Путилин опять задумался.
— Ну, ладно, хорошо. Я попытаюсь. Ваше дело меня очень заинтересовало.
— Слава Богу! Как мне благодарить вас, — рванулся Ракитин к Путилину.
Всю дорогу до Варшавы мы ехали в отдельном купе первого класса, Путилин не спал.
Он был окружен целым рядом толстых фолиантов.
— «Pater noster! Qui es in Coelum», «Credo in aeternam vitam»[6]… — бормотал великий, благороднейший сыщик.
— Что это, Иван Дмитриевич, никак ты — на старости лет — за изучение латыни принялся? — спросил я в сильном изумлении.
— Спи, спи доктор! — невозмутимо отвечал он.
Вот и гордая, пышная столица бывшего Польского Королевства. Мы прихали в Варшаву в те достопамятные дни, когда она глухо волновалась.
В роскошном номере Центрального отеля, где мы остановились, Путилин принялся спешно переодеваться.
Он облачился в безукоризненный длинный черный сюртук, одел крупный орден.
— Что значит этот парад, Иван Дмитриевич? — спросил я не без удивления.
— Я еду сейчас с визитом.
Это был настоящий дворец, замок графа Сигизмунда Ржевусского.
Немудрено, что за такими стенами аристократы Речи Посполитой чувствовали себя маленькими царьками.
В великолепной — с белыми колоннами — зале граф Ржевусский заставил очень долго ожидать себя Путилина, пославшего ему свою визитную карточку.
Наконец, послышались шаги, в зал вошел старый магнат. Не подавая руки, слегка лишь наклонив свою полуседую, гордую голову, он холодно спросил:
— Чему обязан видеть у себя пана… пана… Путилина! — Он поднес визитную карточку Путилина к самому своему носу, обидно небрежно вчитываясь в то, что на ней написано.
— Сейчас я буду иметь удовольствие объяснить пану… пану Ржевусскому цель моего визита, — ответил ему в тон «пан» Путилин.
Это простое «пана Ржевусского» вместо «пана-графа», по-видимому, было для старого магната равносильно удару хлыста. Огоньки гнева вспыхнули в его глазах. Голова надменно откинулась назад.
— Я не знаю «пана Ржевусского», я знаю графа Ржевусского, — резко проговорил он с сильным акцентом.
— Равно как я не знаю «пана Путилина», а знаю его превосходительство Путилина, начальника петербургской сыскной полиции, — насмешливо ответил ему Путилин.
— Попрошу вас ближе к цели. Что вам угодно?
— Прежде всего сесть. Не знаю, как принято в Варшаве, но у нас, в Петербурге, я это любезно предоставляю каждому из моих посетителей-гостей.
Магнат побагровел от неловкости и гнева.
— Прошу вас, — сделал он величественный жест рукой, точно феодальный герцог, принимающий своего ленного вассала.
— Изволите ли видеть, граф, возвращаясь из-за границы и очутившись в Варшаве, я случайно узнал об исчезновении вашего сына, молодого графа Болеслава Ржевусского, — начал Путилин, не сводя пристального взгляда с лица старого магната.
— Случайно? Должен сознаться, что случайность играет большую роль в вашей профессии, — саркастически прервал его граф.
— Вы правы: в деле раскрытия массы преступлений и поимки многих негодяев случай — могущественный пособник правосудию.
— Ну-с?
— Узнав об этом, я решил проверить справедливость этих слухов и с этой целью явился к вам.
— Прошу извинить меня, но… для чего?
— Для того, чтобы предложить вам свои услуги, если эти слухи справедливы.
Путилин чувствовал на своем лице острый, пронизывающий взгляд надменного магната.
— Могу я узнать, ваше превосходительство, откуда до вас донесся слух об исчезновении моего сына, графа Болеслава Ржевусского.
— Случайно, в зале первого класса вокзала до меня долетели обрывки разговора компании молодых людей, принадлежащих, по-видимому, к лучшему обществу Варшавы.
— Прошу извинить пана… pardon! генерала, но мне было бы любопытно узнать, отчего вы так заинтересованы участью пропавшего, как вы говорите, графа — моего сына.
— Если вам угодно, я скажу вам совершенно откровенно. Еще совсем недавно судьба помогла мне спасти от смертельной опасности исчезнувшего таинственным образом сына петербургского миллионера-купца Вахрушинского.
— Я знаю этот блестящий ваш розыск, — почему-то очень взволнованно проговорил старый граф.
— Тем лучше. Так вот, услышав об исчезновении вашего сына, у меня мелькнула мысль: а что, если и в данном случае, мы имеем дело с каким-нибудь тайным преступлением? Я поспешил приехать к вам, граф, и признаюсь, ожидал с вашей стороны более любезного и сердечного приема. Прошу вас не забывать, что я действую совершенно бескорыстно.
Старый магнат взволнованно поднялся с золоченого кресла и нервно стал ходить по залу.
Видимо, какая-то упорная, глухая борьба происходила в душе этого гордого, надменного человека. Моментами он останавливался, словно хотел подойти и что-то сказать своему непрошеному гостю, но то, что боролось в нем, противилось этому.
Путилин сидел бесстрастно спокойный, скрестив руки на груди.
Вдруг старый граф круто остановился перед Путилиным и хрипло произнес:
— Да, мой сын, мой единственный сын, действительно, исчез бесследно вот уже девять дней…
— И вы не тревожитесь этим исчезновением, граф?
Горький смех, в котором зазвенели сарказм, гнев, обида, тревога, пронесся по роскошной зале замка старого магната.
— А, будь вы, кто хотите: пан-генерал, черт или святой, а я вам скажу, что я не тревожусь особенно потому, что я знаю, где находится мой сын!
Граф хрустнул пальцами.
— Вы… вы знаете, где находится ваш сын? — в сильнейшем изумлении даже привстал Путилин.
— Да. Лучше, чем кто либо, лучше, чем сыскная полиция всего мира.
— Вы простите меня граф, но — ради Бога! — почему же вы не пытаетесь отыскать его, вызволить из того плена, куда он попал по неосторожности или по неосмотрительности? Еще раз повторяю: мои, может быть, непрошенно-нескромные вопросы продиктованы только чувством искреннего желания помочь вашей беде.
— Га! — бурно вырвалось у старого Ржевусского. — Выспрашиваете: почему я не делаю попытки спасти моего сына, мою гордость, мою единственную утеху в жизни. Извольте, я вам скажу тоже откровенно: потому, что это бесполезно, потому что этого плена сам желал и добивался мой сын.
— Я вас не понимаю, граф, — искренно вырвалось у Путилина.
Жилы напружились на шее и висках старого магната.
— Его сгубила проклятая любовь! — исступленно вырвалось у него. Исчезновение Болеслава — дело рук проклятых Ракитиных. Это они, папаша с дочкой, спрятали моего сына, чтобы скорее состряпать свадьбу.
— Что?! — переспросил Путилин. Он провел рукой по лбу, словно стараясь привести свои мысли в порядок.
Граф Ржевусский с удивлением поглядел на него.
— Что с вами?
— Вы… вы даете мне честное, благородное слово графа Ржевусского, что все, что вы сказали сейчас — святая правда?..
— Я никогда не лгал! — гордо ответил один из варшавских феодалов.
— В таком случае… я боюсь, что ваш сын, действительно, или уже погиб, или на краю гибели.
— Во имя Пречистой Девы, что означают ваши слова?! Вы что-нибудь знаете?
Как изменилось это холодное, надменное лицо! Сколько чисто отцовской любви и страха засветилось в глазах!..
— Знаю. Слушайте, граф.
И Путилин, шаг за шагом, начал рассказывать ошеломленному графу о приезде Ракитина, о том, как этот человек умолял его спасти молодого человека.
Лицо графа было смертельно бледно. Пот проступил на его лбу.
— Это… это — правда? — с трудом пробормотал он, дослушав рассказ великого добровольного сыщика.
— Правда, граф.
Маленький золоченый столик, на который опирался магнат, упал на блестящий паркет зала.
— Так… так где же мой сын, ваше превосходительство? — с ужасом прошептал он.
— Вот для того, чтобы узнать это, я и приехал к вам в Варшаву. Как видите, ваше сиятельство, моя профессия не всегда заслуживает такого обидно-пренебрежительного отношения, каким вы одарили ее.
Граф взволнованно подошел к Путилину.
— Простите меня. Вы, как умный человек, отлично поймете те чувства, которые обуревали мной. Я — против этого брака. Кто может осудить меня за это? Разве каждый отец не относится любовно-ревниво к своему детищу?
— Простите, граф, теперь нам некогда говорить об этом. Надо спасать вашего сына.
— Да, да! — рванулся польский магнат к своему врагу-начальнику русской сыскной полиции. — Теперь и я вас умоляю, спасите Болеслава!
— Я весь к вашим услугам. Угодно вам переехать из гостиницы в мой замок? Распоряжайтесь, как вам угодно.
— Благодарю вас, но как раз этого не надо делать. Если вам угодно, чтобы я спас вашего сына — если это только не поздно — я вас попрошу держать мой приезд в Варшаву в полной тайне. Я буду являться к вам, когда мне потребуется. Мой пароль — «Рго Christo morior» — «умираю за Христа».
Путилин, сопровождаемый графом, направился к двери. В ту секунду, когда он взялся за дверную ручку, послышался голос:
— Libertas, serenissime?[7]
— Amen! — ответил граф. — Аминь!
Быстрее молнии Путилин прикрыл рукой свой орден и, когда отворилась дверь и на пороге ее показалась фигура толстого, упитанного патера-ксендза, громко, по-польски обратился к магнату:
— Имею высокое счастье откланяться вашему ясновельможному сиятельству…
Низкая, сырая комната со сводчатым потолком тонула в полумраке. В этой тьме скрывались очертания каких-то странных, непонятных предметов: высокой лестницы, жерновов, жаровень, колодок.
Чем-то безконечно унылым, страшным веяло от всей обстановки этого непонятного помещения.
Колеблющийся свет длинных толстых свечей, вставленных в высокие подсвечники-канделябры, бросал багровые блики на каменные стены, на сводчатый потолок, с которого порой сбегали капли воды и падали со стуком на плиты комнаты.