— А вы, господин, видно, случаем этим шибко интересуетесь, что про него все вспоминаете…
Путилин улыбнулся.
— Ты прав голубчик: интересуюсь. Ты холостой или женатый?
— Женатый.
— А где же жена? С тобой живет?
— Нет, в деревне.
— Чай на побывку приезжает?
— Случается…
— А тогда, когда это случилось, была она здесь или нет? — задал быстро-быстро вопрос Путилин.
— Была, — ответил дворник, но почти сейчас же добавил:
— А, впрочем, не помню… Может, и не было.
— Ну, покажи мне теперь дом. Идем.
Небольшой двухэтажный домик убитой ростовщицы, занимающий половину двора, производил неприятное впечатление. Уныло глядели грязные, запыленные окна на двор. Местами штукатурка обвалилась, образуя впадины.
— Старый дом, — проговорил Путилин.
— Я говорю, не понравится он вам, господин.
— Все же осмотрим его изнутри. Какой-то противный, кислый, затхлый воздух стоял в низких комнатах, заставленных старинной мебелью.
— Что же родственники мебель-то не вывезли? — сказал Путилин.
— А они так решили: когда продадут дом или сдадут, тогда вывезут. А пока пусть стоит здесь.
Путилин занялся подробным осмотром комнат.
— Здесь вот, в этой комнате, и была убита твоя хозяйка?
— Так точно.
Путилин нагнулся над одним местом пола.
— Здесь вот она и горела, задушенная, — продолжал Путилин. — Так?
— Так. А вы почему же знаете это, господин?
Путилин сделал паузу, пристально поглядел на дворника и таинственным голосом тихо прошептал:
— А ты разве не знаешь, что то место, где совершается убийство, злодеяние, где лежит труп убитого, — всегда хранит особые следы? Кровь убиенного взывает об отмщении. Знаешь это?
Лицо дворника побледнело. Какая-то судорога пробежала по лицу.
— Откуда же я могу знать это? — пробормотал он в сильном волнении. — А вот вы-с насчет крови говорите, так крови-то не было, потому хозяйку мою задушили, а не зарезали.
— Твоя правда, твоя правда, — пробормотал Путилин. — Ишь, как мебель-то попортилась от огня!
И проговорив это, он внимательно стал рассматривать ее.
— А ты молодец, что пыль-то с мебели стираешь. Радеешь о хозяйском добре. Стирай, стирай, мебель хорошая, красного дерева.
— Какая-с пыль? Никакой пыли я не стираю, — быстро ответил дворник.
— Да неужто? А как же на всем этакая толщь пыли понасела, а на стульях, на шкафу, на рамах картин ее не имеется?
Дворник пробормотал что-то невнятное.
— Ты бы уж заодно и от мышей ее берег, от крыс. Может, я куплю у наследников убитой мебель-то эту.
— От каких таких мышей? — уже зло выкрикнул дворник. — Мышей али крыс не водится здесь!
— Да ну? — удивился Путилин. — Кто же это в таком случае рамы подгрызает, ножки, спинки диванов и стульев?
И не ожидая ответа, вдруг огорошил дворника вопросом:
— А правду ли говорят, будто после убитой мало денег нашли, а она ведь страшная богачиха была?
Путилин близко-близко подошел к дворнику и опять понизил свой голос до таинственного шепота, бросил:
— А что если она, убитая, скаредная старуха, хоронила их где-нибудь в потайном месте? А? Может, запрятала их куда-нибудь?
Дворника отшатнуло от Путилина.
— Вы… вы, извините, господин, что это все меня убийством этим самым шпыняете? — проговорил он дрожащим голосом. — Чудное, право, дело: пришли вы на счет найма дома, а сами все о другом речь ведете.
Послышался смех Путилина.
— А тебе нечто трудно поболтать со мною? Я тебе на чаек дам. Очень уж я любопытен. На, держи пару целковых.
Дворник не взял денег, сумрачно отстранив руку «чудного посетителя».
— Благодарствуйте… не надо… А только сделайте милость, не задерживайте меня. Коли что о цене али до окончательной сделки, — так к хозяевам пожалуйте. Живут они на Васильевском острове.
Еще несколько минут — и Путилин покинул дом убитой Охлопковой.
Я находился в кабинете моего гениального друга, когда он вернулся после осмотра охлопковского дома. Лицо его, по обыкновению, было непроницаемо.
— Помощника попросите ко мне! — отдал он приказ дежурному агенту.
Тот не замедлил явиться.
— Садитесь, голубчик, и выслушайте мои инструкции.
— Вы уезжаете куда-нибудь, Иван Дмитриевич?
— Да. Я должен торопиться, ибо участь невинно осужденного в моих руках.
Я сразу догадался, что дело идет об Александровском, убийце старухи ростовщицы.
— Ты возьмешь меня с собою, Иван Дмитриевич? — спросил я.
— Нет, доктор, ты явился бы для меня лишней обузой. Может быть, при финале дела ты будешь присутствовать. Ну-с, голубчик, слушайте.
И Путилин начал вести со своим помощником таинственную беседу.
— Понимаете?..
— Так, хорошо…
— Надо следить так тонко, чтобы ни малейшее подозрение не запало в его душу. Имейте в виду, он начеку.
— Будьте покойны, Иван Дмитриевич.
— Дело поручите Х. Он — молодчина.
И через час Путилин выходил из своей знаменитой костюмерной совсем «преображенным»: перед нами стоял мелкий «купец» — торговец из породы деревенских кулаков-мироедов.
— Ну, господа, до свидания! Вы скоро увидите меня «иль на щите, иль со щитом».
— А как скоро, Иван Дмитриевич?
— Дня через четыре, через пять.
— Ого! — воскликнул я. — Хорошо «скоро»!
Кипит, бурлит довольно богатое село Хрущево. Справляет оно свой храмовой праздник, совпадающий с ежегодной ярмаркой.
Справляет так, как подобает по русскому обычаю: пьяно, гульливо, до драк, до состояния полного зверства.
В кабаке Евстигнея Бесчастного, рыжего целовальника, дым идет коромыслом.
— Еще штоф! Эй, миляга, тащи живей!
— Духом!
Гремят песни, то жалостливые, «пьяные», то бесшабашно-разудалые, зело «скоромного» свойства.
Около одного стола, покрытого мокрой красной скатертью, особенно суетился подручный целовальника: гости уж больно важные потчуются: полицейский, лавочник, известный кулак-мироед, откупщик и еще один новый торговец, приезжий.
Широко угощает «новый» «первых людей» села Хрущева.
— Пожалуйста-с… Потому рад свести знакомство со столь почтенными лицами. Угощайтесь!..
— А вы-с по какому случаю пожаловали сюда? — любопытствовал местный кулак-мироед.
— А так-с, знаете, поразнюхать хотел, нельзя ли дельце какое завести здесь…
— А какое примерно? — тревожно спрашивал «кулак», опасаясь встретить в новом человеке «конкурента».
— Не решил еще… А вы не опасайтесь: вам помехой не стану. Разными дорожками пойдем. Ах, я и запамятовал: есть здесь у вас Варвара Ермолаева?
— Есть, есть. А что?
— Да я ей поклон от мужа из Питера привез. Он в дворниках служит у одной богатой старухи-купчихи, которую недавно убили.
И «новый» человек принялся рассказывать об убийстве Охлопковой.
— Ишь ты, дело какое! — изумлялись те. — Страсти какие!..
— А каково она живет, Варвара-то Ермолаева? — спросил новый человек.
— Хорошо. Теперь, видно, муж-то евойный разжился в столице, первой щеголихой в селе стала. Наряд — не наряд, сарафан — не сарафан. Кра-а-а-сивая баба, ловкая… По дому все честь честью… лошадей трех купили и всякой иной животины…
…Окончилась пирушка. Вышли все из кабака. «Новый» по тем местам человек отозвал в сторону полицейского чина и что-то долго-долго говорил ему.
И по мере того как говорил он, физиономия и поза полицейского волшебно видоизменялись: лицо стало испуганно-почтительное, а поза — раболепно-подобострастной.
— Так, поняли?
— Ваше… ваше…
— И если кому хоть слово одно — потерпите строгое наказание! Держите наготове понятых.
— Здравствуйте, Варвара Ермолаевна! — громко произнес «новый» человек, входя в просторную избу-домик, в которой чувствовался большой достаток.
Он снял картуз, истово перекрестился на образа и протянул руку высокой красивой женщине в нарядном сарафане.
Та удивленно воззрилась на вошедшего.
— Кто вы такие будете? — спросила она.
— Человек Божий покрыт не рогожей, а гость дорогой: привез вам поклон от супружника вашего, Кузьмы Терентьича. Встречайте гостя ласково!
Красавица-молодуха почему-то вздрогнула, побледнела.
— От мужа моего? — слетело с ее побелевших губ. — А вы… нечто знаете его?
Гость засмеялся.
— Кабы не знал, так и поклона не привез! А уж и красавица же вы! Эх, чудесная! Дозвольте ручку, пожать!
Та протянула гостю руку, пухлую, но рабочую. Задержал на секунду тот в своей руке руку Варвары Ермолаевны, пристально смотря на нее.
— Эх, и щеголиха вы к тому же, лебедушка! Ишь, какое колечко на пальце красуется!
Резким, быстрым движением выдернула руку хозяйка.
— А по что вам кольцо мое в глаза так бросилось? — спросила она.
А «гость» смеется, а сам глазами так и пронизывает ее.
И вдруг близко-близко склоняется к ней и шепчет:
— Дверь закрой, слышишь?.. По делу важному от мужа твоего приехал я к тебе. Поняла? Да ну, шевелись, что на меня глаза вылупила? Сомлела? Говорю: по важному делу, по тому самому.
Схватилась та за сердце.
— Ох, тошнехонько… Родимые! — как-то всхлипнула она.
Страшный, нежданный гость сам запер дверь на деревянную защелку и вплотную подошел к красавице молодухе.
— Садись. Слушай. Все, слышь, все знаю я, — шепотом, боязливо оглядываясь по сторонам, начал чудной питерский гость.
— Это ты про что же? — тоже перешла на ты деревенская щеголиха.
— Да про что же, как не про убийство старухи этой. Муж твой все поведал мне, потому ближний я ему приятель. Он вот и сказал мне: поезжай в деревню, скажи жене моей, чтобы она сею же минутой с тобой вместе в Питер ехала. Писать ей не могу я, потому боюсь, как бы письмо не перехватили. И пусть она везет все, что отдал я ей после убийства. Боязно в деревне держать это. А чтоб она поверила тебе, так ты ей скажи: кланяется тебе, Варвара, муж твой кольцом с аметистом.