стояли на фоне деревенской улицы Ушгули.
Это были живые дети
Валерия Челидзе.
(8)Атлантический океан, Псковская область, Одесса, Батуми, Орловская область, Боржоми, Галапагосские острова, Копитнари, Уганда
(8)
Восхождение ко дну
Несгораемый голубой костюм с эмблемой подводного обитаемого аппарата «Мир» был перекинут через плечо, на другом плече висела сумка с фотоаппаратами
Сено скосил
…Если мне приспичило его заснять – будь любезен! Только минуточку: с куревом в вечность как-то нехорошо, неделикатно
Баскервильские коты
«Вот смотрите, я могу его погладить». Он провел рукой по загривку, на котором тут же вздыбилась шерсть
Кофе в Батуми
– Да, да!.. Греки, турки, контрабандисты… Похоже. А милиционер отвернулся, потому что ему заплатили или просто так?
Свинарки
Никто, никакая добрая к народу власть не возьмет вас на руки, как взяли вы своих мытых, ухоженных поросят. Не больно вы ей нужны
Шарманка
За стеной негромко и слаженно пели мужчины. Они закончили, и песня в открытые двери плавно вытекла из комнаты и поплыла вверх по ущелью, радуя приехавших на воды отдыхающих
Земля не для людей
Утром меня занесло на Галапагосы…
Сталин и Ленин в Разливе
– К Белле с пустыми руками?! – вскричал Гоги, свирепо подняв бровь
Человек в шляпе
Раньше, бывало, мужчины сплошь ходили в котелках, кепи, картузах. Человек с непокрытой головой словно бросал вызов, как нынче тот, что в шляпе
Сванские женщины в отсутствие мужчин
Мужчины в доме живут, в поле работают, в компании беседуют. Они уносят за порог то, что накопила семья: тепло, любовь, постоянство. Они говорят между собой о незначительном своем совершенстве и создают легенды об удали трат. События, большей частью случайные, вырастают до уровня подвига, пустячного, впрочем.
Женщины дом создают, с поля в дом несут, растят детей и напитывают их будущими воспоминаниями. Они любят (бывает и так), терпят и хранят. У них в горах один раз выбирают мужчину, и хорошо, если удачно. Женщины не уходят в армию на разруху души, редкий год выбираются в город за покупками, потому что не на кого оставить хозяйство, и в праздниках участвуют нечасто и коротко – много забот. Пока мужчины у церкви с серебряными иконами двенадцатого века в День святого Кверике будут резать барана (горные христиане на всякий случай сохранили кое-что из древних языческих обрядов), петь свои протяжные песни и рассаживаться на траве выпить некрепкой сванской водки и поговорить, женщины накроют на стол самодельный сыр сулугуни, вяленое мясо, хлеб и ту же слабую водку и станут ждать.
Они все в черной одежде, которую не снимают никогда, потому что траур в горах длится годы, а ушедших родственников в больших семьях много. Может, в торжественный час сменят они черный платок на белый. Ненадолго. Их дни похожи, как близнецы: ухаживать за скотиной, стирать, готовить, кормить, провожать и ждать. Не чего-то особенного ждать, а мужчин. А дождавшись, накормить, рассказать, как вели себя дети, выслушать и уложить спать. Они живут так веками, монотонно, как нам кажется, и скучно. Можно обидеть их словом «выживают». Но похоже, выживают не они. Они сохраняют дух, веру, традиции, устои и распоряжаются своими жизнями, как положила им судьба и природа.
Когда все станут одинаково принимать происходящее, слушать, смотреть и метаться одинаково, тогда вспомнят об этих женщинах, живущих в толще времени, и будут ездить к ним, чтобы увидеть естественное поведение, принятое к исполнению и сохраненное. Наверное, мы будем сочувствовать им. Или завидовать.
А пока эти сванские женщины прервали труд и замерли для оказания мне статической помощи в фотографировании. У них в доме чисто,
коровы доены, башни выбелены, дети сыты.
Жизни у них по горло, а времени на рефлексии вовсе нет. Зима завтра. Или лето. Или осень…
Ну что вы крутитесь под ногами?
Говорите что-то не зависящее от вас?
Мечетесь внутри себя?
Ступайте, дров принесите, не то холодно будет
скоро обсуждать отсутствие теплоты и перспективы.
Ступайте, ступайте!
Красавицы – ошибка природы
Отношу исключительно к своему нынешнему восприятию мира, но женщины, которые на виду, в основном не радуют. (Как, впрочем, и мужчины.) Современные телевизионные «звезды» вульгарны, простопородны, лишены шарма и скверно говорят по-русски. Большей частью. (Чтоб не ставить крест на всей популяции.)
Понимаю. Все-таки вот уже сто лет дворня насаждает и формирует вкусы масс.
Кого там они считают красивыми? («Они» – все, кроме меня, как оказалось, гендерного мизантропа.) Их оценка – характеристика их вкусов, или, точнее, раз уж я мизантроп, – дурновкусия. Оно проявляется во всех областях нашей недопроявленной жизни – от политики до награждения деятелей культуры орденами и медалями, с медициной, образованием и производством красивых отношений внутри обозначенных мной границ.
Впрочем, есть очаги сопротивления. Эти очаги и греют.
Помню рассказы мамы о довоенном, жутком в своем явлении времени.
«Женщины в Киеве были красавицы, если хочешь знать.
Оля Винтер. Сестра-балерина сделала себе фамилию Ивер, по-французски “зима”. Где они сейчас? Муся Золотницкая. Ася Александрóва. Валя Кулакова – помешалась потом в Москве. Муся Садовская – оригинальная.
Одна вышла за чекиста Западного. Они были четыре брата, взяли псевдонимы: Южный, Северный, Восточный, Западный… В тридцать седьмом их посадили.
Четыре сестры Цехоня – одна другой красивей.
Стася Бронская – красавица, легкомысленная, но красавица.
Валерия Драга – красавица. В нее стреляли, из-за нее стрелялись. Сумароков (в 1908 году он уже был антрепренером) женился на Драге, когда она была совсем молодой актрисой. Он был старше ее. Она называла его по имени-отчеству, Сан Саныч, и посылала на “вы”. А он ее – Драга».
Мама сама в молодости была хороша, как оригинал для скульптуры Ивана Шадра «Девушка с веслом», и персонажи, период цветения которых мне застать не удалось, были не абстрактными именами. Я видел некоторых киевских красавиц в период достойной их зрелости.
И мужчинам-то стареть нелегко… Многие, на наших глазах утрачивая обаяние, вероятно, становятся именно теми вздорными и недобрыми персонажами, которыми были и раньше, когда им хватало сил сохранять в жизни сценический образ пристойного человека. Да и нам доставало энергии обманываться, чтобы влиться в их партию, хоть бы они нас и не знали. Причастность к доблестям, которым на самом деле «цена – дерьмо» (по словам трактирщика Паливеца из бессмертного «Швейка»), все еще выглядит привлекательной для унылого и непродуктивного большинства.
А женщина? Каким талантом, какой силой вкуса и отвагой должна обладать богиня экрана или сцены (или просто богиня), чтоб принимать знаки возраста как приемлемую плату за счастливо (или не очень) проживаемую жизнь.
«Я слишком дорого заплатила за каждую морщину, чтобы отказываться от них», – говорила великая Анна Маньяни.
И поразительно, – мы не видели этих морщин. Мы видели прекрасные, умные, страстные, печальные глаза на лице, от которого невозможно было отвести взора. Маньяни, как Одри Хепбёрн, как Анни Жирардо, как Алиса Фрейндлих, как Верико Анджапаридзе… не защищены от приходящих лет. Они защищены от измены себе. И от потери нашей любви.
Мне везло – я видел их. И я их узнавал.
На девяностолетии Тонино Гуэрры в кулисах крохотного, почти игрушечного трехъярусного театра на сотню зрителей сидела необыкновенно отчетливая женщина.
«Это Мукку, знаменитая керамистка из Фаэнцы. Она почти ровесница Тонино, – сказала мне Лора Гуэрра. – Все известные послевоенные художники в Италии были ее поклонниками».
Лора так и сказала – «поклонниками». Теперь не догадаешься, что означает это слово. Наверное, они были в нее влюблены. А у некоторых был с ней роман. Да… Жаль, не застал Мукку в цвету, но и теперь представляю, что это могло быть.
Кое-что из бывшего, ставшего легендой, я все-таки застал. И хотя в силу позднего развития осознать явления красоты не мог, припоминаю, что, играя во дворе с другими пацанами из театрального дома, как должное воспринимал красивых женщин, все еще вызывавших восхищение у тех, кому был дар видеть их в зените.
Вот по Крещатику в лосинах и со стеком идет артистка Валерия Францевна Драга. А за ней спешат не только мужчины, но и женщины, чтобы обогнать ее и взглянуть на лицо, чуть прикрытое жокейским кепи.
Или Мария Павловна Стрелкова с пятого этажа («Праздник святого Йоргена», «Веселые ребята») была красива не по-советски. Потому и играла женщин из прошлого, иногда, впрочем, фальшиво, как ее антипод Любовь Орлова – женщин из будущего. Мария Павловна была добра. В тяжелые послевоенные годы вместе с мужем Михаилом Федоровичем Романовым, великим Федей Протасовым русской сцены, они удочерили девочку Машу, погибавшую от голода в провинции, где театр имени Леси Украинки был на гастролях.
Или Алла Александровна Казанская, награжденная радостной, живой красотой и способностью участвовать в судьбе своих учеников, многие из которых стали звездами сцены и экрана. Если б не помешала война, мы бы, верно, имели свою Дину Дурбин, только красивее, обаятельнее и без песен. В двадцать один год Казанская сыграла Нину в «Маскараде» театра Вахтангова и получила от Хачатуряна посвящение на нотах знаменитого вальса.
Никого из этих женщин я не сфотографировал. Хотя уж Аллу Александровну мог – время было. Но актрису Московского художественного театра Ольгу – дочь Казанской и Бориса Барнета – снял с любовью. Случались и другие удачи в области изображения на пленке женской красоты. Хотя редко все-таки.
Но ведь и Природа, совершенная в целом, ошибается нечасто.