Но сейчас он ищет эскиз. Это важно. В это время приходит его друг Джанни Джанини, высоченный горбоносый человек с крупным лысым черепом и некоторыми железными зубами. У него нежная улыбка и растерянный взгляд. Когда-то он был цирюльником, потом Гуэрра помог ему купить магазин, где Джанни торгует сувенирами по его эскизам.
– Сейчас поедешь с Джанни в Санта-Агату – он покажет тебе один фонтан.
Джанни не знает ни одного слова ни на одном языке, кроме итальянского. Я на итальянском знаю два: «bene» и «феноменально». Он в каком-то смысле Бетховен, да и я несколько глуховат. Такие собеседники.
Дворники еле разгребают дождь на ветровом стекле, тучи привязаны к холмам тонкими струями.
– No bene! – кричу я, показывая на небо, – «нехорошо». Он удивленно смотрит на меня и вдруг понимает, что я сказал по-итальянски. Долго с жаром и отпусканием рук от руля он говорит мне, по-видимому, о крепостях, которые спас от разрушения Тонино – вот эту на скале, и ту, дальнюю, которая светится на фоне сизого неба.
– Феноменально, – говорю я. Он улыбается и молчит.
Санта-Агата – крохотный средневековый городок с крепостью-замком. С нижней улицы на верхнюю по широким перилам ползет бронзовая улитка, оставляя за собой цветную дорожку из смальты, по которой течет вода. Фонтан вписан в пространство, не нарушая гармонии.
– Тонино, – показывает на улитку Джанни. – Bene?
Я не успеваю сказать «феноменально», как его обнимает довольно привлекательная женщина. Разговаривая, они выходят на крохотную площадь, ограниченную невероятной красоты домами, где карабинеры, вышедшие из «фиата», в своих нарядных белых портупеях приветствуют моего поводыря, потом хозяйка заведения на три столика угощает нас вином, а единственный посетитель Франческо, достающий Джанни до груди, обнимается с ним и после краткой беседы (видел бы Феллини эту жестикуляцию) уходит. Чтобы вернуться с огромным ключом.
Этим ключом он отпирает высоченную дверь, и мы входим в театр.
Нет, клянусь, Тонино прав, постоянно употребляя слово «феноменально».
Представьте себе зал, ну, скажем, Большого театра с люстрой, ложами, бархатом, креслами в партере и тремя ярусами, полноценный и прекрасный театральный зал, обладающий к тому же феноменальной акустикой, на пятьдесят человек.
Джанни и Франческо сели в первом ряду, я вышел на сцену. Хотелось запеть. Я посмотрел на Джанни. Наверное, ему тоже хотелось, но он же совестливо сдержался. Спустившись в партер, я разместился рядом, и минут десять мы слушали великолепную итальянскую тишину.
По всей Романье расставлены, развешаны, построены знаки любви Тонино Гуэрры к своей земле. Все они исполнены высокого искусства, вкуса, достоинства и скромности. Они не кричат и не требуют внимания. Их узнаешь внутри себя и обнаруживаешь не просто уместность, а необходимость в этом прекрасном ландшафте.
– Надо сделать книжку с картинками и твоими текстами: «География Тонино», – скажу я ему по возвращении.
На самом деле замечательные книги с работами Гуэрры есть, но Лора переводит ему мои слова, и что, вы думаете, он говорит? Вот именно.
– Феноменально!
Город Башня не так уж велик. В нем одна улица и человек пятьдесят жителей, которых мы с Джанни не видели. Мощеная дорога ведет на вершину холма, где высится одинокая сторожевая башня. Темные облака висят низко, как потолки в домах Корбюзье.
Джанни отодвигает замшелое бревно шлагбаума. Похоже, что здесь давно никого не было. Пустынно и ветрено наверху. Вершина пирамиды крыши городского собора ниже уровня холма.
– Сюда! – Джанни ведет к башне. Там с четырех сторон, почти замаскированные складками земли, раскатались на газоне рельефные керамические «Ковры».
Я лег на землю, чтобы с высоты взгляда кузнечика попробовать совместить пластические формы «Ковров» с окружающим миром.
«Можно, оказывается, украшать землю, не унижая время?» – наверное, хотел сказать Джанни, но я бы все равно не понял, поэтому он спросил:
– Bene?
– ……, – понятное дело.
Полдюжины кошек лежали на диване и на огромном добродушном ротвейлере Бабе, которого подарила вдова Микеланджело Антониони.
Тонино ждал нас в кресле при полном параде.
– Пойдем, я покажу тебе «Источник молитвы».
До обеда полчаса. На обед тоже опаздывать нельзя, поэтому мы торопливо поднимаемся в студию-кабинет. За время нашего с Джанни путешествия Тонино нарисовал чудесный лист. Каждый день в свои восемьдесят восемь лет он встает в семь часов и после завтрака рисует. Или пишет. Каждый день новая картина или текст.
Сегодня появился и большой, с выпученными, как у рака, глазами барашек. Принесла его керамистка, работавшая по эскизу маэстро.
– Феноменально! – говорю я.
– Belissimo! – обманывает мои ожидания Тонино. Он лезет в папку и достает несколько рисунков и чертежей фонтана. – Мы возьмем их, когда поедем к кузнецу. Смотри.
Внутри церкви на полу – белый открытый короб с отвесными водонепроницаемыми стенками. Глубиной 50–70 сантиметров. На дне его керамические макеты церквей, высотой сантиметров 30–40. К бассейну с крыши подведены изломанные водосточные трубы, разного сечения и профиля, заканчивающиеся над бассейном. Трубы подвешены на тросах. Во время дождя вода стекает в бассейн, звеня, стуча, шурша.
Бассейн заполняется, и церкви под звук дождевого органа уходят под воду. Вокруг на лавках сидят люди, слушают, смотрят и думают.
– Тонино! Я знаю место, где должен быть построен «Источник молитвы». В Калязине на крохотном островке торчит колокольня от затопленного Рыбинским водохранилищем Калязинского монастыря, а Мологский монастырь, описанный крестьянским архимандритом отцом Павлом Груздевым, одиннадцать лет сидевшим в лагерях и ссылке, вовсе ушел под воду. Но они есть. И память о них не ушла. Можно сделать копии затопленных монастырей и церквей и поместить на дно твоего «Источника молитвы» – в колокольне. Это будет точно.
– Возьми чертеж. Я тебе расскажу сон.
«Я проснулся от своей улыбки.
Я ходил по Москве, городу, который стал моей столицей.
Я видел на улицах и площадях знакомые предметы (“Можно так сказать? – спрашивает Лора. – Может быть, предметы искусства?”), которые окружают меня здесь.
Я видел там фонтаны, которые сделал в Романье.
И мне показалось, что Москва от этого стала еще ближе и прекраснее.
Я должен надеяться, что кому-то, живущему в Москве, приснится тот же сон».
В восемьдесят четвертом году Тонино и Лора переехали сюда из Рима. Ему захотелось вернуться к своим началам.
– Представляешь, отец и мама Тонино возили фрукты на повозке отсюда в Пеннабилли, а оттуда лес и уголь. Тонино маленький шагал с ними пешком.
Он был младшим в семье. Мама Пенелина носила его одиннадцать месяцев. Ей было сорок семь лет, и она родила его с волосами и отросшими ногтями. Доктор Малагутт сказал: «Дайте ему немедленно печеное яблоко».
Лора повествовала о старой истории, словно она произошла вчера. Мы сидели в кафе, которое некогда принадлежало сестре Тонино. Сестра любила сладкое, но страдала диабетом и ослепла, после лечила людей прикосновением. Так ей казалось. Она продолжала есть торты и умерла.
Лора оставила меня осмысливать эту историю семьи Гуэрра, а сама пошла на цветочный базар покупать Тониночке какой-то куст в подарок. Вернулась она вовсе не с кустом (который обещали доставить в Пеннабилли), а с официантом Пьетро, принесшим огромный арбуз с очень красивым орнаментом, вырезанным на зеленой кожуре.
– Он хотел тебе показать. Скажи ему bene!
– Феноменально! – сказал я, и Лора радостно засмеялась.
– Здесь много связано с Тониночкой. Вот арка…
– Там написано, что она все-таки поставлена в честь папы Гогонези, который родился здесь.
– Ну да. Жителям предлагали выбор: канал до моря или арка. Они выбрали арку, чтобы было красиво, хотя канал был бы практичней. Тонино перекрыл движение на площади. По его просьбе вечнозеленые деревья заменили липами, чтобы были видны четыре времени года. А потом сделали фонтан.
Круглый фонтан должен был выглядеть, по мнению Тонино, как луна, упавшая на площадь. Высокая одинокая струя – необходимая вертикаль.
У Гуэрры был друг Орландо Санчини, красавец и богатый человек, его вдова позвонила Тонино и спросила: что мог бы сделать Орландо для города?
– Фонтан на площади.
– Я готова.
Когда фонтан был построен, Гуэрра попросил выбить надпись: «Этот праздник воды создан благодаря Орландо Санчини», – и подписал: «Жена».
Тонино с друзьями образовал группу GAS (группа друзей Сантарканджело). Они устраивали выставки и поэтические турниры, украшали город памятными досками и картинами на домах.
На стене фрагмент полотна Каньяччи и надпись: «Великий художник Джордж Каньяччи родился в одном из домов в Контраде Сантарканджело. В каком, не знаю».
– Смотри! – Лора показывает мне надпись на углу:
«Дорогая, ты говоришь, что любишь цветы, и срываешь их в поле.
Дорогая, ты говоришь, что любишь рыб, и ты их ешь.
Дорогая, когда ты говоришь, что любишь меня, я боюсь».
Мы поднимаемся на верхушку холма к башне с часами. На улице Верди маленький белый домик, здесь родился Тонино. Рядом на соседнем доме плакатик: «Музей пуговиц – 8500 шт.».
«Рай мы уже прожили. Это было детство».
На самом деле ту, что была прообразом героини «Амаркорда», звали синьорина Ирма. Она была такая же прелестная, как Градиска в фильме. И все мальчишки знали, что она без трусиков ходит в кино, когда на экране Кэрри Грант.
Дух Федерико Феллини Тонино поселил в Сантарканджело.
Когда-то Гуэрра написал поэму «Мед». (Он считает, лучшую.) Феллини, который замечательно рисовал, сделал иллюстрацию к книге. Это была… ну роскошно крупная женщина, которую Тонино преврати