— У вас мелькает только одна такая догадка? — обратился к офицеру пассажир в фетровой шляпе. — А вы не думаете, что несчастную девочку могли похитить?
— Похитить? С какой стати? — строго поглядел на непрошеного собеседника жандармский чин.
— С какой именно, я, конечно, не знаю и не смею утверждать, но… разве у нас мало пропадает детей чрезвычайно таинственным и бесследным образом? Вы простите, что я позволяю себе вмешиваться в это дело, но горе матери меня слишком глубоко захватило. Не находите ли вы, ротмистр, странным, что исчезновение христианских детей всегда наблюдается перед наступлением еврейской пасхи?
Высокий мужчина проговорил это громким голосом, резко, ясно, спокойно.
При этих словах толпа замерла.
Воцарилась удивительная тишина. В толпе находилось много евреев, и лица их вдруг побледнели…
— Позвольте, милостивый государь… — смешался от неожиданности этого странного заявления жандармский ротмистр. — Я попрошу вас взвешивать ваши слова. Вы, не имея данных, бросаете чересчур резкое и тяжкое обвинение. По какому праву? На каком основании?
— По праву наблюдений, которые я производил над исчезновением христианских младенцев, и на основании изысканий многих авторитетов, доказывающих, что у евреев существуют страшные ритуальные убийства… Странное дело, вернее, совпадение… Вы посмотрите: до еврейской пасхи осталось несколько дней, и… вот сейчас в поезде, в котором ехала такая масса евреев, чудесным образом пропадает у матери-христианки ее дитя..
Теперь толпа заколыхалась, словно море, над которым пронеслось первое дуновение шквала.
— Это подлость… Он врет… Как он смеет! — послышались голоса одних.
— Правда, правда! Это подозрительно… Что за постоянное совпадение!.. — раздались голоса других.
— Господа, прошу немедленно разойтись! — резко приказал начальник станции. — Следственная власть все расследует.
— А вас я попрошу на минутку в жандармскую комнату, — тихо обратился к гражданину в фетровой шляпе жандармский офицер.
— Что ты скажешь на это, доктор? — спросил меня мой гениальный друг Путилин, показывая мне телеграмму о таинственном исчезновении близ Минска из вагона поезда семилетней девочки Сенюшкиной.
— Что я могу ответить тебе на это, Иван Дмитриевич? — пожал я плечами. — Я, как и ты, мы держимся одинакового взгляда на ритуальные убийства: их нет, их не может быть, ибо это идет в корне вразрез с известным отвращением иудеев к христианам. Величайший нонсенс — допускать мысль об употреблении евреями христианской крови в качестве пасхального причастия. На мой взгляд, это — одно из самых страшных наследий-пережитков средних веков, когда ликующее христианство в бешеном гонении «избранного народа» возвело на него такой безумно-ужасный извет. Это разгул изуверского фанатизма. Слова «кровь моя на вас и на детях ваших» извращены в смысле: кровь моя, великого пророка Нового учения, будет в вас и в детях ваших. Отсюда страшная легенда об употреблении христианской крови.
— Я очень заинтересован этим делом, — задумчиво произнес великий сыщик. — Как тебе известно, мне ни разу не приходилось принимать участия в разрешении и проверке этой проклятой загадки человеческой жизни. Я сделал запрос минским властям. С минуты на минуту я ожидаю ответа.
Прошло несколько минут и Путилину подали депешу.
Я следил за выражением его лица и заметил, как он вдруг побледнел.
— На, прочти! — подал он мне телеграмму.
«Сегодня, в два часа дня, во дворе дома еврея Губермана, в люке выгребной ямы отыскан труп исчезнувшей Евгении Сенюшкиной. Труп девочки весь изрешечен ранами-уколами ножа. Вся кровь выпущена, очевидно, в результате заколки трупа. Губерман арестован».
Когда я прочел это, ледяной холод пробежал у меня по спине.
Я молча поглядел на великого сыщика, но сказать ему ничего не успел, так как в эту секунду дежурный агент доложил:
— По экстренному делу, ваше превосходительство, вас домогаются видеть трое.
— Евреев? — быстро спросил Путилин.
— Да-с… — удивленно ответил тот.
— Впустите их, — отдал он приказ.
В кабинет вошли три господина, несомненно, евреи, что сразу можно было определить поих типичной, характерной наружности.
Особенно обращал на себя внимание один из них — высокий симпатичный старик с длинной седой бородой, обрамляющей открытое, умное лицо. Это был настоящий тип библейского пророка. Он низко поклонился Путилину, равно как и два его спутника, и проговорил дрожащим голосом:
— Простите, ваше превосходительство господин Путилин, что мы дерзаем…
— Прошу покорно садиться, господа! — любезно пригласил великий сыщик. — Что привело вас ко мне?
— Страшное, необыкновенное дело… — взволнованно начал старик. — Мы явились к вам по поручению, которое получили телеграфом от барона Г., господина П. и господина В-го.
Старик еврей назвал три громких фамилии еврейских крезов-воротил.
— Изволили ли вы читать о таинственном исчезновении христианской девочки из поезда?
— Читал.
— Так вот, с быстротой молнии по городу Минску разнеслась весть, неизвестно кем пущенный слух, что это исчезновение — дело рук евреев, будто бы укравших ребенка. Весь город в панике. Озлобление христиан против нас ужасное. Того и гляди может разразиться погром. А ведь вам должно быть известно, какой это ужас — погром. Ни для кого из нас не тайна, какой вы великий человек, господин Путилин. Мы получили предписание обратиться к вам с горячей мольбой взяться за расследование этого дела. Только вы один, с вашей проницательностью, с вашей гениальной прозорливостью можете раскрыть эту тайну, можете снять с нас мрачное и гнусное обвинение, которое нас преследует столько лет, столько веков. О, господин Путилин, мрачная туча собирается над головой несчастного племени, и когда? В то время, когда мы собираемся встречать великий праздник! Сжальтесь над нами, возьмитесь за это дело — и наша благодарность будет безгранична. Оценитеее сами…
— Я вас прошу, — резко отчеканил гениальный сыщик, — не говорить мне ни о какой цене. Я не беру никаких вещественных знаков благодарности.
Он погрузился в продолжительное раздумье.
— Я должен вам заявить, господа, — громко начал Путилин, не спуская глаз с лиц евреев-депутатов, — что, к сожалению, моя помощь уже бесполезна. Вы явились слишком поздно.
— Как поздно? Почему поздно? — заволновался, вскакивая, старик еврей. — О, господин Путилин, для вас не может быть ничто и никогда поздно!
— Поздно потому, что похититель и убийца…
— Убийца? Разве девочку уже убили?
— И убийца уже найден.
Старик еврей высоко простер руки.
— Благодарю тебя, Боже! — вдохновенно вырвалось у него. — Не за то, что погиб бедный ребенок, а за то, что Твоя десница указала гнусного похитителя и убийцу малютки! О, скажите нам, кто этот злодей?
— Гу-бер-ман! — невозмутимо покойно, по слогам, произнес гениальный сыщик.
Если бы здесь, вот в эту секунду разорвалась бомба, она бы не могла произвести более потрясающего эффекта, чем одно это слово.
Старик еврей в ужасе попятился от Путилина, два других, вскочив со своих мест, замерли-окаменели.
— К… как? Губерман?! Вы говорите: ребенка похитил и убил Губерман, уважаемый минский житель Иосиф Соломонович Губерман?
— Да.
Старик заметался.
— Это жестокая шутка, ваше превосходительство… — с трудом слетело с его трясущихся губ. — О, это ужасная выдумка!
— Вот то донесение, которое я, сильно заинтересованный этим делом, только что получил. Потрудитесь послушать.
И Путилин громко, внятно прочел содержание депеши.
— Этого быть не может… Это подвох со стороны какого-нибудь нашего заклятого врага! — исступленно заревел библейский старец и вдруг грохнулся перед Путилинымна колени. — Ваше превосходительство! Господин Путилин! Теперь более, чем когда-нибудь, мы умоляем вас взяться за расследование этого страшного дела! Клянемся вам именем Бога и святой Торы, клянемся нашими детьми и потомками — у нас не существует ритуальных убийств! Спасите нас, пролейте свет на это мрачное происшествие!
Старик судорожно старался поймать и поцеловать руку великого сыщика.
Путилин, человек чрезвычайно мягкий, доброжелательный и сердечный, был растроган и поражен этим страшным взрывом отчаяния.
— Что вы… Что вы… Встаньте… Ну, хорошо, ну, хорошо… — мягко забормотал он. — Я возьмусь за ваше таинственное дело и постараюсь сделать все, что смогу. Теперь слушайте: там, у вас в Минске, знают, что вы обратитесь ко мне?
— О нет!.. Хотя, если… А, впрочем, может быть…
— Так вы вот что сделайте: немедленно дайте знать, чтобы ваши посланцы всюду раззвонили, что Путилин наотрез отказался вмешиваться в это дело. Поняли? Ну, а теперь прощайте, господа!
Когда обрадованные евреи вышли, великий сыщик написал шифрованную депешу следующего содержания:
«Сильно заинтересованный делом о предполагаемом ритуальном убийстве, выезжаю сейчас экстренным заказным. Труп девочки оставьте до моего приезда.
Путилин».
Мы приехали в Минск рано утром, мчась из Петербурга с огромно-допустимой быстротой.
На вокзале нас встретил симпатичный толстяк, который при виде выходящего из вагона моего гениального друга поспешно направился к нему.
— На гастроли к нам, глубокоуважаемый Иван Дмитриевич? Ваше превосходительство не баловало нас никогда своим посещением.
Путилин улыбнулся и представил меня толстяку.
— О, я не отниму ни одного лавра от вас, дорогой коллега! — шутливо ответил великий сыщик. — Да и, собственно говоря, к чему теперь моя консультация, раз вы столь блестяще повели дело, что труп и убийца уже найдены?
По дороге с вокзала до «Европейской» гостиницы (мы ехали втроем в карете) Путилин молчал и смотрел в окно.