— Туда? Назад к Багдаду? Опиши его.
— Черный, с белой звездой.
— Дурак, я мужчину имею в виду, мужчину опиши.
Маруф заколебался — он никогда не присматривался к человеческим лицам.
— Смуглый, — пробормотал он.
— Смуглый, как я?
— Потемнее.
— Что он сказал?
— Сказал… — Маруф изо всех сил старался припомнить. — Он мне сказал… сказал… — И вдруг вспомнил с гордой улыбкой. — Сказал, что приехал за аль-Джабалем. — И, довольный собою, погладил наглазную повязку.
— И больше ничего?
— Ничего, — согласно кивнул Маруф.
Касым подумал.
— Вот гад, — выдохнул он. — В игры с нами играет.
Впрочем, соприкосновение с противником тоже волнует, заодно исцеляя от мучительной скорби. Когда все столпились вокруг капитана, он в последний раз бросил вокруг беглый взгляд, и только потом поднес листок к глазам, вернувшись к проклятой записке.
Во имя Абу-Муслима Преданного.
Курьерам, доставляющим выкуп за шлюху.
Всем семерым немедленно отделиться от каравана.
Направляйтесь на запад от дороги Дарб-Зубейда.
Быстро двигайтесь через Надж по направлению к Нефуд-аль-Кабиру.
Вы должны быть одни.
Не медлите.
По пути вас встретят, передав новые указания.
Не нарушайте их.
Да продлится ваша жизнь.
— Нефуд-аль-Кабир, — с удовольствием прошептал Касым.
— Великое песчаное море, — повторил Юсуф, качая головой. — Не нравится мне это.
— Что именно?
— Нас посылают в пустыню, — объяснил Юсуф, — а Маруф сообщил, что посланник поскакал к Багдаду.
— Да? И что?
— Просто мне это не нравится.
Касым задумался, но был не в настроении осложнять дело.
— Конечно, он туда поскакал, — заключил капитан. — В той стороне легче скрыться. Это вовсе не означает, будто он до самого Багдада доедет. — Еще подумал, удовлетворившись своим объяснением. — Ну, ладно, — решительно кивнул он остальным. — Мы получили инструкции. Отправляемся в путь. Готовим верблюдиц.
— Прямо сейчас?
— В записке сказано: не медлить.
— Да, но…
— Никаких «но». Отправляемся, и все. Немедленно уходим отсюда.
— Надо послать голубя, — вставил Зилл.
Как ни приветствовал он неожиданный энтузиазм Касыма, все-таки понимал, что подобное рвение вызвано больше стремлением поскорей вырваться из каравана, разогнать сентиментальные переживания после гибели Таука.
— Сначала надо повидать «капитана корабля», — с ликованием заявил Касым, — предупредить, что отчаливаем. — Он насмешливо фыркнул, сплюнул в грязь и приказал Юсуфу следовать за ним к голове каравана.
Среди неразвернутых штандартов и сворачиваемых палаток шейх совещался с маленьким горбатым бедуином в одеждах из дельфиньей кожи. За ними другие упаковывали свои товары — страусиные яйца, растопку, зубочистки, — и купленные — хлопчатобумажные ткани, медную утварь, ковры. Глядя на них, Касым споткнулся, замедлил шаг; он видел в жизни только бедуинов из племени харафаджа, регулярно совершавших набеги на Басру ради финиковых пальм. Прочие мимолетно мелькали на горизонте в маниакальном стремлении к цели; никого из них он не знал и гораздо ближе был знаком с китайцами.
— …а кальбы — настоящие псы, — мрачно продолжал мужчина с густыми бровями, ястребиным носом, впалыми щеками: типичный бедуин зловещего вида. — Пошлина особенно круто взлетела в этом году, но уж таково положение дел.
— Неужели? — серьезно переспросил шейх, поглаживая впечатляющую бороду.
— Необходимость не отягощает.
— Только когда выгоды не приносит, — заметил шейх, — предотвращает напрасную трату денег.
— Предотвращение злосчастья очень даже выгодно.
— Когда столько всякого скрыто, — вежливо ответил шейх, — порой трудно бывает…
Любезная беседа вдруг была грубо прервана.
— Эй, капитан, слушай-ка, — вставил Касым.
Шейх оглянулся, готовый сверкнуть глазами, но при виде Касыма вновь почувствовал себя виновным в смерти Таука.
— Извини, — бросил он бедуину и сухо обратился к Касыму: — В чем дело?
Касым вопросительно взглянул на бедуина и шагнул назад, поманив за собой шейха.
— Мы уходим, — объявил он. — Хочу просто предупредить, чтоб ты не дергался, если больше нас не увидишь.
Шейх сверкнул глазами:
— Из-за великана?
— Нет. Просто уходим.
— В Багдад возвращаетесь? — Шейх старался предугадать реакцию халифа.
— Вперед пойдем.
— Вперед каравана?
— В пустыню.
— В пустыню?.. — Шейх недоверчиво переводил взгляд с Касыма на Юсуфа.
— Нам даны указания, — постарался объяснить Юсуф. — Велено углубиться в пустыню.
— Указания от халифа?
— От гонца.
— И куда вы направитесь?
— К великой пустыне Нефуд.
Шейх смотрел то на одного, то на другого.
— Значит, просите сопровождения?
— Отсюда одни пойдем, — отрезал Касым.
— В пустыню?
— Совершенно верно.
— Надолго?
— Насколько потребуется.
— В разгар лета?
— Солнце никогда моряков не пугает.
Шейх наконец выдохнул и дерзко спросил:
— Вы с ума сошли?
Касым оскорбленно нахмурился:
— Нет, не сошли; а ты?
— Чтобы выжить в пустыне, — постарался растолковать шейх, — к ней надо привыкнуть. Долгие годы вписываться в картину.
— Правда? — фыркнул Касым. — Что это за картина?
— Сложная, — сказал шейх. — Безжалостная. Неумолимая.
— Думаешь, море меня к этому не приучило?
Шейх готовился сделать провокационное издевательское замечание, которое лишь осложнило бы ситуацию, если бы не вмешался маленький бедуин, все это время легкомысленно на них глядевший.
— Мир тебе, друг мой, — приветствовал он Касыма, сверкнув в улыбке ослепительными зубами.
Касым сразу замер на месте.
— Мир и тебе, — сухо ответил он.
— Позволь представиться. Я — ибн-Нияса из бану Шихада. Наше племя держит под присмотром пустыню от Кадасии до границ Вакисаха.
Касым заставил себя взглянуть ему в лицо и увидел проницательные глаза, сморщенную бронзовую кожу, на удивление похожую на моряцкую и тем не менее пугающе чужую.
— Ну и что? — спросил он.
— Мой друг, шейх Замахдан, сказал правду, — подтвердил бедуин, мрачно глядя на двух путников. — В унылом одиночестве в пустыне не место неопытным. — Говорил он хорошо, с культурным произношением то ли городского жителя, то ли человека смешанного происхождения.
— Ну и что? — переспросил Касым, неловко себя чувствуя.
Бедуин серьезно кивнул:
— Летом юго-западный ветер губителен. Дыша им, можно умереть. Под таким солнцем даже скорпионы совершают самоубийство. Бури разносят сыпучий песок по равнине, и он исчезает бесследно. Ну и, конечно, безбожный Калави.
Глядя на озадаченную физиономию Касыма, бедуин не упустил возможности воспользоваться его невежеством.
— Калави, да обрушатся ему на голову его собственные палатки, — истинный бич песчаной пустыни, — объявил он. — Скрывается глубоко в барханах пустыни Нефуд, где никто не может его обнаружить. Налетает вместе с сыновьями, прижитыми от гадюк, убивает ради удовольствия. Высоченный, как минарет, с клыками пантеры. Закапывает пленников до подмышек, заставляет насмерть биться на мечах. Неопытный человек обязательно попадает в ловушку.
Касым заметно побледнел. Но тут бедуин, радуясь, что нагнал страху, перешагнул за грань достоверности.
— Не забывай и о демоне Салаахе с бычьими рогами, — продолжал он, — который охотится по ночам. А еще о Сударе, который насилует спящих мужчин, заражая глистами через задний проход. И про оборотней, наполовину людей, а наполовину волков, проворных, как солнечный зайчик, живущих в логовах, похожих на дырку в туче. Если хочешь остаться в живых, тебе нужен искуснейший проводник.
Скептически слушавший его Юсуф усмехнулся:
— Ты, естественно, самый искусный.
Ибн-Нияса понимающе посмотрел на него.
— У меня имеются проводники, способные преследовать ласточку по следам ее тени, — с откровенной ухмылкой похвастался он и снова взглянул на Касыма, надеясь на заключение сделки. — Разумеется, насчет платы будем договариваться.
Однако Касым вдруг полностью очнулся, насквозь увидев ибн-Ниясу сквозь призму сарказма Юсуфа и сразу распознав, что тот собой представляет: преувеличивающего оппортуниста, своего пустынного двойника, действующего исключительно в собственных интересах. Он припомнил кое-какие морские легенды — демона Далана, поедающего жертв кораблекрушений, песьеголовых людей Вик-Вака, глотающих суда змей Фарского моря, — с помощью которых он сам частенько запугивал неопытных подручных, как запугивал бы сейчас Зилла, если б они путешествовали по волнам, а не по пескам на верблюдах. Может быть, поменявшись ролями, он поступил бы точно так же, в полной мере воспользовавшись неосведомленностью собеседника. Внезапное и неожиданное прозрение позволило Касыму разоблачить мотивы бедуина, разгадать его тактику, заранее отбросить любые невероятные предупреждения. Из загадочной и пугающей личности бедуин в мгновение ока превратился в злонамеренного проказника, а Касым обрел уверенность охотника, готового поразить копьем льва.
— Говоришь, о плате будем договариваться? — Уже распалившись в полную силу, он с раскрасневшимися щеками переступил с ноги на ногу. — Нравится тебе звон моих медных яиц?
Сначала бедуин опешил, столкнувшись с агрессией, но очень скоро сам посмотрел на Касыма по-родственному и, гордясь своей способностью без труда приспосабливаться к обстоятельствам, вести словесную дуэль на самом высшем уровне, быстро и победоносно принялся спорить.
— Если у тебя действительно медные яйца, значит, это они звенят, а не кошелек, как я сначала думал.
Касым злобно усмехнулся шутке, подумывая, не пора ли вытаскивать остро заточенный нож.
— Мои яйца отлиты на индийских железных рудниках, друг мой, — выпалил он, — там, где ты мигом сгорел бы, как мошка. На мой член приземляются чайки, выпущенные мной газы до обморока пугают акул. А к тому, что ты называешь глухой пустыней, — добавил он, — я привык, покоряя моря.