икатура на Томаса Нэша; когда Армадо обращается к Мотыльку «мой добрый Ювенал», это выпад в сторону Нэша, примерявшего на себя роль римского сатирика Ювенала. Шутка состоит в том, что Харви и Нэш в действительности были злейшими врагами и на протяжении нескольких лет вели друг с другом памфлетную войну. Тем комичней оказалась выдумка вывести их на сцене в образах испанского гранда и его пажа. Шекспир всегда подмечал наметанным глазом странности современников. Возможно, имеет значение и то, что Нэш в это время претендовал наряду с Шекспиром на покровительство Саутгемптона. Шекспир нашел остроумный способ разобраться с соперником.
Роль Олоферна, или «Педанта», как он определяется в перечне действующих лиц, столь же очевидно восходит к образу Джона Флорио; он говорит так, будто проглотил составленный Флорио словарь, цитирует взятые оттуда определения и использует итальянские фразы из книги Флорио «Вторые плоды». Есть и другие связи с контекстом современности. Дать королю Наварры имя Фердинанд значило провести параллель между ним и лордом Стрейнджем, которого звали Фердинандо; Стрейндж мог смотреть пьесу в компании Саутгемптона. Также в тексте имеется отсылка к «Школе ночи» («school of night»), хотя некоторые исследователи полагают, что это «мрак» («scowl») или одеяние («suit») ночи. Если это в самом деле школа, то, возможно, имеется в виду ученый кружок вокруг сэра Уолтера Рэйли, чьи авантюрные занятия алхимией снискали кружку название «школа безбожия».
«Бесплодные усилия любви» написаны в самом изощренном шекспировском стиле, напоминающем сонеты и длинные эпические поэмы, которые он уже написал или писал в то же самое время. Из всех шекспировских пьес эта — с самыми трудными рифмами; рифмованные двустишия в особенности подчеркивают замкнутость опыта, лежащего в основе пьесы. Это искусственный мир, где заметнее всего становятся образцы и параллели. Но в пьесе еще более сорока раз встречается слово «wit» — «остроумие». Это игровой мир. И потому эта пьеса в то же время и пьеса каламбуров. То, как в ней проявляется драматическая и языковая виртуозность Шекспира, — почти чудо. Устремляясь вперед за композицией, он иногда спотыкается на образе, который появится в его творчестве позже. Уилл Кемп в роли шута Башки произносит: «My sweet ounce of man's flesh, my in-conie Jew»[194], предваряя строки из «Венецианского купца».
В романе Томаса Манна «Волшебная гора» композитор Адриан Леверкюн задумывает эту пьесу в музыкальном варианте как «возрождение оперы-буфф, в духе самой изощренной насмешки и пародии на изощренность; что-то в высшей степени шутливое и сногсшибательное». Рассказчик в романе называет это «бурным юношеским сочинением Леверкюна» как можно сказать и о самой пьесе. Хотя «Бесплодные усилия любви» и есть почти что опера-буфф. С ее экстравагантностью и сладострастностью, с ее бурной изобретательностью, изобильностью, украшательством, быстрой сменой ритма, с испытанием всех возможностей и нюансов английского языка шестнадцатого столетия — это одна из умнейших пьес, сочиненных когда-либо. Так, один из французских придворных рассуждает об остроте женских насмешек: «Мысль тщетно ловит смысл их разговора, / Но как его осмыслишь, если мчится / Он побыстрей, чем ветер, пуля, птица»[195]. Шекспир написал несколько сонетов для этой пьесы, которые были потом включены в антологию «Страстный паломник»[196], куда вошли два «настоящих» сонета Шекспира. «Смуглая леди» этих сонетов имеет, как кажется, некоторое отношение к одной из приближенных принцессы, Розалине, о которой сказано: «Она лицом черна, как эбонит»[197]. Связи налицо. Другой вопрос, реальные они или надуманные.
Интерпретировать текст сложно еще и потому, что через пять лет после первого спектакля в 1593 году, Шекспир, прежде чем показывать пьесу при дворе Елизаветы, переделал ее. Многое изменил или выбросил, многое добавил. Опубликованный текст пьесы, игравшейся перед королевой, объявлялся как «вновь исправленный и дополненный У. Шекспиром». Печатник, тем не менее, не всегда отражал внесенные изменения. Похоже, что драматург делал пометки на полях или вставлял добавочные листы, слегка выделяя то, что собирался выкинуть. Так, в этом тексте одна за другой могут идти две версии одного и того же монолога.
Загадка пьесы «Бесплодные усилия любви» становится еще загадочней, если обратиться к ее продолжению под названием «Вознагражденные усилия любви». Она входит в перечень шекспировских пьес, составленный современником в 1598 году, и книжный каталог 1603 года подтверждает, что она была напечатана и распродана. Но до нас не дошло ни одного экземпляра. Были попытки идентифицировать ее с «Укрощением строптивой» и «Как вам это понравится» но разница в названиях является серьезным препятствием к этому. Остается просто допустить, что это еще одна «утраченная» пьеса Шекспира наряду с другой «утраченной» пьесой, озаглавленной «Карденио».
Шекспир чувствовал себя легко среди придворной аудитории и с сочинением придворной комедии «Бесплодные усилия любви» оказался в роли привилегированного слуги. Он знал формальности и неформальности придворной жизни и знал, каким тоном знатные господа говорят друг с другом. Он был как дома среди самых значительных ученых и литераторов — иными словами, входил в один из достаточно влиятельных кругов елизаветинского общества. В «Бесплодных усилиях любви» находим также намеки на военные походы графа Эссекса; один биограф предположил даже, что пьеса частично «отдает ему дань», и, конечно, сам Саутгемптон был верным союзником Эссекса в мире дворцовых интриг. Если Шекспир и не принадлежал к «кругу Эссекса», то хорошо знал тех, кто составлял этот круг. Говоря о близости интересов, можно также отметить, что, не будучи диссидентом, Шекспир тесно общался с ярыми приверженцами старой веры. Саутгемптон, Стрейндж, католичество — вот где сосредоточены его личные интересы.
ЧАСТЬ V. Слуги лорда-камергера
ГЛАВА 37
Шекспир не задержался надолго в ближайшем окружении Саутгемптона. После распада труппы графа Пембрука, в конце лета 1593 года, побывав, возможно, во время чумы в секретарях у Саутгемптона, он поступил в другую театральную труппу. Ряд пометок в рукописных экземплярах его пьес решительно дает понять, что короткое время он работал со «Слугами графа Сассекса», пока в следующем году не образовалась труппа лорда-камергера. Если Шекспир и в самом деле поступил в труппу Сассекса вскоре после ухода от Пембрука, то осенью и зимой года он, вероятно, гастролировал с ними. В конце августа они были в Йорке, потом в Ньюкасле и Винчестере. В начале
года труппа вернулась в Лондон, где театрам разрешили открыть рождественский сезон. Прежде чем из-за чумы театры закрылись вновь, труппа сыграла три раза в «Розе» шекспировского «Тита Андроника». Хенслоу в своем дневнике отмечает эту пьесу как «пе», но значение записи неясно. Это не может значить «new» («новая»), как иногда предполагали, поскольку пометка встречается дважды на экземплярах одной и той же пьесы. Вполне может быть, что пьеса заново получила разрешение распорядителя дворцовых увеселений, осуществлявшего в то время цензуру, или же что она была новой в репертуаре именно этого театра. Другие историки театра предполагали, что это аббревиатура театра «Ньюингтон Бате». Судя по содержанию «Тита Андроника», это, вероятнее всего, была переделка оригинальной пьесы, озаглавленной Хенслоу «Тит и Веспасия» и поставленной «Слугами лорда Стренджа» тремя годами раньше.
Перед самой постановкой, 6 февраля, «Тит Андроник» был внесен в издательский реестр для публикации. Шекспир носил пьесу от лорда Стренджа к графу Пембруку, от графа Пембрука к графу Сассексу; когда он влился в труппу лорд- камергера летом 1594 года, новая труппа поставила пьесу еще раз. Проследив за успешными постановками пьесы, мы увидим, как шли дела у Шекспира. Публикация «Тита Андроника», последовавшая сразу же после закрытия театров, заставляет думать, что Шекспир рассчитывал в случае удачи на прибыль; издатель и книготорговец Джон Дантер, к слову сказать, друг и лендлорд Нэша, заодно выпустил и балладу на ту же тему в надежде иметь от этого дополнительный доход. Б пасхальный сезон 1594 года театры вновь ненадолго открылись. В течение восьми вечеров актеры графа Сассекса, объединившись со «Слугами Ее Величества королевы» давали спектакли в «Розе»; совместно предпринятые ими усилия, быть может, объяснялись тяготами предыдущих месяцев. В первую неделю апреля дважды играли «Короля Лира». Это была пьеса, в которой Шекспир сам участвовал и которую позднее целиком переделал.
В это же время он сменил адрес, из сохранившихся записей следует, что он, вероятнее всего, жил в Бишопсгейте, а не в Шордиче. Между этими двумя районами не более пяти минут ходьбы — но в Бишопсгейте жизнь была здоровее, без привкуса борделя и дешевых таверн. Шекспир был прихожанином церкви Святой Елены в Бишопсгейте, расположенной прямо у северной городской стены, и жил близко от церкви, которая, как считалось, была основана императором Константином. В церкви Святой Елены он был обязан бывать и в знак своего присутствия клал на общинный стол металлический жетон. В имущественном списке прихода его имя стоит девятнадцатым, а его мебель и книги оцениваются относительно скромной суммой в 13 шиллингов и 4 пенса. Шекспир располагался в нескольких комнатах одного из здешних многоквартирных домов.
В этом районе любили селиться богатые купцы, и в их числе сэр Джон Кросби и сэр Томас Грэшем. Кросби-Плейс находился на территории прихода, усадебный дом конца пятнадцатого столетия, в котором жил Ричард III в бытность свою лордом-протектором, был хорошо знаком Шекспиру, и он сделал его одним из мест действия «Трагедии короля Ричарда III». Томас Мор тоже владел Кросби в свое время, а в годы, когда Шекспир жил неподалеку, там обосновался лорд-мэр. В приходе также нашли приют несколько семей французского и фламандского происхождения; это было не очень приятное место, известное как «Маленькая Франция». Позднее Шекспир снимал жилье у гугенотов на Силвер-стрит; в беспокойной лондонской жизни он предпочитал общество тех, кого называли «чужаками». Другим соседом был Томас Морли, сочинитель мадригалов и джентльмен Королевской часовни; они были знакомы с Шекспиром с тех пор, как Морли сочинил музыку к двум или трем его песням. Как и всякий актер, Шекспир обучался пению, и по его пьесам можно судить о том, что он был знаком с музыкальными терминами. Отчего бы не предположить, что они с Морли объединялись, чтобы предаться музицированию — занятию, столь характерному для всех елизаветинцев?