из детишек спрашивает у папы, почему в мультике нет Машиных родителей. А папа отвечает, что они уже давно в сумасшедшем доме. И вспомнив эту историю, тихо засмеялся, вызвав этим недоумевающие взгляды родни.
Тесть сидел ближе к камину на диване, к его плечу прислонилась Вилма Эклунд, симпатичная дама лет под сорок, вся при счастье, что может открыто позволить себе такие нежности.
Сразу после того, как мы с Эмели в начале декабря, собрав вещи, переехали на новый адрес, Вилма волшебным образом нарисовалась у Магнуса и так и осталась в его квартире. Сейчас они вместе с нами внимательно следят за приключениями американского мышонка.
Надеюсь, теперь соседка фру Урсула не будет донимать Магнуса ворчанием по поводу опасного иностранца, живущего у неё за стенкой. В отличие от подозрительного меня, Вилма вполне законопослушная местная уроженка. Правда, дважды разведенная, но это здесь никого не волнует.
Когда решался вопрос о празднике, все дружно пришли к соглашению, что сочельник должен праздновался у нас. Мол, для этого в кафе имеется масса возможностей без проблем варить, жарить и парить. Заведение, в этот день, естественно не работало. Здесь вам не капиталистическая Россия, а вполне социалистическая Швеция, эксплуатация своих граждан в выходные и праздничные дни запрещена.
Нарядная елка стояла у окна, масса гномиков, вырезанных из цветной бумаги, мельтешили на полу и подоконниках. Эмели наряжала ёлку сама, как и вырезала гномиков. Кроме того, большая ёлка с горящими фонариками стояла на площадке для фур.
У меня имелись планы ближе к двенадцати ночи вытащить всех туда на праздничный хоровод.
Сейчас же, оторвавшись от просмотра, я пошел проверить, как готовится наш сегодняшний ужин.
В готовке я решил не отрываться от шведских традиций и поэтому к столу у меня уже лежал нарезанный свиной окорок, холодец, рисовая каша. Разве, что не рискнул делать лютефиск, треску, замоченную в каустической соде, еда, разъедающая алюминиевую посуду, меня не привлекала. Вместо этого решил познакомить родственников с фирменным новогодним блюдом советских граждан – селедкой под шубой. Подобный салат у скандинавов, конечно, имелся, тем не менее, в деталях значительно отличался от нашей шубы.
Вытащив пироги из духовки, я оставил их остывать и вернулся к родственникам.
Телевизор у них был уже выключен, и Эмели что-то горячо доказывала отцу, а тот скептически улыбался в ответ.
Когда я вопросительно посмотрел на Вилму, та улыбнулась и тихо сказала:
– Эмели хвалит твою книжку и доказывает Магнусу, что ты пишешь лучше, чем Сельма Лагерлёф.
В это время Эмели повернулась ко мне и воскликнула:
– Саша, ну что молчишь, почитай нам, пожалуйста, что ты написал за последние две недели!
– Да, почитай, а то Эмели нам все уши прожужжала, как здорово у тебя, получается, – присоединились к просьбе Эмели тесть и Вилма.
– Вот прицепились, как репей, – досадливо подумал я, поднимаясь наверх. – И на кой черт дал читать книгу Эмели?
Сожаления впрочем, были бесцельны, все равно бы не смог ей отказать.
Жена моментом вычислила, когда у меня появилось время писать свое сочинение. С середины ноября, количество посетителей в кафе стабилизировалось, но единичный прирост пока еще наблюдался. Наше кафе перехватило большую часть водительского траффика, на этом участке шоссе, из-за чего небольшая закусочная у заправки приказала долго жить. Я думал, что с её владелицей возникнут проблемы. Однако таковых не случилось, а три человека, работавших в ней, том числе и бывшая хозяйка, сейчас работали в моем заведении. Так, что для меня осталось только две роли в кафе; направляющая и воодушевляющая. Обе поварихи прониклись моими способностями и даже не пытались делать что-то по-своему.
А у меня впервые с приезда в Швецию, появилось свободное время. И я использовал его на все сто процентов. Книга о маленьком волшебнике, мальчике-сааме из Шведской Лапландии, писалась легко, как будто Муза сама двигала мое перо.
Но с этого же времени в нашей квартире начался ремонт, поэтому Эмели почти перестала ночевать у отца. Она решила, что должна осуществлять общее руководство мастерами. Ну, а я ничего против не имел, пусть развлекается. Для девушки двадцати лет Эмели оказалась вполне практичной и экономной особой, и мы с ней довольно быстро приходили к согласию по сложным вопросам, какие обои покупать, или куда ставить очередной шкаф. Она даже перестала злиться на то, что я категорически отказывался посещать все молодежные вечеринки, на которые нас приглашали её подруги.
Когда она взахлёб прочитала первую часть моей книги, в ней явно проснулся ребёнок. Она совершенно по детски каждый день спрашивала, что будет дальше, охала и переживала за всех героев сказки. И каждый вечер, как мышка сидела на софе, наблюдая, как я стучу по клавишам машинки.
А мне, по мере написания, стало понятно, что словарный запас для сказки у меня чересчур скудный. Поэтому на столе теперь лежал нормативный словарь SAOL, благодаря которому я искал старые синонимы современных слов и пытался придать тексту, более народный колорит.
Ну, что же, смотреть в телевизоре еще два часа Микки- Мауса мне не хотелось. Так, что отказываться от чтения не стал, принес из мансарды пачку напечатанных листов, испещренных правками и, усевшись лицом к слушателям начал читать книгу.
Эмели слушала невнимательно, она успела прочитать написанное не на один раз, сейчас её больше интересовала реакция отца и его подруги, поэтому она то и дело поглядывала на них.
А Эрикссон сидел с непроницаемым лицом, по которому только хорошо знающий его человек может понять, нравится ему книга, или нет. Я пока этого понять не мог.