Когда Бершов с Туркевичем увидели их в лунном свете внизу под собой, Балыбердин сидел на камне, а Мысловский медленно двигался, как показалось Бершову, к пропасти…
– Стой на месте и жди нас, – крикнул он, и Мысловский остановился.
В полночь они продолжили спуск вчетвером. В трудных участках на скалах Туркевич с Бершовым натягивали веревку, и ребята спускались «по перилам». Шли медленно, и вдруг Мысловский, найдя удобный камень, сел и сказал: «Всё! Здесь хорошо. Я больше никуда не пойду». Бершов глянул на манометр – ноль! Запасного кислорода не было. Бершов снял с себя баллон и надел его Мысловскому. Сняв с себя «кошки», ночная двойка обула Балыбердина и Мысловского и вновь двинулась в путь. Часов в пять луна спряталась, и остаток пути они прошли в кромешной тьме. Лишь идущий впереди Туркевич светил фонариком под ноги, отыскивая собственные следы. Потом вдруг словно зажглись миллионы упрятанных в горах прожекторов. Наступил рассвет.
Пятого мая в пять часов утра четверка подошла к палатке.
Двадцать три часа путешествовали Балыбердин и Мысловский по Эвересту – восемь часов к вершине и пятнадцать часов к лагерю № 5…
Они были совершенно обессилены, а у Мысловского к тому же сильно обморожены руки. На почерневших пальцах вздулись волдыри. Но главное – живы. Живы… Теперь важно было сохранить здоровье.
Иванов и Ефимов, дождавшись связи через час после возвращения восходителей, вышли к вершине, а Бершов с Туркевичем вызвали базу и попросили к рации доктора – Света Орловского.
Доктор – душа экспедиции и ангел-хранитель. Альпинисты помнят случай, как Орловский на высоте 6000 метров в палатке удачно прооперировал прободную язву. Когда Слава Онищенко заболел на высоте 7800 горной болезнью и острая сердечная недостаточность привела к падению кровяного давления до 50:0, доктор вывел его из угрожающего состояния без аппаратуры интенсивной терапии. Впрочем, у Орловского был в этом деле хороший помощник – сам Онищенко. Спасательные работы могли отодвинуть, а может быть, и сорвать планы восхождения. И Слава, зная это, почти без сознания, с едва работающим сердцем, на одной воле, сошел с помощью друзей вниз.
…Утро 5 мая, как мы знаем, принесло доктору Орловскому еще двух новых, «дистанционных», впрочем, пациентов: Балыбердина и Мысловского. Я слышал магнитофонные записи переговоров Орловского с Бершовым. Это были спокойные, деловые переговоры, и Сережа Бершов по указанию Света Петровича исправно делал уколы компламина, гидрокортизона и гепарина, которые предусмотрительный доктор заложил в высотную аптеку. Препараты сделали свое дело: Балыбердин к исходу следующего дня был в порядке. Обморожения Мысловского были серьезными. Очень болели руки, но «прицепиться» с веревки на веревку никто за него не мог, и он мужественно, превозмогая боль, шел вниз в сопровождении «лечащего врача» Бершова, Туркевича и Балыбердина.
…Вернувшись с вершины, Валентин Иванов и Сергей Ефимов уже никого не застали в лагере № 5. Им снова предстояла ночевка без кислорода, но теперь Эверест был уже за спиной, а это совсем другое дело. К вершине они выходили спокойно и деловито, лишь один раз Ефимова, шедшего первым, остановила натянувшаяся веревка – это Иванов не почувствовал, как закончился газ. Баллон поменяли и снова пошли. По дороге, найдя рюкзак Балыбердина, они едва оторвали его от земли. Оказалось, что кроме кинокамеры «Красногорск», трофейной радиостанции и редуктора, которые хозяйственный Бэл подобрал по дороге, в мешке было еще полпуда камней с макушки земли. Пришлось камеру и половину ценной добычи вытряхнуть.
Облака временами разрывались, и были видны тибетская и непальская стороны Гималаев. Они сняли панораму, а потом ефимовским «Любителем» – друг друга и пошли вниз. Так четверка Иванова, хотя и порознь, побывала на Эвересте…
…Была еще четверка Ерванда Ильинского, которая могла выйти на вершину в полном составе.
Все группы, кроме этой – алма-атинской, были сборными. А под знаменами Ильинского собрались его ученики. Покорение всей четверкой Эвереста было бы для них не просто успехом, но и актом благодарности учителю (который, впрочем, не намного старше подопечных). Ерванд Ильинский и Сергей Чепчев вышли из базового лагеря на день позже двойки Казбека Валиева и Валерия Хрищатого (Ерванд сопровождал в пешем походе грузы экспедиции, которые несли из Катманду носильщики, и запоздал с акклиматизацией, лишний день отдыха был важен для него). К тому же Валиев и Хрищатый, как более подготовленные, должны были из третьего лагеря забросить необходимый для восхождения кислород в лагерь № 4 (8250) и снова вернуться в третий, чтобы, подождав Ильинского с Чепчевым, всем вместе выйти на штурм.
События, произошедшие накануне, смешали планы. Мысловский с Балыбердиным, сопровождаемые Бершовым и Туркевичем, спускались в аварийном порядке и вынуждены были ночевать в третьем лагере, лишив четверку Ильинского возможности соединиться (не было свободных мест в палатке.)
Возник разрыв. «Пароход» отплывал, полоса воды увеличивалась, Ильинский и Чепчев видели его, но преодолеть расстояние не было возможности.
Валиев и Хрищатый утром 6 мая вышли в последний лагерь, а Ильинский и Чепчев в оставленный ими – четвертый. Так и шли они с разрывом в день. Утро 7 мая застало передовую двойку в сомнениях. Они чувствовали в себе силы идти к вершине, но тогда рушилась идея восхождения четверкой. Ждать Ильинского с Чепчевым – означало еще раз ночевать на высоте, растратить силы. Не ждать – может быть, утратить то, что не поддается учету…
Погода становилась хуже, и прогноз обещал максимум непогоды.
Первая попытка Валиева и Хрищатого была неудачной. Ураганный ветер мог сдуть с гребня двойку. Прошло два часа борьбы с холодом и ветром, опасной и безрезультатной борьбы. Двойка вернулась в палатку, которую, казалось, чудом не унес ураган, пересидела в ней несколько часов и, когда порывы ветра стали стихать, попросила базу разрешить им повторный выход. В это время Ильинский и Чепчев уже шли к ним. И сейчас, описывая события тех дней, я болею за Ерванда и Сергея, но даже прокомментировать действия, не то что их оценить их, никто, кроме самих участников, не вправе. Есть условия, когда только ты сам принимаешь решение. Один. Эти условия – граница жизни. В нашей истории она проходит у вершины Эвереста.
Валиев и Хрищатый вышли из палатки в пять часов вечера, еще засветло. А вскоре в покинутую палатку вошли Ильинский и Чепчев. «Полоса воды» сузилась настолько, что казалось возможным проложить трап: меньше часа разделяло их.
«Можно нам выйти вслед за ними?» – спросил Ильинский базу. Тамм отказал. «Тогда мы выйдем с утра пораньше». – «Нет, подождите возвращения».
Все лагеря стали ждать. Время шло. А Валиев и Хрищатый не возвращались. Прошло десять часов – срок для столь сильной пары достаточный, чтобы вернуться.
Ильинский и Чепчев сидели в лагере на 8500. Все рации работали на приеме. Ночью раздался щелчок: «База, база…» И тишина. Напряжение росло.
Прошло двенадцать часов. И еще два… Рассвело. Ильинский и Чепчев проснулись, оделись, позавтракали и приготовились к выходу. Прошло пятнадцать часов, а двойка не возвращалась.
Очень сильная двойка.
В 8:30 база вызвала Ильинского: «Одевайтесь и выходите». В это время Ерванд услышал крик. «Кто-то кричит, – сказал он Тамму. – Свяжемся через тридцать минут».
Чепчев выбрался из палатки и увидел Валиева, совершенно обессиленного. Он помог Казбеку влезть в палатку. Потом появился Хрищатый. Оба они едва говорили. Ночное восхождение, на этот раз без луны, на ощупь, в холод, ветер, снег, было невероятно трудным.
Казбек задыхался, ему дали «штурмовой» кислород, но он долго не мог вдохнуть. Хрищатому, который очень замерз, тоже надели маску. (Валерий Хрищатый вскоре погибнет под лавиной при штурме вершины Хан-Тентри.) Три последних часа двойка спускалась без кислорода. Потом, придя в себя, они расскажут, что рассвет был прекрасен, что Гималаи окрасились сначала в пурпур, потом в желтый цвет, прежде чем стали белыми…
К утру 7 мая погода не ухудшалась. Наоборот. Вполне приемлемая для восхождения была погода. Валиев и Хрищатый медленно приходили в норму, когда Тамм, спросив, есть ли обморожения, и узнав, что есть «небольшие волдыри», распорядился: Ильинскому и Чепчеву сопровождать вернувшуюся с горы двойку.
– Я думаю, нет необходимости их сопровождать, – сказал Ильинский.
– А я думаю, есть! – решительно ответил Тамм. – Всем вниз!
Никогда Ильинский не был так близко к вершине. От осуществления мечты его отделяло триста метров с небольшим.
– Значит, мы не идем на вершину? – еще раз спросил он базу, давая шанс Тамму снять со своей души камень запрета.
– Не идете, – сказал Тамм. Может быть, потому, что перед глазами у него был спустившийся вчера обмороженный Мысловский и он еще помнил его фразу: «Спасибо, Женя, ты подарил мне вершину!» Может быть, потому, что слишком долго ходили Валиев с Хрищатым, чтобы у них было «все в порядке». А между тем обморожения рук действительно были незначительными. (Лишь позже, внизу, открылось, что у Хрищатого крепко морозом были прихвачены ноги.) Двойка могла спуститься сама. Но был приказ, и было крушение. Впрочем, Ильинский не был бы Ильинским, если бы не попытался использовать последний шанс. Нет, не для себя. Он пойдет с двойкой вниз, помогая ей перецепляться с веревки на веревку, а оставшийся кислород отдаст Чепчеву. Чтобы тот, подождав Хомутова, Пучкова и Голодова, вместе с ними вышел на маршрут до вершины.
Было утро 8 мая. Посоветовавшись с земляком Чепчева алмаатинцем Голодовым, Хомутов принял решение – идти втроем. По плану команда должна была штурмовать вершину 10 мая – значит, Чепчеву предстояло бы три ночевки на 8500. Слишком рискованно.
Четверка Ильинского двинулась вниз, а Хомутов с Пучковым и Голодовым вверх…
(Пройдет восемь лет. Ерванд Ильинский вновь предпримет попытку взойти на Эверест. И взойдет!)