Ловко маневрируя между судами, наша лодка пришвартовалась к пирсу.
К нам сразу ринулось несколько солдат с носилками. Я с трудом встал на ноги и подошел к старому усатому грузину, сидевшему за рулем.
— Спасибо, генацвале, за спасение, никогда вас не забуду, скажи, кого мне надо благодарить.
— Ээ, сынок, не надо так говорить, мы люди должны друг друга выручать, сегодня я тебя спас, завтра ты мне поможешь, разве нет? А зовут меня Василий Лазба, а это мой сын Темир, правда, хороший парень?
— Конечно, — улыбнулся я, глядя на Темира. — Спасать людей, могут только хорошие люди. Кстати, вы ведь абхазы, не грузины?
— Ого! Смотри, Темир, в первый раз вижу, чтобы мальчишка из России отличал абхаза от грузина, — удивленно воскликнул Василий.
— Эй! Парень, подожди, ты куда собрался в одних трусах, сейчас мы тебя оденем, — крикнул он мне, увидев, что я пробираюсь к причалу.
Василий выложил из рундука сухую одежду и протянул мне тонкий свитер и простые брюки.
— Извини, другой обуви нет, — сообщил он мне, вытаскивая разношенные сандалеты.
Пока я одевался, пара пограничников быстро уложила моего соседа на носилки и понесла в сторону медицинской палатки.
На прощание Василий сунул мне в карман банкноту в двадцать пять рублей.
— Бери, бери, — сказал он. — Не стесняйся, тебе нужней сейчас.
Попрощавшись со своими спасителями, чуть меня не утопившими, я вышел тоже на пирс и, шаркая спадающей обувью, направился к палатке, на которую как раз водружали надпись «Штаб спасательной операции».
Успел я вовремя, потому что к пирсу причаливали две шлюпки, полные пассажиров с «Нахимова».
Так что, в палатке кроме письменного стола с кучей бумаг и сидящего за ним офицера-пограничника и двух милиционеров пока никого больше не было.
Офицер окинул меня понимающим взглядом и спросил:
— На чем добрался, парень?
Коротко сказав, что меня доставили местные жители, я рассказал свои данные и номер каюты.
После моего ответа он пошарил в бумагах, и, сделав в них отметку, сообщил:
— Пройди в помещение морского вокзала, там собираются пассажиры с вашей палубы, твоя жена тоже там, должна отдыхать на матрасе № 46, да, держи номерок на свой матрас. Через час-полтора вас накормят, а завтра с утра будет организована выдача одежды и выписка проездных документов.
Он подал мне картонку с написанным на ней химическим карандашом цифрами, и вновь склонился к столу, не обращая больше на меня внимания.
— Эй, куда торопишься, дорогой? — остановил меня пожилой милиционер, когда я двинулся к выходу. — Сейчас записывать тебя будэм, деньги и документы проездные как завтра получать будэшь?
После его слов мое уважение к организаторам спасательной операции взлетело до небес. Никогда бы не подумал, что в Грузии смогут так быстро все организовать.
Посмотрим, как завтра решатся вопросы выдачи денег и документов.
Собрав на меня досье, милиционер рекомендовал зайти в медицинскую палатку для осмотра врача, но я чувствовал себя вполне здоровым, голова вроде успокоилась, и отказался от этого предложения.
Взяв номерок, я отправился в сторону вокзала. Трусы и футболка, выжатые еще на лодке, немного подсохли, и меня уже не трясло от холода.
В вестибюле морского вокзала было шумно. На матрацах, рядами расстеленных на полу лежали, сидели десятки людей. Сильно воняло соляркой и какой-то краской.
Я пошел между рядами, разыскивая 46 номер. Люда лежала на матрасе, устремив взгляд в потолок. На ней была надета шерстяная вязаная кофта и длинная черная юбка. Не увидел бы номер, сразу бы не понял, что это моя жена, так ее состарила эта одежда.
— Люда, привет, — тихо сказал я присев рядом с ней. — У тебя все в порядке?
— Саша! Ты жив?! — воскликнула она, глядя на меня опухшими от слез глазами.
— Как видишь, — ответил я, взяв ее за руку.
Жена начала мне сбивчиво рассказывать, как добралась до берега, как переживала за меня. Периодически ее пробивало на слезу и приходилось прилагать немалые усилия, чтобы ее успокоить.
В зале, тем временем появлялось все больше местных жителей. Они несли мешками одежду, обувь и настойчиво предлагали ее всем желающим. Примерно через час после моего появления по радио объявили, что на улице для спасенных пассажиров «Нахимова» работают армейские кухни и предлагают всем желающим чай и гречневую кашу с мясом.
Когда мы вышли на улицу, к кухням уже выстроилась длинная очередь. Простояв минут двадцать, мы получили по миске гречневой каши с мясом и по кружке чая.
В одиночестве мы долго не просидели, к нам подъехал с тачкой продавец из ближайшей забегаловки, в которой мы утром ели чебуреки.
В тачке у него стоял деревянный ящик, доверху заполненный пирожками.
— Ребята, берите пирожки, такую самсу, как у меня вы нигде не попробуете, — предложил он нам.
— У нас денег нет, — не к месту брякнула Люда.
Грузин оскорбленно глянул на нее.
— Девочка, ты меня за кого принимаешь? Чтобы Яков Джапаридзе за деньги еду спасшимся людям предлагал. Не будет такого никогда! Бери, сколько хочешь, бесплатно это.
Поблагодарив собеседника, мы скромно взяли по пирожку. А через пять минут ящик у него опустел. Расхватали все в один миг.
Продавец удовлетворенно оглядел пустой ящик и громко сказал в собравшуюся толпу:
— Ждите, скоро еще напеку и привезу.
После чая и еды меня начало клонить в сон. Люда тоже не раз зевнула пока мы шли обратно на вокзал.
— Ты чего вертишь головой, — спросила она, когда мы зашли в вестибюль.
— Почту высматриваю, надо домой срочно телеграмму посылать, а то родные с ума сойдут – ответил я.
— У нас же денег нет, — удивилась Люда, — а бесплатно никто телеграмму не отправит.
Тут я гордо продемонстрировал бумажку в двадцать пять рублей, и мы отправились на поиски телеграфа.
На телеграфе нас тоже ожидала очередь, но поменьше, чем за кашей. Так что, минут через пятнадцать мы отправили домой телеграммы, что у нас все хорошо и скоро мы будем дома. И только после этого, посетив туалет, улеглись на наши матрасы, расположенные в разных концах вестибюля.
Следующий день оказался странным. Спасшиеся пассажиры, откровенно радовались этому обстоятельству, особенно, когда происходили встречи родственников и друзей уже считавших друг друга погибшими. А рядом с ними сидели люди, потерявшие своих близких, с надеждой ожидающие, что к ним вот-вот подойдут их родные.
В будущем, из которого я появился, с ними бы работали психологи, уже не знаю хорошие, или никакие, но работали.
Здесь же их никто не утешал. Несмотря на то, что почти все пассажиры были осмотрены врачами, ночью у нас умерли две пожилые женщины. Стресс, который они пережили, оказался для них смертельным.
Смотреть и слушать все это, было нелегко. Поэтому мы с Людой, поднялись одними из первых и заняли очередь к сотрудникам милиции, готовящимся к выдаче справок.
А вечером мы уже сидели в плацкартном вагоне поезда Батуми – Москва и возвращались домой. Два дополнительных вагона были под завязку забиты такими же бедолагами, как и мы. Учитывая, что железная дорога везла нас бесплатно, денег нам выдали в обрез, из расчета по два рубля пятьдесят копеек на день. Короче получили мы на двоих двадцать рублей, что вместе со щедрым подарком Василя Лазбы, вполне позволяло прожить в поезде двое суток до Москвы и еще сутки до Петрозаводска и даже скромно питаться в вагоне ресторане. Одеты мы были не то, чтобы прилично, но не так, чтобы вслед нам поворачивались.
В Москве, прокомпостировать билеты удалось в два счета, длинная очередь в кассу безмолвно пропустила меня к окошку, стоило только сказать, что мы туристы с утонувшего теплохода «Адмирал Нахимов».
Утром следующего дня наш поезд прибыл в Петрозаводск, Когда мы вышли на привокзальную площадь, после вчерашней московской суеты нам казалось, что вокруг царит почти деревенская тишина и покой.
Выстояв небольшую очередь, мы уселись в такси и отправились домой. Водитель оказался незнакомый и ни о чем нас не спрашивал. Зато в общежитии спокойно пройти мимо вахтера не получилось. Нас моментально вычислили, и пришлось отвечать на кучу вопросов и выслушивать массу вопросов и соболезнований от соседей и знакомых.
— Наконец-то мы дома! — воскликнул я, заходя в комнату.
Если уезжали мы чемоданом и приличной сумкой, то сейчас вернулись с пустыми руками, одетые в секонд-хэнд.
— Ну что, для начала хоть чаю выпьем, — устало предложила Люда.
— Выпьем, — эхом отозвался я. — И не только чаю, но попозже.
После чего отправился на кухню за свежей водичкой.
День у нас выдался неожиданно хлопотливым. После чая с засохшими в хлебнице кексами, мы не стали отдыхать, а дружно направились по делам. Необходимо было восстанавливать паспорта. Мне очень повезло, что заграничный паспорт, как и комсомольский и профсоюзный билеты я с собой на юг не взял, поэтому уехать обратно в Финляндию по окончанию отпуска можно было без проблем.
Люду у вахтера уже ожидало извещение на перевод восьмидесяти рублей от тещи. Та очень быстро сориентировалась и понимала, в чем мы нуждается в первую очередь. Я же только злился и скрипел зубами, от невозможности, имея кучу денег, их легально потратить.
Поэтому начали мы с посещения почтового отделения, где получили деньги, присланные Галиной Михайловной. Затем была фотография, затем паспортный стол и вишенкой на торте наш визит к маман.
Там тоже были слезы, обнимашки. И периодически у мамы выскакивали словечки типа: «А я ведь говорила, я предупреждала».
Все это говорилось, несмотря на то, что на наших загорелых лицах следов пережитых страданий она не обнаружила.
Добрались мы до дома довольно поздно. А когда зашли в общежитие, то нам навстречу поднялся со стула мой папаша с большим пакетом в руках.
Так что, мои планы на вечер посидеть вдвоем с Людой и культурно распить бутылочку вина сразу рухнули.
С батей бутылочкой вина было обойтись несерьезно.