- А я тоже не хочу! - крикнул Алик Летицкий.
- Сам дурак, - ответил Дутов.
Теперь никто не засмеялся. Это уже получалось вроде игры. Все стали говорить: «И я не хочу! И я…» Дутов сначала отвечал, а потом перестал. В общем, половина класса у нас получились дураки, а остальные - неизвестно кто.
Тогда я сказал:
- Ребята! Алё! Знаете что…
Договорить я не успел. Сзади кто-то запустил в Дутова учебником. Книжка пролетела над партой и ударила Вовку по затылку.
Дутов вскочил. Он стоял, оглядывая ребят, и никак не мог догадаться, кто это сделал. Дутов стоял и краснел. Даже затылок у него стал красный. И вдруг он схватил самого ближнего и изо всей силы рванул за гимнастерку. Гимнастерка разорвалась, а пуговицы запрыгали по полу.
Это был Гера Попов. Он самый тихий у нас в классе. Он даже не говорил ничего. Только его парта - рядом с партой Дутова, и когда все ребята встали, то встал и он.
Гера испуганно посмотрел на Дутова, затем провел рукой по гимнастерке - она была разорвана до пояса. Гера наклонился и молча стал собирать пуговицы.
Я видел, что он чуть не плачет. Я знаю, что он не жадный. Ему чихать на гимнастерку. Только его дома будут за это бить - у него отец пьяница.
Ребята молча смотрели на Дутова.
Дутов пыхтел и краснел еще больше.
Гера собирал свои пуговицы.
А мне вдруг стало жарко от злости. Даже голос охрип.
Я залез на сиденье и сказал:
- Ребята! Герка самый слабый в классе. Верно? А Дутов - самый сильный. Он всех бьет поодиночке. Давайте мы сейчас разорвем ему гимнастерку.
- Попробуй, - сказал Дутов.
- И попробую. - Я соскочил с парты и сказал Борьке: - Борька, покарауль у двери. Если Елизавета Максимовна пойдет…
- Не надо, Костя, - ответил Борька. - Сейчас придет кто-нибудь. Лучше потом.
Но я так разозлился за Геру, что мне уже ничего не было страшно. Наоборот, мне было даже как будто весело.
- Ты председатель отряда, и тебе нельзя драться, - сказал я Борьке. - Не бойся. Я тоже драться не буду. Только разорву ему гимнастерку. Ведь Елизавета Максимовна всегда говорит: никогда не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Вот я и не буду откладывать. А ты покарауль.
Борька направился к двери.
А я подошел к Дутову.
Я протянул руку. Дутов с размаху ударил меня по голове. И тут на него бросились все ребята. Оказалось, что Дутов вовсе уж не такой большой. Его облепили со всех сторон, и никак нельзя было просунуть руку, чтобы его стукнуть. Я хотел дотянуться до гимнастерки, чтобы ее разорвать, но ничего не получилось. Получилась куча-мала, а Дутов был где-то внутри. На конец мы засунули его под парту и не выпускали оттуда, хотя он щипал нас за ноги.
- Идет! - крикнул Борька. Все разбежались по местам.
Открылась дверь, и на пороге показалась Елизавета Максимовна. Она была одна.
Дутов ворочался под партой; он никак не мог вылезти - его затиснули между перекладинами.
- Что ты там делаешь, Дутов?
Дутов только пыхтел. Наконец он выбрался и, весь красный, с расстегнутым воротом, уселся на скамейку.
- В чем дело, Дутов?
- Пых… - сказал Дутов. - Пых… Искал… промокашку…
Мы захохотали так, что с потолка даже мел посыпался.
- Сидите тише и не превращайте собрание в забаву, - сказала Елизавета Максимовна. - А ты, Дутов?.. Нечего сказать, хорош звеньевой.
- Я не буду… пых… звеньевым…
- Почему не будешь?
Дутов уставился в парту и запыхтел еще сильнее.
- Что здесь произошло? Староста!
Встала Вика Данилова.
- Ничего, Елизавета Максимовна. Мы сидели и ждали.
- Таланов?
Встал Борька.
- Ничего, Елизавета Максимовна. Мы просто… сидели.
- Дутов?
Встал Дутов. Он краснел и пыхтел. И… молчал.
- Я жду, Дутов.
Дутов прямо завертелся на месте, так ему хотелось сказать. Ведь если он не скажет, то получится, что он непослушный. А если он плохо учится да еще и непослушный, так его вообще из школы выгонят.
- Пых… - сказал Дутов. - Промокашка… Упала… Я больше не буду, Елизавета Максимовна.
- Что не будешь?
- Пых… - сказал Дутов. - Вот… промокашка…
- Садись, - сказала Елизавета Максимовна. Дутов сел и стал вытирать лицо рукавом.
- Может быть, у кого-нибудь все же хватит мужества сказать, что случилось? - спросила Елизавета Максимовна. - Или бы пионеры только по названию?
Когда она начала говорить про мужество, я не вытерпел.
- Елизавета Максимовна, - сказал я.
- Помолчи, Шмель. Я уже устала от твоих глупостей.
- А вы послушайте. Может, и не глупости.
- Что-то не верится, - сказала Елизавета Максимовна. - Ну, говори.
- Я и говорю. Ничего не случилось. Просто мы не хотим выбирать Дутова звеньевым.
- Почему?
- Потому… не знаю… Он нам не нравится.
- Это интересно, - медленно проговорила Елизавета Максимовна. - Это что-то новое, Шмель. Я не знаю, сам ты это придумал или… Впрочем, это неважно. - Елизавета Максимовна села за стол, помолчала. Затем она взглянула на меня и даже улыбнулась. Чуть-чуть. Так, будто ее дернули ниточками за губы и сразу отпустили. - Ну, а если, например, вам не понравится вожатый? Вы тоже будете против?
- Конечно, - сказал я. - Если не нравится… так чего же?..
- Это тем более интересно. - Елизавета Максимовна говорила, будто по радио: очень ясно, каждую буковку было слышно. - Ну, а если вам не понравится старший вожатый?
Я не понимал, чего она хочет. Да хоть тридцать раз старший. Если не нравится, значит, не нравится. Если бы я один… Ведь все против Дутова. А когда все против - это же случайно не бывает. Значит, сам виноват.
Я сказал:
- Ну и пускай старший. Если плохой… Только мы ведь их не выбираем. Мы звеньевых выбираем.
- Достаточно, Шмель, - сказала Елизавета Максимовна. - Мы еще к этому вернемся.
- Итак, ребята, - Елизавета Максимовна поднялась с места. - У нас было три кандидатуры: Никифорова, Летицкий, Дутов. Давайте голосовать. Кто за Никифорову?
Все подняли руки.
- Кто за Летицкого? Опять все подняли руки.
- Кто за Дутова?
Никто даже не шевельнулся.
- Кто против Дутова?
Все подняли руки как один. Даже Дутов.
- Ну что же, - сказала Елизавета Максимовна и взглянула на меня. - Давайте на сегодня закончим. Я подумаю, кто может быть третьим звеньевым. И вы подумайте. В следующий раз обсудим. До свиданья.
Елизавета Максимовна повернулась и торопливо пошла к двери. По дороге она еще раз взглянула на меня. И опять как-то странно, будто я не человек, а какое-нибудь растение. Тропическое.
Ребята бросились к выходу. Всем уже надоело сидеть в классе. А я еще немножко посидел. Мне хотелось понять, почему Елизавета Максимовна все спрашивала про вожатых. Но я так и не догадался. Собрал свои тетради в портфель и вышел.
Когда я проходил мимо пионерской комнаты, мне показа лось, что там кто-то поет. Тонким таким голосом. Пропоет несколько слов, замолчит, опять запоет. Я открыл дверь и заглянул.
За столом, положив голову на руки, сидела Лина Львовна. Она не пела. Это мне из-за двери показалось, что пела. Она плакала. У нее даже слезы текли.
Я смотрел на нее и не знал, что сказать. Мне всегда жалко, если плачут взрослые.
А она заметила меня и сказала:
- Иди, Костя… пожалуйста… Зайди после… - И она снова заплакала.
Я закрыл дверь и выбежал на улицу.
Во дворе были почти все ребята. Они по дороге вспомнили, что когда выбирали Летицкого, то даже забыли спросить, какого Летицкого - Мишку или Алика?
- Да все равно, они ведь близнецы, - сказал я. - Пусть будут звеньевыми по очереди. Никто и не заметит.
- Ты, Шмель, можешь не острить, - сказал Мишка Летицкий.
- Извини, Алик, больше не буду, - нарочно ответил я.
- Я вот тебе сейчас дам за Алика, - сказал Мишка.
- А ты разве Мишка? - спросил я.
- А ты сам не видишь!
- Не вижу, - сказал я. - Я думал, ты - Алик. Ребята! А знаете! Лина Львовна…
Я хотел сказать, что видел сейчас, как Лина Львовна плачет, и не сказал. Сам не знаю почему. Я повернулся и побежал в школу. У пионерской комнаты я снова услышал, как плачет Лина Львовна. Тогда я вырвал из тетради листок бумаги и написал на нем:
Затем я положил листок у двери завуча, постучал и спрятался за углом. Я видел, как Вера Аркадьевна подняла листок, посмотрела, пожала плечами и пошла в пионерскую комнату.
Когда я вернулся к ребятам, они уже выбрали Алика. Делать было нечего, но ребята почему-то не расходились. Все начали вспоминать, как не выбрали Дутова. Мне тоже нравилось, что его не выбрали. Тут дело даже не в Дутове. А в том, что мы все делали вместе. Вместе засунули его под парту - теперь пусть попробует кого-нибудь тронуть. А потом вместе его не выбрали.
Это у нас первый раз, честное слово.
Следы на снегу
Костя стоял у окна и смотрел вниз, на штабеля дров, засыпанные снегом. Сверху двор выглядел как город: дома - поленницы и между ними - улицы, покрытые только что выпавшим чистым снегом. По одной из улиц пробежала кошка, и на снегу остались четкие отпечатки лап. «Можно выследить, - подумал Костя. - Если бы у меня была собака, я бы пустил ее по следу, и они бы подрались».
Мысль о собаке, идущей по следу, натолкнула Костю на другую мысль. Он подошел к столу и полистал книгу «Щупальца осьминога». Хорошая книга, в зеленой обложке, очень тол стая. Там описано, как один шпион…
Зазвонил телефон на столике.
- Подойди, - сказала Зинаида. - Если меня, то нет дома.
- Почему нет, когда ты дома? - сказал Костя.
- Костенька, у меня послезавтра зачет, - взмолилась Зинаида. Телефон все звонил.
- А будешь на меня маме жаловаться?
- Не буду, не буду, - нервно сказала Зинаида. Костя снял трубку.
- Алло! Зину? - Костя искоса взглянул на Зинаиду и ухмыльнулся. - Сейчас посмотрю.
- Ты что, с ума сошел? - прошептала Зинаида.