В то же утро Тамм получил радиограмму из Москвы. В ней говорилось, что всем участникам штурма присвоено звание заслуженных мастеров спорта. Это на первое. А на второе – в связи с ухудшением погоды и во избежание лишнего риска прекратить все восхождения. Понятно. Чего рисковать к празднику.
Владимир Шопин и Николай Черный в это время зашнуровывали ботинки, чтобы предпринять законно заработанную попытку выйти на вершину. Их остановили, утешая тем, что они внесли огромный вклад в общую победу. Это была правда. Но расшнуровывали ботинки они с тяжким сердцем.
Хомутов в этот момент был уже в четвертом лагере.
«Такой вот приказ, – сказал ему Тамм. – …Смотрите сами». – «У нас опять пять баллонов кислорода на человека, и мы в порядке». – «Вы слышали – решайте сами!» И хотя это не было ни разрешением подниматься дальше, ни запретом, это было решение Тамма. «Сейчас подойдут ребята, и мы решим… До связи в восемь вечера».
В восемь вечера связь застала Хомутова, когда тройка находилась уже на пятой веревке по пути в предвершинный лагерь.
«Состоялось собрание, и большинством голосов решено, что вы должны вернуться, – говорил от имени большинства Шопин. – Не рискуйте!» – «У нас у всех дети, – ответил Хомутов. – Мы не мальчишки. Нам по сорок. Мы строили планы, чтобы завтра, в День Победы, выйти на штурм. Мы все-таки пройдем в пятый лагерь. До утренней связи!»
Они пришли на 8500 вечером. За день преодолев путь от третьего до пятого лагеря.
Девятого мая в 8:30 Тамм, как обычно, вышел на связь: «Поздравляем вас с Днем Победы! Где вы?» – «Спасибо. Мы прошли рыжие скалы. До вершины три часа ходу». «Черти!» – скорее с радостью, чем с осуждением, сказал Тамм.
В 11:30 на вершине они салютовали Дню Победы поднятыми ледорубами и вымпелами-флагами нашей страны, Непала и ООН. Тамм передал в Москву слова благодарности за присвоение званий заслуженных мастеров спорта и добавил, что приказ о запрещении выхода на вершину опоздал. И еще три человека на вершине высочайшей горы мира!
«Молодцы!» – отозвалась Москва.
…На зеленой лужайке у реки, в двух часах ходьбы до Луклы, где альпинисты остановились для отдыха, покинув Эверест, Михаил Туркевич фотографировал траву. Соскучился Миша по нормальной земле за два месяца, проведенных среди камней, льда и снега. Все соскучились, но уже вечером, у костра, затеялось вполне деловитое обсуждение возможности «пробить» новую гималайскую экспедицию на другие вершины по никем не пройденным маршрутам.
Меня подмывало спросить: что же все-таки их гонит на вершину, зачем они от леса, реки, от цветов, трав и птиц идут в этот враждебный человеку мир, но урок Германа Буля – первовосходителя на Нанга Парбат (8125 метров), который на устроенном в его честь приеме в Вене ответил: «Чтобы хоть там не слышать этого вопроса», – остановил меня.
«Раз есть вершина – конец пути или дно – конец пути, значит, надо найти этот путь и пройти по нему», – отвечаю я за альпинистов, поскольку ко мне никто не пристает с вопросами после достижения мною в Гималаях 4000 метров без рюкзака.
Мы сидели, слушали треск сучьев в огне, тихую песню Ефимова, вечное, но поучительное ворчание доктора. А я думал о последнем решении Тамма, связанном со штурмом 9 мая.
Оно было небеспристрастным. Страстью были проникнуты действия Балыбердина, единственного из наших, вышедшего на вершину без кислорода. И восхождение Мысловского, лучше других знавшего свои возможности. И лунное постижение горы Бершовым и Туркевичем, и ночной символический «сон с кислородом» Иванова и Ефимова. Две попытки Валиева и Хрищатого были полны страсти, и отчаяние Ильинского с Чепчевым, и слезы Москальцова, и спуск Онищенко, и страдания Шопина и Черного, и, наконец, бросок через лагерь на вершину в День Победы Хомутова, Пучкова и Голодова.
Все было проникнуто страстью.
И желанием ее.
(5)Санкт-Петербург, Мюнхен, Листвянка (Байкал), Барселона, Пинега (Архангельская область)
(5)
Пушкина нет дома
Я жил на Мойке, в бывшем доме Дельвига напротив Пушкиных наискосок, и иногда по утрам, глядя на окна их квартиры, ждал с любопытством – вдруг растворятся?
Мюнхен‐72. Без определенного места
Предполагалось, что мои знания до недавних пор полупрофессионального спортсмена, написавшего неплохой диплом по истории современных Олимпиад, могут пригодиться при освещении Олимпийских игр
Подвиг портрета
На Байкале, в поселке Лиственничный, или по-домашнему Листвянка, приезжающий на пристань местный житель, или набегающий на озеро турист, или иной какой работник, или праздный наблюдатель мог видеть два странных предмета, которые, право, не с чем сравнить, кроме как с НЛО
Полет на фоне Саграда Фамилия
Этот снимок сделан на Олимпийских играх в Барселоне. Он нам так нравится, что мы решили напечатать его без текста. (Это один негатив без «хитростей»)
Пинега. Чаепитие после путча
…Высокий худощавый мужчина с лицом городского технического интеллигента допил чай и, словно продолжая разговор, начатый не со мной, сказал, вставая:
– Нет! Это не жизнь. Не было жизни в России и теперь нет. Революция крестьянам не помогла. Как работали они от зари до зари, так и теперь работают не разгибаясь. Кичились сравнять деревню с городом, а сровняли с землей
Королевство Мустанг
– Ты окружен изнутри, приятель. А мелкие особи, которые захватили пространство вокруг твоей жизни, – ничто. Они живут в страхе и ненависти. Их среда ограничена стремлением защитить свое место. Разговор с ними должен быть обращен не к ним, а к тем, кто их не принимает. Это единственный способ быть услышанным. Правда, услышанный собеседник для них всегда враждебен. Они это чувствуют и защищают ареал обитания пустотой. Все, что за границами пустоты, – чужое и опасное. Ты им не нужен. Зачем же они тебе? Они будут стерты из памяти в тот момент, когда перестанут доставлять дискомфорт, как больные зубы. Важно найти, с кем можно объединиться внутри себя. Ты там не один.
– Господи! Ты объясняешь их необязательность в твоей жизни, значит, ты о них думаешь.
Эпиграф обращен к себе, понятно. Это я хотел избавиться от назойливого присутствия мусорного времени и найти опору заложенной в меня природой радости. Найти, полакомиться самому и поделиться ей с друзьями. С вами поделиться. И, важное (!), подселить в наше внутреннее пространство тех, кого я прежде, до путешествия на север Непала в Мустанг, не знал, кто, обладая добротой, не боится ее растратить, потому что она – раз данная – прибыть может, а не убывает никогда. Да и бояться жителям поднебесного Гималайского королевства нечего. Разве что Зла. Но и со Злом они как-то справляются. За три дня праздника Тиджи буддийские монахи в дошедших из древности, невероятной красоты бордовых одеждах и шапках с пурпурными гребнями загонят Зло в глиняные кубики, вынесут его за городскую стену и в виду могучих и прекрасных Гималаев, под рык пятиметровых медных труб – дунченов, словно исходящий из утробы гор, расстреляют Зло двухсотлетними мушкетами. Потом вымоют крохотную площадь перед королевским дворцом и скажут жителям Ло-Мантанга, столицы крохотного Королевства Ло:
– Зло покинуло Мустанг! Можете спать спокойно.
У нас все не так просто. Да ведь и живем мы не столь очевидно, как в крохотном гималайском королевстве на севере Непала у границы с Тибетом, в той части мира, которая ближе всего к небу. Мустанг с населением десять тысяч человек, говорящих на старом тибетском языке лобо, расположился, возможно, в самом красивом и суровом месте Великих Гор.
Дорог в королевстве нет. Все грузы жители несут на себе или везут на мулах, карабкаясь по опасным и узким каменистым тропам, или предательским осыпям, или по пересохшему на время руслу реки Кали-Гандаки на высотах от трех до четырех с половиной тысяч метров. Глинобитные деревни-крепости невелики, и от одной до другой десятки километров. Поселения окружены тщательно обработанными полями, на которых растут нетребовательные злаки. Еда здесь скудная, жилища скромные, горы суровые, люди доброжелательные.
Серые холодные массивы (порой с вкраплением охры) переходят в ослепительно белые, всегда заснеженные горные цепи, увенчанные знаменитыми восьмитысячниками Дхаулагири и Аннапурной. Над всем этим густо-синее небо.
Покой и мощь.
Человеку здесь указано свое место. Оно не унизительно. Оно просто соответствует масштабу. Гималайцы этот масштаб чувствуют и удивительным образом достойно в него вписываются. Возможно, от органического неприятия суеты другого (хотел написать «большого», но не уверен в соответствии величин) мира и от многовекового стремления к гармонии с окружающей их суровой красотой. Без гармонии никак не выжить. Да и с ней тяжело.
У них нет регулярного электричества, значит, нет радио, телевидения и связи. Правда, в крупных селениях появился спутниковый телефон (один на всех, чтобы вызвать помощь), неторопливо заряжающийся от солнечных батарей. У них нет газет. Нет нищих. У них есть книги, которым сотни лет, и есть люди, которые их читают.
Библиотека в Царанге – втором по величине городе королевства – высотой в четыре этажа. Она построена чуть не полтысячи лет назад. Окна, в которых, естественно, не предполагались стекла, затянуты пленкой, которая спасет от ветра, но не от холода. На втором этаже, куда поднимаешься по приставной лестнице, за низкими столами сидят одетые в монашеские одежды дети-«семинаристы» и изучают плоские, потемневшие от времени оригиналы книг. Несшитые, плоские страницы-таблицы, собранные в коробки, хранятся на стеллажах.
Веками многих гималайцев эти книги обучали любви и пониманию жизни духа. Хочешь подлинных чувств и веры в слово – читай оригиналы.