А я решил, что мой имидж от покупки подержанной машины не пострадает, а разрешать жене водить новую машину себе дороже.
Эмели, правда возмущалась по этому поводу.
Конечно, основания для возмущения у неё имелись. Права она получила, еще весной прошлого года, а мне эти корочки выдали только неделю назад.
Но ей сразу после покупки машины было заявлено:
– Любимая, машина приобретена для поездок на работу. Поэтому пользоваться ей буду я. В выходные могу дать тебе порулить. Вот в следующем году торжественно обещаю, купим машину для тебя.
Вот и сейчас она недовольно фыркнула, когда я уселся на водительское сиденье. Но промолчала, что уже хорошо.
Когда я подъехал к кемпингу, машин на парковке было немного. Типичное межсезонье. Лето уже закончилось, а зима еще не пришла. Все-таки любителей отдыха в такое время года было так много, поэтому и в ресторане мы вполне справлялись без надрыва.
Все вроде бы шло, как обычно, когда менеджер не сообщила, что меня хочет видеть какой-то иностранец.
– Пусть заходит, – ответил я, не поднимая головы. У меня появились новые мысли по книге, и я торопился их записать, пока держу в памяти.
– Добрый день Александр Владимирович, – произнес по-русски зашедший в кабинет моложавый мужчина.
– Здравствуйте, – удивленно ответил я, лихорадочно размышляя, что за гость посетил меня на работе.
– Мне повезло, удалось вас застать на месте, – продолжил говорить собеседник. – Сразу представлюсь, меня зовут Соловьев Дмитрий Федорович, я сотрудник советского посольства в Швеции и кроме этого исполняю обязанности советника по культуре. Можете посмотреть мои документы.
И он протянул мне две красных книжицы.
Я машинально проверил их, и протянул назад.
– Дмитрий Федорович, прошу вас, присаживайтесь. Может, выпьете чай, или кофе с дороги?
– Нет спасибо, мотнул головой Соловьев. – Я понимаю, что вы человек занятой и не буду отрывать вас от работы.
Тут он посмотрел на бумаги, ворохом лежащие на моем столе.
Я в Умео приехал по работе, как вы, наверняка, знаете, наш режиссер Паули Ринне сейчас работает с народным студенческим театром. Хочу посмотреть, как у него идут дела, а заодно решил навестить и вас. Как никак вы стали довольно известным автором в Швеции. Одним из немногих, чьи тиражи книг превышают сто тысяч экземпляров.
В связи с этим, кстати, у меня есть предложение.
Дмитрий Федорович сделала паузу, наверно, ждал, что я поинтересуюсь, о каком предложении он говорит.
Но я смотрел на него с благожелательной улыбкой, ожидая, что он озвучит в своей речи.
– Александр Владимирович, я получил от руководства достаточно четкие инструкции.
Министерство культуры и Союз писателей СССР просят подумать вас о возвращении на Родину. Я понимаю, что у вас семья, жена, возможно, вы ожидаете ребенка.
Так вот по возвращению вам будет предоставлена квартира в Москве. Вы будете приняты в члены Союза писателей. Кстати, разве можно сравнить жизнь в Москве и в этом северном городишке. Я только позавчера прилетел из Москвы в Стокгольм, и сразу почувствовал разницу, в Москве жизнь кипит, а там все ходят, как сонные мухи. А здесь вообще глушь полная.
– Ну, я так сразу не могу вам ответить, – сообщил я собеседнику. – Надо подумать, посоветоваться с женой с тестем. Хоть вы и считаете эти места глухой провинцией, мне здесь нравится жить.
– Конечно, конечно, я все понимаю и не рассчитываю, что вы сразу согласитесь на мое предложение. Так, что советуйтесь с женой, с тестем. Если надумаете, всегда можете найти меня в посольстве, я вам оставлю телефон, чтобы можно было договориться о встрече.
– Отлично, давайте ваш телефон, – сказал я, и, записав его, предложил.
– Дмитрий Федорович, может по пятьдесят грамм за встречу, все же не каждый день вижусь с земляками.
Соловьев от предложения выпить не отказался. Учитывая, что на улице у меня стояла машина, я только пригубил рюмку, рассчитывая, что через несколько часов алкоголя в крови не останется.
– А может, съездим со мной в университет? – внезапно предложил Соловьев. – У меня запланирована встреча с ректором, а потом, глянем, как там наш финский режиссер развернулся.
Предложение советника так ложилось в тему, что я не смог от него отказаться и вскоре мы усаживались в черную Волгу, стоявшую рядом с моим Вольво.
– Володя, в университет, – скомандовал Соловьев водителю, и машина неслышно тронулась с места.
– Умеют ведь делать, когда хотят, – подумал я в этот момент.
Через двадцать минут я уже сидел в кабинете ректора университета Умео, к которому, до этого дня никак не мог попасть.
Соловьев бегло говорил по-английски, как и ректор, поэтому мои услуги переводчика оказались излишни.
Ректор, кстати с удовольствием познакомился со мной, заметив, что давно об этом мечтал.
Конечно, я сразу понял, для чего советнику понадобилось тащить меня на эту встречу, но он не подозревал, что этим здорово помог моим планам.
Но рассказывать об этом своему земляку я не планировал. Как и то, что не собираюсь возвращаться в Советский Союз. Вполне возможно, что меня не обманывали, и квартиру могли предоставить и в члены союза писателей приняли. Я бы смог пользоваться домами отдыха, дачами, и прочими благами союза. Но за это все валюту министерство культуры оставляло себе любимому, а мне выдавало бы только рубли.
Конечно, я бы смог купить на них дефицитную автомашину, через спецраспределитель достать импортные шмотки, но за эти привилегии моими доходами распоряжалась страна. А я этого не хотел.
В этом предложении меня насторожил тот факт, что Соловьев даже не намекнул на мое отношение к КГБ. Неужели он не знал об этом? Странно, человек на такой должности не может не иметь связи с органами. Или, что проще всего, как обычно правая рука не знает, что делает левая.
И те кто принимал решение о моем возвращении на Родину просто не были в курсе, что я считаюсь осведомителем КГБ.
Беседа с ректором продлилась около часа, а потом, мы втроем отправились в зал главного корпуса, где сейчас шла очередная репетиция народного театра.
Зашли мы не вовремя. Паули Ринне злой, как чёрт пытался показать молодому пареньку, как нужно читать его роль.
Увидев нас, он воскликнул:
– Ого! На ловца и зверь бежит! Саша быстро иди сюда. Сейчас покажешь моим подопечным, как надо играть этот отрывок.
Взяв в руки лист со стихами, я прочитал знакомые строки.
– Вы, что Куллерво, собираетесь ставить? – спросил я у Ринне.
Тот усмехнулся.
– Почему бы финскому режиссеру не ставить с финскими актерами спектакль на тему Калевалы. Иди на сцену и покажи этому недоноску, как надо играть свою роль.
Естественно, мы разговаривали на финском языке, только слово недоносок Паули сказал на русском. Видимо, запал у него напускной, специально держит своих подопечных в напряжении.
Взяв с собой на всякий случай листок с текстом, я поднялся на сцену и посмотрел на режиссера. Ректор и Соловьев молча наблюдали за происходящим.
– Начинай! – скомандовал Ринне.
Я закрыл глаза, сосредоточился и медленно начал говорить, стараясь передать эмоции простого деревенского парня выросшего рабом.
Через несколько секунд окружающее перестало для меня существовать, я слышал только свой голос, эхом отдающийся от стен зала.
Когда закончил читать стихи, тишина стала еще пронзительней.
Открыв глаза, я увидел лица ребят, обращенные на меня. Светловолосый паренек роль, которого Ринне передал мне, смотрел на меня, открыв рот, а его соседка, вытирала слезинки.
– Вы поняли? Поняли, как надо играть? – воскликнул Паули Ринне.
Помолчав, он обратился ко мне.
– Сашка, я ведь от тебя теперь не отстану. И хотя ты ныне заделался великим писателем, ты вполне можешь стать великим актером. Это я тебе говорю.
В нашу беседу бесцеремонно вмешался советник по культуре.
– Александр, это было нечто! Я финского языка не знаю, но это было потрясающе сыграно.
Ринне посмотрел на советника и спросил, налегая на акцент.
– Простите, а вы, собственно, кто такой?
Пока они разбирались, кто есть кто, ко мне подошел ректор. Седой представительный швед, настоящий полковник, как сказала бы Алла, горячо потряс мне руку и заявил, что в первый раз видит такого талантливого человека и очень жалеет, что такой кладезь талантов не учится у него в университете.
– Ха, – это ты друг, очень вовремя сказал, – подумал я. – Сейчас я тебя поймаю на слове.
Глава 23
К сожалению, поговорить с ректором не удалось. Его перехватил взволнованный подчиненный, зашедший в зал, и увел в сторону, что-то тихо ему говоря на ухо.
После этого ректор удалился, сославшись на неотложные дела, правда, перед этим извинился перед Соловьевым за непредвиденные обстоятельства, все-таки тот был советником посольства Советского Союза, великой страны, второй по мощи в мире на это время, а не какой-то там России, которую можно посылать во все места без стеснения.
Ринне дал задание своим ученикам, и мы втроем уселись на сиденьях первого ряда и Дмитрий Федорович начал беседу, поинтересовавшись, как сам режиссер оценивает свои успехи, и что планирует делать дальше.
Я сидел в это время и размышлял, как человек, недавно разговаривающий с ректором университета на понятном человеческом языке, вдруг начинает говорить привычными газетными штампами, общаясь со своими соотечественниками.
Ринне, кстати, слушал его без особого внимания, и даже рискнул зевнуть несколько раз, периодически кидая взгляды в сторону своих студентов, отрабатывающих диалоги.
Дмитрий Федорович все же был не дурак, и после второго зевка просек, что его идеологическая накачка пропадает впустую, поэтому быстро завершил разговор и, сказав, что ему еще предстоит возвращаться в Стокгольм, собрался уходить, даже не предложив подвезти меня до работы.
Ну, не подвез и ладно, виски больше не налью. Глянув на часы, я решил, что возвращаться в ресторан не стоит и, позвонив туда, принял активное участие в репетиции.