— Тихий, безнадежный хроник… Mania grandiosa… мания величия… отчасти и mania persecutionis… мания преследования. Да вот история его болезни.
Старший врач и директор страшного «желтого» дома достал толстую тетрадь, испещренную знакомыми пометками, и углубился в нее.
— Доставлен год тому назад теткой. Женат. Жена бросила его, бежала… Сначала был помещен в 1-е отделение, как страдающий припадками буйного умопомешательства. Потом улучшение, довольно резкий поворот к улучшению. Надежда на выздоровление. Перевод во 2-е отделение и… переход к неизлечимости.
Директор долго еще продолжал знакомить Путилина с описанием болезни несчастного офицера.
Я не привожу здесь в подробностях всех медицинских определений, так как это неинтересно.
— Вы, профессор, конечно, обращали внимание на особенности проявления той или иной мании бежавшего Яновского?
— Разумеется.
— Вы помните их?
— Помню. У нас, психиатров, хорошая память.
— Сколько я знаю, — продолжал свой допрос Путилин, — почти все сумасшедшие имеют свою исходную, отправнуюточку помешательства. Так?
— Так.
— Они проявляют хоть в чем-нибудь свою страсть, свою склонность к тому, о чем порой здоровые мечтали?
— Совершенно верно.
— Так вот, не замечали ли вы в Яновском особой привязанности к чему-либо? Мне это очень важно знать.
Не только я, но и профессор-психиатр с удивлением и искренним восхищением глядели на знаменитого сыщика.
Откуда у него такая красота острого анализа, острого мышления в предмете, для него, очевидно, совершенно чуждом?
— Изволите видеть, — начал директор «желтого» дома. — Яновский, по-видимому, очень сильно увлекался…
— Легендарной историей? — быстро спросил Путилин.
Психиатр откинулся на спинку кресла.
— Вы… вы и это знаете?
— Я вывожу свою «кривую». Простите, профессор, этого вы, впрочем, не знаете.
— Однако слава о вас идет недаром. Вы прозорливый, господин Путилин. Ну-с, совершенно верно. Яновский страшно любил рассказывать о легендах. Так, однажды он меня спросил: «Верите ли вы, профессор, в заповедную тайну Жигулевских гор, тех Жигулей, где пировал Стенька Разин со своими удалыми молодцами?» Я ответил то, что подсказывала мне моя наука, мой опыт, мой метод.
— А еще, случайно, вам не приходилось слышать от негокаких-нибудь легенд?
— Нет, не упомню.
Путилин встал и протянул директору какой-то крошечный лоскуток.
— Идя к вам, я, преодолевая сильнейший страх, какой питаю к помешанным, внимательно вглядывался в халаты ваших больных. Скажите, профессор, такая материя идет на халаты у вас?
Директор всмотрелся в крошечный лоскуток и уверенно ответил:
— Да. Именно такая.
— Ну, вот и все. Простите, что побеспокоил вас. У вас ведь и так дел много.
Известный психиатр с чувством пожал руку Путилину.
— Я счастлив был познакомиться с таким замечательным человеком, как вы, господин Путилин. Прошу верить, ваше превосходительство, что сегодняшний день останется у меня надолго в памяти.
Путилин стал расспрашивать профессора о наружности Яновского.
Мы вышли из страшного дома. До нас долетали безумный хохот, стоны, вой, взвизгивания, проклятия.
На обратном пути от сумасшедшего дома Путилин задумчиво сидел в коляске.
— Ты, кажется, можешь быть доволен, Иван Дмитриевич?
— Почему?
— Насколько я понял, ты напал на след.
— Этого, увы, еще мало, доктор. Мало напасть, надо найти. И потом для меня ясна одна деталь. Однако попытаемся.
В номере «Лоскутной» нас ожидал В.
— Я заехал узнать, Иван Дмитриевич, не потребуются ли вам мои агенты.
— Спасибо, но в настоящую минуту они мне не нужны. Мне придется воспользоваться их услугами, но несколько позже.
— Вы что-нибудь узнали?
— Ничего.
В. недоверчиво поглядел на Путилина.
Разговор перешел на другие темы.
— Скажите, коллега, какие у вас в Москве есть костюмерные заведения-мастерские? — вдруг неожиданно спросил Путилин. — Я, как петербуржец, этого не могу знать…
В., польщенный обращением Путилина к его, В. помощи, оживился.
— Костюмерная мастерская Пинягина, такая же мастерская Ла-шеева. Есть еще несколько.
— Это крупнейшие?
— Да.
— Где находится Пинягина?
— Большая Дмитровка, здание Дворянского собрания.
— А Лашеева?
— Газетный переулок….
— Так, так… Вы ожидайте меня, коллега, под вечер. Может быть, вместе будем работать.
…Зеркальные окна. Вход между колонн — и сразу помещение, производящее впечатление чрезвычайно любопытное.
Всюду — всевозможнейшие костюмы, сверкающие золотом, серебром. Вот стоит римский воин: блестящие латы, горделивый шлем, короткие штаны, широкий меч и круглый щит. Все это надето на манекен. Перед вами воссоздается картина железного непобедимого воина античного великого Рима. Рядом с центурионом-легионером — изящная, изнеженная фигура французского маркиза времен великолепных Людовиков… Там, дальше, — испанские гранды, венецианские дожи, русские бояре, гугеноты, монахи, пейзане и герцогские мантии. Какая поразительная смесь лиц, эпох, народов! Каски, шлемы, плащи, береты, треуголки, колпаки, кокошники, короны и кики, ленты, звезды. Вот вам вся история чуть не с сотворения мира! История наглядная в море красок одежд. Это знаменитая костюмерная Пинягина.
Когда Путилин вошел туда, то невольно залюбовался. Все блистало, сверкало, поражая зрение гаммой тонов, красок.
— Что вам угодно? — подошел к Путилину полный господин.
— Получить от вас некоторые сведения. Я — Путилин, начальник петербургской сыскной полиции.
Управляющий костюмерной вздрогнул и удивленно поглядел на знаменитого, но и «страшного» гостя.
— Вы-с — Путилин?
— Да, я. Разве вы меня знаете?
— Помилуйте, о вас вся Москва говорила, когда вы хлыстов и скопцов изловили, и после иверских святотатцев.
— Так вот, я хочу спросить у вас кое о чем.
— Пожалуйте, пожалуйте сюда! Здесь нам никто не помешает. — Они вошли в небольшую комнату, где под стеклами находились бутафорские драгоценности.
— У вас костюмы петровских времен имеются?
— О! — вырвалось горделиво у управляющего. — У нас есть костюмы всех времен.
— Костюм, например, сержанта петровского или капитана.
— Ну, конечно, господин Путилин!
— Скажите, пожалуйста, вы не можете мне достоверно сказать, продавали вы или же отдавали напрокат за последнее время подобный костюм!
Управляющий на секунду задумался, но потом хлопнул себя рукой по лбу.
— Совершенно верно. Отдавал и отдаю напрокат.
— Кому?
— Я сейчас погляжу в книгу.
— Постойте… Я вам опишу его приметы. — И Путилин стал описывать их.
— Так… так, — поддакивал управляющий костюмерной.
— Похоже?
— О да! Это он. Нужно вам сказать, что этот господин мне всегда казался большим чудаком. Придет, возьмет напрокат этот костюм, заплатит десять рублей, а наутро обратно его приносит. Теперь время не маскарадное, куда, думаю, ему этот костюм? Раз спросил его: для чего, дескать, он требуется. Господин поглядел на меня странно как-то и ответил: «А вам не все равно?»
— Он брал костюм не каждый день?
— Нет. С перерывами. Дня через два, через три. Я ему опять сказал: да не лучше ли вам купить его! Вы ведь за прокат больше переплатите. Да вот, если вы интересуетесь, господин Путилин, этим человеком, так вы можете его скоро у нас повидать.
— Как так?! — вырвалось у Путилина.
— Он сегодня обещал опять взять костюм. Сейчас должен быть.
Прошло с полчаса. Путилин занимался рассматриванием костюмов. Наконец дверь отворилась, и в костюмерную вошел средних лет человек.
— Костюм мой! — резко бросил он управляющему.
— Пожалуйте, пожалуйте… Сейчас только пуговицу пришью. Отрываются они часто у вас.
Путилин впился взором в странного посетителя. Длинные волосы, по плечи… Бритый подбородок… Густые брови. Для Путилина достаточно было взглянуть только один раз, чтобы сразу определить, что волосы, усы и брови поддельные.
Таинственный незнакомец тут же, в нише за костюмами, стал переодеваться. Поданную ему треуголку он спрятал под длинный черный плащ, в который задрапировался наглухо.
— Вот вам десять рублей! — небрежно швырнул бумажку на конторку. — Завтра утром.
Глаза его горели. Движения были порывисты, суетливы. Он горделиво кивнул головой и вышел из костюмерной.
— Видели? — рванулся к Путилину управляющий. Сильнейшее любопытство, видимо, одолевало его.
— Видел. Спасибо. До свидания.
И Путилин быстро последовал за черным плащом.
Управляющий остался с широко раскрытым ртом.
Я сидел и разговаривал с В., который почти все время дежурил в номере Путилина.
— Я убежден, что дело это настолько темное, что раскрыть его не удастся Ивану Дмитриевичу, — говорил он мне.
Путилин быстро вошел в номер как раз при этих словах.
— Если угодно, господа, еще раз посетим Сухареву башню.
Мы вскочили.
— Мне надо еще кое-что осмотреть. Торопитесь.
Путилин пошел из номера. Мы бросились заним следом.
Опять эта тьма, этот отвратительный спертый воздух; эта страшная лестница; эти кирпичи, обрушивающиеся под ногами.
И опять это хлопанье совиных крыльев, писк разъяренных крыс.
— Для того, господа, чтобы вы мне не мешали в моих исследованиях, я должен вас спрятать.
Голос Путилина звучал резко, повелительно. Так всегда он говорил накануне генеральных сражений.
Перед входом с лестницы в комнату-склеп башенки находились две ниши: одна — справа, другая — слева.
— Вы В., будьте добры стать здесь, а ты, доктор, — там. Прошу вас хранить, господа, полное молчание. Что бы выни увидели, что бы ни услышали, будьте немы, как рыбы.
— А где же вы сами будете, Иван Дмитриевич? — спросил московский сыщик-начальник.