У меня даже голос охрип от удивления. Не оттого, что она про язык сказала, - это все говорят, - а потому, что она вообще рот раскрыла. Она только с девчонками шушукается. А меня она боится. Она ведь знает, что могу ее словами заговорить хоть до смерти. И я уже хотел сказать ей про мальчика и девочку. Но тут я подумал, что опять будет один смех, а станков у нас так и не будет. И я сдержался. Наверное, я все-таки очень выдержанный. Я на нее даже не посмотрел, как будто это муха пискнула.
- Так что, - говорю, - пойдем или не пойдем?
Одни говорят: «пойдем», другие - «не пойдем». Ничего не разберешь. Все кричат, спорят между собой - дадут или не дадут. А чего тут спорить? Нужно попробовать - и все. И вдруг я придумал.
- Але! Ребята! - сказал я. - Если мы станки достанем, в шестом «Б» все лопнут от зависти.
И сразу стало тихо.
Шестой «Б» мы просто ненавидим. У нас в классе про шестой «Б» даже говорить воспрещается. За это пенделей дают. Они нас все время дразнят из-за пузырьков. Главное, что мы не виноваты. Из-за этого еще обиднее.
В самом начале года мы собирали аптекарские пузырьки. Владик, наш пионервожатый, вызвал их на соревнование. А нам забыл сказать. Они набрали сто пятьдесят два, а мы всего восемь штук. Просто нам не повезло - в наших домах все какие-то здоровые, пузырьков не было. Да еще ребята не знали про соревнование - зайдут в одну-две квартиры, а больше не ходят. Я бы, если знал, в доме все лекарства вылил. У нас пузырьков штук десять. А так я даже и не ходил по квартирам. Я в шайбу играл.
А теперь они нас дразнят. Главное, они придумали, чтобы все время про пузырьки говорить. Им говори что хочешь, а они - обязательно про пузырьки.
- Ну и классик у вас, - говорят они. - Сплошные бездельники.
Мы отвечаем:
- Сами вы бездельники. У нас, например, Таланов сам приемники делает.
Они говорят:
- Это мы знаем. Приемники - конечно, хорошо. А вот как у вас с пузырьками?
Мы отвечаем:
- У нас Гера Попов - чемпион района по шахматам.
Они говорят:
- Верно. А как насчет пузырьков?
Мы отвечаем:
- У нас пять круглых отличников.
А они говорят:
- А пузырьков сколько?
Просто замучили нас с этими пузырьками. Мы понимаем, что они нарочно говорят. Они видят, как мы злимся, и говорят назло. Но мы от этого еще больше злимся.
И вот когда я сказал про шестой «Б», сразу стало тихо. Потом Дутов запыхтел:
- Пых… пых… Шмелю - пендель.
Дутов встал, чтобы дать мне пендель. Но его усадили на место и пригрозили, что опять под парту засунут.
И все закричали, что нужно идти на завод. Борька сказал, чтобы подняли руки, кто пойдет. Ребята подняли по две руки. И мы договорились встретиться завтра около кино в половине десятого.
Мы уже хотели уходить, и вдруг прибежал Владик:
- А я думал, вы уже ушли, - сказал он.
- Чего ж ты пришел, если думал? - спросил я.
- Это не твое дело, Шмель! - сказал Владик. - Ребята, у меня важное задание. Завтра в десять часов вы пойдете на сбор пузырьков.
Ребята прямо ахнули. У нас никто слова такого слышать не может - «пузырек». Я сначала даже подумал, что Владик нарочно говорит.
- У т е б я важное задание? - спросил я Владика.
- Ну да, важное.
- Чтобы мы пузырьки собирали?
- Ну да. Тебе, Шмель, непонятно?
- Непонятно. Задание у тебя, а мы собирать будем. Вот ты сам и собирай.
- Ты, Шмель, брось эти штучки, - сказал Владик. - Это пионерское поручение.
- А ты пойдешь?
- Я не могу, ребята. У меня завтра соревнование - за честь школы.
- Ну тогда и мы не пойдем.
- Ты говори за себя. Чего ты за весь класс говоришь!
- Вот весь класс и не пойдет. Мы уже договорились…
И тут ребята начали гудеть. Мы всегда гудим, если нам что-нибудь не нравится. Можно так гудеть, чтобы рта не открывать. Я посмотрел на Борьку и увидел, что он тоже гудит. И даже Вика. Только Дутов не гудел. Наверно, он боялся, что его назовут недисциплинированным.
- Ну, ладно! - сказал Владик. - У вас есть председатель отряда. Вот он и будет отвечать. А мне некогда с вами разговаривать.
- Подожди, Владик, - сказал Борька. - Ребята, тише!
Все перестали гудеть.
- Владик, - сказал Борька, - давай лучше не пузырьки. Хочешь, мы бумагу соберем? Или железо? Только не завтра. Завтра мы на завод идем.
- Про завод я ничего не знаю, - ответил Владик. - Знаю про пузырьки. В десять часов. И все.
Владик убежал.
А мы все равно не пошли собирать пузырьки. Утром в половине десятого мы собрались у кино. Пришли все до одного человека. Даже Дутов пришел, хоть он и боялся, что, если будет недисциплинированным, так его вообще из школы выгонят. А потом мы сели на четырнадцатый трамвай и поехали на завод. Ребята всю дорогу молчали. Мне тоже было немножко страшно. Из-за этого мы даже на всех билеты купили. Кондукторша нас три раза считала и сказала, что в первый раз видит таких сознательных школьников.
Трамвай остановился у самого завода.
Мы подошли к проходной, а там сидит дежурный. Он нас спрашивает:
- Вы, ребята, куда?
- Мы к директору.
- А заявка на вас есть?
- Какая заявка?
- Пропуск нужен. Позвоните в Бюро пропусков.
Я говорю:
- А где звонить?
- Вон телефон на стенке. Набирай пятый номер.
Я набрал пятый номер. Мне отвечают:
- Бюро пропусков. Я говорю:
- Можно нам на завод пройти?
- Кто говорит?
- Костя.
- Фамилия!
- Фамилия - Шмель.
- Как?
- Шмель! - кричу я. - Насекомое такое знаете?
- По какому вопросу?
- Мы не по вопросу. Нам станки плохие прислали. Мы - к директору.
- Передайте трубочку вахтеру.
Дежурный взял трубку, послушал. Потом говорит:
- Товарищ Шмель, давайте паспорт.
Я говорю:
- У меня нет паспорта.
- А без паспорта я пропуск выписать не могу.
Ребята стоят и переминаются с ноги на ногу.
Дутов запыхтел.
- Лучше пойдем пузырьки собирать. Еще успеем.
Если бы он про пузырьки не сказал, может быть, мы так на завод и не попали бы. Ушли бы - и все. Но ребята как услышали про пузырьки, прямо задрожали, будто их током дернуло. Кричат:
- Никуда не пойдем!
- Хоть до вечера будем ждать!
И я тоже решил: буду сидеть хоть до вечера. Потому что мы пузырьки собирать не пошли, и теперь нам без станков лучше в школу не ходить. Вообще-то Владик не ябеда. Он только все время носится как угорелый, а не жалуется. Но ведь и так его заметили, что мы не пришли. Сейчас, наверно, говорят: «Конечно… шестой «Г»… ничего удивительного». А мы ведь не для себя стараемся. Может быть, вся школа станков ждала. И шестой «Б» - тоже, хоть они пузыречники.
Я говорю дежурному:
- Сами станки испорченные прислали и сами еще не пускаете.
А он говорит:
- Про станки, ребята, я не знаю. А пускать не положено, если без заявки.
Мы вышли из проходной и стоим. Вика говорит:
- Костя, а ты позвони директору.
Я отвечаю:
- Сама позвони. Пусть он на тебя кричит, а я не хочу, что бы он на меня кричал. Я ведь не орел. Это ты, может, орел. Ты и звони.
Это я так сказал, потому что разозлился. А Вика просто под руку подвернулась. И еще мне было обидно, что я ничего придумать не мог.
- А я позвоню, - сказала Вика.
Она опять зашла в проходную. А мы стоим, и нам даже разговаривать не хочется. Да еще дождик пошел. У нас в Ленинграде зимой всегда дождик идет. А Первого мая - снег…
Вдруг Вика выбежала из проходной.
- Ребята, идем. Пропустили! Я с директором говорила - он всех пропустил.
На заводе во дворе я так головой вертел, что чуть под паровоз не попал. Там на рельсах паровозик стоял - маленький такой. То есть я не совсем не попал, а так… Если бы он ехал, то попал бы. Машинист мне пальцем погрозил. Значит, я все-таки мог попасть.
Когда мы подошли к зданию, где директор, у меня ноги стали какие-то слабые. Как тогда, на лыжах. Один бы я ни за что не пошел. Все кругом бегают, какие-то тележки ездят. И еще я думал, что директор нас сейчас орлами назовет и выгонит. У нас в школе все директора боятся. А этот, наверное, еще хуже.
На третий этаж мы поднимались медленно-медленно. Ребятам тоже как-то страшновато было. А я ведь еще впереди шел, чтобы не думали, что я струсил.
Я подошел к двери и открыл. А Борька меня подтолкнул, и я влетел прямо в комнату. Там сидела какая-то женщина. Около нее - четыре телефона. Но это я потом разглядел телефоны. Сначала ничего не разглядел. Женщина спрашивает:
- Тебе кого нужно, мальчик?
Я говорю:
- Ой, подождите, там еще ребята стоят.
И выскочил обратно. И дверь закрыл.
- Ты чего толкаешься? - шепчу я Борьке.
А он тоже шепчет:
- Я не толкаюсь.
Тут дверь открылась. Подошла эта женщина, посмотрела на нас и засмеялась.
- Вот оно что. Ну, проходите. Сергей Васильевич вас ждет.
Она подвела нас к двери с табличкой: «Директор». Она от крыла дверь, и я зажмурится. Я думал, толстый меня сразу узнает.
- Входите, не боитесь, - сказал директор.
Я открыл глаза и увидел директора. Он был не толстый. Это был совсем другой человек. И шея у него не толстая.
- Ну, входите, что ж вы у двери топчетесь? Кто из вас Данилова?
- Я.
- Это с тобой я по телефону говорил?
- Со мной.
- Чего же вы от меня хотите?
Ребята молчали. И я молчал. Не знаю почему. Комната была очень большая. И ковер на полу большой. И вообще громко говорить было страшно.
- Вот чудаки, - сказал директор. - Пришли и молчат. Вы садитесь.
Перед столом директора стоял другой стол, длинный. И возле него стулья. Мы сели на стулья.
- Так в чем же дело?
А мы молчим.
- Ну молчите, - сказал директор. - Я работать буду. А вы вспоминайте, зачем пришли.
Директор придвинул к себе бумаги и начал их черкать карандашом. Но я заметил, что он все время на меня поглядывает. Я сидел ближе всех, потому что первый вошел. Мне было видно, что он не пишет, а рисует. Он меня рисовал. Я сразу узнал, потому что он веснушки нарисовал на лбу и на носу. Только очень много - все лицо как рябое. Я вытянул шею, чтобы рассмотреть получше, а он спрашивает: