— Воды дайте, — прохрипел он, добравшись до остальных в жестком серебряном утреннем свете, и выдавил несколько капель из тощего бурдюка.
— Последняя, — предупредил Юсуф.
Касым вытаращил на него глаза.
— Остальные бурдюки исчезли с бежавшими верблюдицами, — объяснил вор. Беглянки вдобавок унесли единственного уцелевшего голубя, оставшиеся запасы хлеба, сахара, корицы, две тысячи динаров выкупа.
— Я не успел заметить, как они убежали, — пробормотал Даниил, стоя в сторонке.
Касым повернулся к нему:
— Дурак, почему меня не разбудил?
— Верь Аллаху и стреноживай ноги верблюдам, — процитировал Даниил. — Разве не так сказал твой Пророк?
— Мой Пророк? — Касым пристально вгляделся в безумные глаза копта. — Ты меня обвиняешь?
— Верблюдицы оставались без привязи, — упрямо твердил Даниил.
— Ты меня обвиняешь? — переспросил Касым с нараставшим гневом.
— Ты капитан, — сказал Даниил, оскалив в ухмылке желтые зубы и как будто напрашиваясь на оплеуху.
Касым отвесил бы ее, готовясь занести кулак, но в тот самый момент очередной приступ рвоты заставил его вдвое согнуться, изрыгнув из себя содержимое.
— Смотри, чтоб тебя не постигла судьба ибн-Малика, — умудрился выдавить он между спазмами и позывами, вновь загадочно намекая на сына аль-Аттара, чего никак не мог понять Зилл, пока позже Юсуф ему не объяснил.
Они ехали в стеклянных волнах жара с воспаленными глазами, пересохшими губами, отбросив вместе с надеждами красные вязаные изары. Всех, кроме Маруфа, тошнило, мучил понос; они не могли объяснить причину болезни. Юсуф винил финики Шахрияра, а Касым масло. Единственное облегчение доставляли беседы.
— Толстяк ибн-Малик, сын аль-Аттара, — объяснял Юсуф Зиллу, — был просто невыносимым плаксой и нытиком.
В доме на улице Самайда ибн-Малик постоянно задирал и обижал Зилла, который всячески старался держаться от него подальше, но никогда не желал ему зла, тем более насильственной смерти. Теперь же объяснения и тон Юсуфа вместе с прежними намеками Касыма неотвратимо намекали на убийство.
— Не думай, мы его не убивали, — заверил Юсуф.
— Правда? — с надеждой переспросил Зилл.
— Не убивали, — вздохнул Юсуф, давая понять, что истина гораздо хуже. — Ибн-Малик умер от голода. Мы потерпели крушение. Он был самым слабым и быстро погиб, не дождавшись спасения.
Объяснение было столь невинным, что все сказанное Юсуфом дальше просто не укладывалось в голове Зилла.
— И мы его съели, — спокойно продолжал Юсуф. — Вот так вот. Пришлось. Ничего удивительного.
Зилл постарался не выказать отвращения.
— Обстоятельства иногда вынуждают на немыслимые поступки, — растолковывал Юсуф. — Такова жестокая реальность.
Зилл с трудом сглотнул — горло пересохло.
— Исхак тогда… с вами был? — спросил он.
— Еще нет, — ответил Юсуф, не поняв значения вопроса.
— А кто?
— Таук, Даниил, Маруф. Мы ели чаек, листья, насекомых и тем более не могли отказаться от свежего трупа. Его, видно, нам послала судьба.
— Такова была воля Аллаха?
— Может быть, ибн-Малик ничего полезнее в своей жизни не сделал.
Зилл снова сглотнул:
— Вы дяде моему рассказали?
— Вряд ли бы он захотел это услышать.
«Но ведь, — подумал Зилл — аль-Аттар настолько не любил родного сына, что, возможно, одобрил бы такой конец».
— Все равно, не имеет значения, — хмыкнул Юсуф. — Мы все вместе простили друг друга. С твоей стороны неразумно судить нас.
— Предоставлю суждение высшей власти.
— Я вовсе не о том говорю. Просто хочу тебя подготовить на случай, если снова возникнет подобная необходимость. В борьбе за выживание нет ничего невозможного.
Зилл посмотрел вперед на раскачивавшуюся фигуру Касыма и дальше на раскаленную равнину.
— Не верю, что дойдет до этого.
— Надеюсь, действительно не дойдет. Хотя глупо было бы отрицать, будто ты не понимаешь, что мы сбились с пути. Заблудились с самого начала.
Эта мысль не понравилась Зиллу сильней людоедства.
— Нам даны были четкие указания, — возразил он.
— Слишком четкие, правда? — мрачно переспросил Юсуф, опасливо оглянулся на остальных, убедился, что никто на них не смотрит, пошарил в одеждах, вытащил сложенный листок бумаги. — Вот то, о чем ты говоришь — листок с инструкциями, полученный в Куфе.
— Ты его сохранил? — удивился Зилл.
— Вытащил у Касыма из кармана, — признался Юсуф, протягивая ему бумагу. — Присмотрись поближе. Ты же переписчик. Какими, по-твоему, письменами написано сообщение?
Зилл на ходу развернул шуршавший лист, хмуро глядя на неуклюжую смесь угловатых букв и округлой скорописи.
— Отчасти похоже на куфическое письмо… — заключил он, — а отчасти на насху.
— Безобразное сочетание, — подтвердил Юсуф. — Как будто записку писал человек, учившийся по надписям на глиняной посуде.
— Возможно, — неуверенно согласился Зилл, пока еще не понимая сути.
— Первая записка, показанная нам Гаруном аль-Рашидом, была написана крупным почерком тумар, которым составляются официальные документы.
— Помню…
— Кроме того, она была написана на тряпичной бумаге. А эта — жесткая, индийская… военная… — Юсуф забрал листок и надежно припрятал.
— Хочешь сказать, указания дали не похитители, а какие-то другие люди? Кто же?
— Те, кто рассчитывал сбить нас с пути, просчитавшись во второстепенных деталях.
— Зачем кому-то сбивать нас с пути?
— Не могу пока точно сказать.
— А еще, конечно, возможно, — добавил Зилл, стараясь не впадать в уныние, — что записки написали разные похитители.
— Возможно. Только я на кон свою жизнь не поставил бы.
— Ты уже рискнул своей жизнью, — напомнил Зилл, — оставшись с нами, не вернувшись назад. Значит, сам своим словам не веришь.
— Не совсем убежден, — согласился Юсуф.
— Да…
— Однако убеждение с каждым днем крепнет.
Зилл покачал головой:
— Ведь еще есть пророчество, которое сулит нам удачу.
— Твое счастье, что веришь пророчеству. У меня только страхи и опасения.
Ехавший впереди Касым неожиданно подозвал к себе вора.
Тот вздохнул в ожидании очередного скандала.
— Вновь должен тебя оставить, — огорченно сказал он Зиллу. И перед отъездом не удержался от небольшого язвительного замечания, доверительно посоветовав: — Хорошенько запомни. Когда мы ели вкусного ибн-Малика, нашему капитану достался член и яйца. Если еще раз попробует прибрать тебя к рукам, просто вспомни об этом.
— Что такое скала?
Юсуф невольно нахмурился, редко слыша от Касыма такие загадочные вопросы.
— Скала? — переспросил он.
— Ты слышал.
— Скала… — Юсуф силился подыскать подходящее определение. — Крупный камень…
— Что такое «крупный камень»? — нетерпеливо допытывался Касым.
Юсуф понял, что у капитана есть некая цель, а он — подчиненный — обязан изображать тупицу, чего ему не хотелось по какой-то необъяснимой причине.
— Крупный камень, подобно всему прочему, сотворен Аллахом.
— Правильно, — согласился Касым, хоть и не ждал такого ответа — Скала, камень… — Он безнадежно запнулся и с трудом продолжил, надеясь внятно сформулировать мысль: — Чего беспокоиться о скале и ее существовании? — Он слышал однажды такое высказывание и, даже не уверенный в его уместности, хотел просто высказать недовольство.
— Мы с мальчиком не о камнях говорили.
— Камни, сказки, жизнь, смерть… — проворчал Касым, точно не видел разницы между перечисленными понятиями. — В последние дни вы нередко толкуете у меня за спиной.
— Я от тебя не прячусь, когда разговариваю.
— Что там у вас за секреты, которыми со мной нельзя поделиться?
Раньше Юсуф сдался бы при любом намеке, умаляющем достоинство капитана, при вывернутом наизнанку комплименте, прочем великодушном жесте, а теперь, в гнетущей жаре, с больной головой и пересохшим ртом, понял, что слишком устал для этого.
— Мы беседуем, чтобы время убить, — сказал он, — позабыть о жаре и о жажде.
— Для моряка у тебя чересчур золотые уста.
— Некогда я был каллиграфом.
— Для меня ты всегда моряк, — заявил Касым — Или вор, если на то пошло. Поговори со мной, чтоб я забыл о собственной жажде.
Неожиданно не сумев найти слов, Юсуф вдруг словно впервые увидел глубочайшую пропасть, отделявшую его от капитана. Так долго и успешно ее игнорировал, что почти поверил, будто сам родился среди волн, никогда в жизни ни о чем не мечтая, кроме сытого брюха и вставшего члена. Теперь же…
— Давай о Данииле поговорим, — предложил он.
— Чего с ним?
— Опасаюсь за его здоровье.
После бегства двух верблюдиц Касым заставлял Даниила идти пешком. Копт без конца посмеивался, не выдавая смертельных мучений.
— Я должен отдать ему свою верблюдицу и расстелиться ковром под ногами, так, что ли?
— По-моему, он умрет от жары, если мы вскоре не найдем колодец.
— Мы все умрем, если вскоре не найдем воду. — Касым впервые признал, что команде, возможно, угрожает гибель, и мигом нашел подходящего козла отпущения, ответственного за пропавшие бурдюки.
— Даниил во многом еще мальчишка, — заметил Юсуф.
— И я был когда-то мальчишкой. А глупостей не делал.
— Его друг погиб.
— И у меня друзья погибали.
— Солнце сводит его с ума.
— Да? А я, что, не под тем же солнцем живу? — переспросил Касым. — Разве оно меня сводит с ума?
— Едва ли он способен переносить тяготы так, как ты. Как любой из нас.
— Чем это он заслуживает особого обхождения?
— Я просто не думаю, что в такой ситуации наказание идет на пользу.
— Он свихнулся. Ты его видишь. Слышишь, как хохочет.
— Подольше помочись на любое растение, и на нем шипы вырастут.
Касым хотел сплюнуть, но слюны не нашлось.
— Не оспаривай мои решения, — буркнул он. — Предупреждаю.
Капитан бросил вызов; Юсуф редко чувствовал столь горький вкус отступления. Он отвел глаза, глядя в трепетавший от жары воздух, и задумчиво напомнил: