— Похоже, — согласился Раммо.
— С какой скоростью он едет?
— Километров пятнадцать, не больше.
— Ехал он туда и обратно минут сорок. Значит, мы где-то почти у цели?
— Километрах в пяти… четырех. А если они где-нибудь останавливались — то и в трех…
— Стоп! — тихо скомандовала Надежда. Подводы остановились.
Глава 12
Уже совсем стемнело. А поблизости все было тихо. Где-то в стороне взлетали и вспыхивали ракеты. Изредка ночь прорезали пулеметные очереди. Это и был фронтовой покой, который утверждал, что все кругом вполне благополучно. Но летняя ночь коротка. Коржиков отлично понимал, что прислушиваться и выжидать бесконечно нельзя. И надо использовать небольшой период темноты, которая уже через час-полтора начнет редеть, а потом и вовсе сменится рассветом. «Пора»., — решил старшина и только было хотел подняться и двинуться вперед, как совершенно четко услыхал чьи-то шаги, а потом и голоса. Говорили вполголоса, двое, по-немецки. Коржиков не знал чужого языка. Но и не понимая, о чем говорят, мгновенно замер.
— Тут где-то должен быть окоп, — сказал один.
— Ты не путаешь? — ответил другой.
— Я же сам его рыл, — снова сказал первый.
— Тогда давай поищем, — отозвался второй.
Немцы разошлись, шаря по кустам. Один из них прошел от Коржикова буквально в нескольких шагах. И старшина уже готов был пустить в ход кинжал. Но немец неожиданно отвернул в сторону и сказал:
— Нашел. Иди сюда.
После этого послышался глухой шум, будто упало что-то тяжелое. Потом торопливые шаги и снова шум. Коржиков понял: немцы по одному спрыгнули в окоп. «Принесла вас холера, — в сердцах подумал Коржиков. И, почувствовав, как накатившее на него оцепенение начало сходить, решил: — Однако придется еще подождать, послушать, что- они тут будут делать». Ждать пришлось недолго.
— Проверь связь, — сказал первый немец. Голос у него был низкий, и Коржиков сразу его запомнил.
— Сейчас проверю. Двадцать пятый! Я седьмой. Прибыли на место. Понял. Полный порядок, — ответил второй.
«Э… да у них тут телефон, — догадался Коржиков. — А все-таки, что же теперь делать?»
Вопрос был непростой. И решить его можно было двояко: либо, не поднимая шума, обойти этот пост боевого охранения стороной и попытаться выйти к своим там, где его не ждали. Либо прикончить их тут обоих и возвращаться старой, знакомой дорогой. У того и другого варианта были свои плюсы и минусы. Обходить пост стороной нужно было так, чтобы не наскочить на минное поле. А кто это поле обозначит для него в темноте? Второй вариант был тоже рискованным. Уничтожить немцев было не так уж сложно. Убери охрану — и дорога к своим свободна.
Все осложнил проклятый телефон. Ведь проверка с другого конца связи могла случиться в любой момент. И тогда тревога по всей линии. Взлетят осветительные ракеты. Откроют огонь все дежурные огневые средства. Но могло быть и так, что проверять этих двух, притихших в окопе, никто не соберется. И тогда Коржиков лишь напрасно упустит время. А риск? Что риск! Каждый его шаг был сплошным риском. И Коржиков выбрал второй вариант.
Коржиков вглядывался в кусты, за которыми в окопе сидели немцы, а в ушах у него слышался слабый голос капитана Спирина: «С рассветом ты должен быть за линией фронта. Должен!» — В этом коротеньком слове было суровое требование присяги, не знающий возражений приказ командира, его собственная совесть бойца я патриота. «Я буду там с рассветом», — сказал себе Коржиков и медленно, бесшумно, будто он не полз, а парил над землей, двинулся вперед. Он не увидел окопа. Он почуял запах свежевырытой земли и понял, что до врага остался один бросок. И он его сделал. Он влетел в окоп как снаряд. Вражеские солдаты не только не успели оказать ему какое-либо сопротивление, они даже не успели поднять тревогу.
Покончив с ними, Коржиков привычно забрал у них документы. Он знал, в разведотделе все пригодится. По крайней мере, установят, не сменилась ли на этом участке обороняющаяся часть противника. Потом, на всякий случай, перерезал телефонный провод и, пригибаясь к земле, двинулся дальше. Темный силуэт двух на отшибе Стоящих сосен был для него ориентиром начала минного поля. Здесь Коржиков остановился и лег. Хотелось хоть малость отдышаться, да и обозначиться тоже надо было обязательно. В темноте и свои могли шарахнуть за здорово живешь.
Коржиков сложил ладони у рта широким раструбом и негромко квакнул. Один раз. Потом два. Потом три. Ответили ему только тогда, когда он прополз на животе еще метров сто. Его встретил тот же сапер из их полка, который и провожал.
— С возвращением, старшина! — прошептал он, радостно пожимая Коржикову руку.
— Пошли, пошли, — заторопил его Коржиков.
— Или один вернулся? — не поверил сапер.
— Тут все равно никто больше не пойдет. Тут немцы сейчас такой сабантуй поднимут, что чертям тошно станет, — ответил Коржиков и пополз по проходу.
Торопился он, надо сказать, не зря. Знал, немцы хватятся своих дозорных. Так оно и случилось. Небо в стороне врага вдруг осветилось десятками ракет, по всему переднему краю немецкой обороны началась интенсивная стрельба. В воздухе засвистели пули, завыли осколки мин. Но Коржикову все это казалось уже чем-то почти бутафорским. «Нейтралка» уже была позади. Тем более что подготовленные заранее для обеспечения прикрытия своих открыли мощный огонь наши артиллерия и минометы.
Бруствер своего окопа Коржиков увидел как-то неожиданно, хотя и чувствовал, что он должен быть где-то совсем неподалеку. Взвилась в небо, разрывая темноту, очередная немецкая ракета, и он увидел перед собой земляной вал. А над ним чью-то каску и пилотку. И протянутые навстречу ему руки друзей. Он потянулся к этим рукам, привстал на одно колено… И вдруг почувствовал сильный удар в спину. Чуть ниже левой лопатки. Не устояв на ногах, он ткнулся лицом в землю, в тот самый бруствер, за которым его ждали. Кто-то выскочил из окопа, подхватил его на руки, передал в другие руки и осторожно, опустил в окоп. Там кто-то осветил его фонариком, потом куда-то его понесли. А он уже не понимал, что с ним происходит. Когда его снова опустили на землю и он на какой-то момент пришел в себя, он вдруг ясно увидел над собой лицо майора Зорина и даже услышал его голос:
— Как же это ты, Павел Ерофеич?
— Вот донесение от капитана Спирина, — ощупывая на груди карман, заговорил Коржиков. — Капитан велел передать полковнику Супруну, что они перед нашим правым флангом подтянули свежую танковую дивизию.
В глазах у него потемнело. Но он собрал остатки сил и продолжал:
— А дамбы надо разбомбить за сутки до начала нашего наступления.
— Какие дамбы, Павел Ерофеич? — не понял Зорин.
— В донесении все указано… — уже почти шепотом ответил Коржиков. — А капитана Спирина ножом этот гад ударил…
Коржиков закрыл глаза и замолчал.
— Как же так получилось? Он же почти был в окопе? — оглядев бойцов, спросил Зорин.
Ему не ответили. Все смотрели на старшину, который уже ничего не слышал и не видел. Потом кто-то сказал:
— Он через бруствер уже перелезал, а тут мина. Ну и осколком…
Достали из-под гимнастерки старшины завернутые в резиновый пакет донесение и карту и передали майору. Старшину накрыли плащ-палаткой.
Потом его подняли и понесли по ходу сообщения в наш тыл. А Зорин побежал к телефону докладывать полковнику Супруну о том, что только что произошло на нашем переднем крае.
Глава 13
Разведчикам удалось донести Спирина до озера. Они слышали взрывы гранат, начавшуюся сразу вслед за ними стрельбу и поняли, что Бритиков завязал с немцами перестрелку. Это придало им сил, и они понесли капитана почти бегом. Полицай честно вымаливал прощение — правильно показывал дорогу. В зарослях ивняка, густо разросшегося по берегу небольшой заводинки, группа остановилась.
— Тут должен быть плот, — тяжело отдуваясь, сказал полицай.
— Ищи, — приказал Филиппов и следом за полицаем пошел в воду.
Камыш окружал озеро плотной стеной. И опять все было так, как говорил полицай. Пока они продирались через ту стену, ноги их то и дело вязли в трясине. Но как только камыш остался позади, перед ними открылась широкая, совершенно чистая, без единой травинки и кочки озерная гладь. Время, было предвечернее, сумерки еще не наступили. Но лес и кусты на противоположном берегу уже тонули в синей дымке.
— Где же твой плот? — нетерпеливо спросил Филиппов.
— С весны я тут не был, — сказал полицай. — Может, уже затонул…
— Ну, так и сам затонешь! — пригрозил Филиппов.
— Дай вокруг пошарю, — сказал полицай и посмотрел на Филиппова.
И первый раз за все время их совместного пути Филиппов вдруг подумал:
«Уйдет, шкура!» Подумал потому, что стрелять в этой ситуации они не стали бы, дабы не выдать себя, а главное, капитана. Полицай, очевидно, понял мысли своего конвоира.
— А так не найдешь. Заросло все тут, — сказал он и отвернул взгляд от сердитых и настороженных глаз разведчика. Но и другого выхода, кроме как найти этот злосчастный плот, в котором можно было переправить капитана, у Филиппова не было. И он сказал:
— Вместе будем искать.
Они полазили по камышу и действительно нашли сбитые скобами замшелые, но еще неплохо державшиеся на воде бревна.
— Вот, — сказал полицай и толкнул плот на чистую воду. — А я почему знаю, я с него рыбу ловил.
Не теряя времени, они вернулись на берег, подняли капитана и снова полезли в топь. Разведчики не знали, что, когда плот с капитаном уплыл в камыши, каратели были всего в двухстах метрах от того места, где группа только что вышла из леса к озеру. Ошибался Бритиков. Ошибались и те, кто нес капитана. Каратели разорвали цепь, когда впереди них рванули две гранаты. Одна группа продолжала прочесывать лес в направлении озера. А другая пошла за Бритиковым, выжимая его из леса.
Каратели продвигались все дальше и дальше вдоль озера, когда один из них, тот, который шел по самому берегу, вдруг увидел на мягкой болотине свежие следы. Они тянулись из леса и уводили в камыш. Сомнений не было: кто-то только что прошел к озеру.