— Вы им все объясните, надо торопиться.
— Это не так просто, а мост должен быть надежным, сир.
— Если бы вы сохранили лодки, нам было бы легче.
— Вы сами приказали мне сжечь их, сир.
— И как же мешает лед на реке!
— Будь у нас больше времени, мы соорудили бы эстакаду из бревен.
По правому берегу из дозора возвращались польские драгуны. Когда их командир, нахлестывая коня плеткой, проскакал по первому мосту, все сооружение зашаталось. Съехав на берег, офицер повернул к стройке, где находился император.
— Сир! Сир! Русские!
— Они направляются сюда?
— Они ушли!
— Они убрались в Борисов, — улыбаясь, сказал император, довольный, что своей хитростью обманул посредственных генералов противника.
— Теперь ты понимаешь, Шантелув, почему наши раны столь ужасны?
Д’Эрбини, сохранивший ружье своего недавнего пленника, держал на открытой ладони пули из его патронной сумки.
— Не пули, а голубиные яйца.
— А что вы будете делать, когда кончатся русские пули?
— Буду проламывать казакам головы этим ружьем!
— Или штатским, мой капитан. Посмотрите на этот бедлам!
Перед возведенным понтонерами мостом, по которому переправлялись полки Удино, гренадеры с трудом сдерживали толпу возбужденных людей. Их штыки уже давно никого не пугали. Беженцы толкались среди лошадей и повозок, их становилось все больше и они сбивались в плотную массу.
Еще не успели переправиться через реку тысячи солдат 2-го армейского корпуса, как были завершены работы на втором мосту. Повозки императорского дома, выстроившись вереницей, ждали команды трогаться. Артиллеристы тоже готовились к переправе. Здесь же собиралась гвардия, хотя часть ее осталась у первого моста; чтобы сдержать напор толпы. Под неодобрительный ропот людей землекопы из военных строителей копали широкую траншею. Капитан со своей бригадой пристроился вслед за старой гвардией. Коленкур давал указания возчикам:
— Чтобы не перегружать мост, вы должны ехать как можно медленнее и держать дистанцию.
— На это потребуется много времени.
— У нас впереди вечер и ночь.
На деревянный помост въехала коляска. Затаив дыхание, все прислушивались к стуку колес по настилу моста. Следом проехала карета, и тоже обошлось без неожиданностей. Тогда Коленкур решил пустить по обе стороны повозок гвардейских пехотинцев. Быстро стемнело, и пришлось зажечь факелы, из-за чего переправа через Березину стала напоминать похоронную процессию. Смирившись со своей участью, беспорядочная масса гражданских устраивалась в поле на ночлег вокруг подожженных повозок.
Осветив факелом окошко одной из колясок, капитан заметил своего слугу. Это успокоило его. Славный Полен… В конце концов, не так уж плохо все складывается: через несколько дней они будут отдыхать в Вильно, процветающем городе, где можно будет потратить деньги и повеселиться. Русская армия, которой опасался Бассано, отошла. Она должна были усилить соединение Кутузова.
Когда д’Эрбини ступил на мост, случилась неприятность: колесо катившейся впереди повозки провалилось в дыру между разошедшимися досками настила. Дежурившие на плотах понтонеры бросились укреплять помост, а кучер и пехотинцы приподняли повозку и высвободили застрявшее в бреши колесо.
Проявляя осторожность, солдаты вели запряженных лошадей под уздцы, это позволяло сдерживать животных и быть начеку в случае внезапной опасности. При въезде на мост повозки соблюдали дистанцию, однако к выезду они скучивались: на прихваченном морозом правом берегу колеса уже успели вспахать землю, и подъезжающие повозки вязли в грязи, загромождая выезд на лесную дорогу. Мост, перегруженный по этой причине, плохо выдерживал переправу. Всякий раз, когда надо было поправить покосившуюся стойку либо иную деталь моста, в работу включались понтонеры.
Д’Эрбини шел по мосту, стараясь не смотреть на черную воду, в которой теснились льдины. Время от времени ледяные глыбы таранили сваи, и от этого мост ощутимо подрагивал. Капитан уже преодолел половину пути, когда перед ним остановилась карета: пала одна из лошадей. Кучер и пассажиры обрезали постромки, которые удерживали лошадь, и столкнули животное в воду. Подняв фонтан брызг, оно ушло под воду.
Потрескивание моста становился все тревожнее. Капитан решил действовать самостоятельно: переходя от коляски к коляске, он советовал пассажирам для их же безопасности выйти из экипажей и идти пешком. Он уже собирался постучаться в окошко повозки секретарей, лошади которой опасно били копытом, как вдруг под нею проломился настил; лошади с храпом испуганно рванули в сторону, и повозка свалилась в реку. Десятки факелов осветили место драмы.
— Полен! — крикнул капитан.
Понтонеры направили свой плот к повозке, содрогавшейся под ударами плывущих льдин. Она лежала поперек реки, зацепившись колесами за одну из стоек моста, которая под напором льда и течения могла завалиться в любую минуту. Передав кому-то факел, д’Эрбини уцепился за край помоста, сполз с него и повис над водой. Его ноги стали на кузов лежащей на боку повозки. Каблуком сапога капитан выбил стекло дверцы, просунул внутрь руку и, отодвинув задвижку, распахнул дверцу. Из темного проема к нему сразу же потянулись руки. Гренадеры сбросили веревки, а понтонеры уже подгребали к полузатопленной повозке. Всех спасенных пассажиров подняли на мост. Но Полена среди них не было. Где Полен? И Рок? Д’Эрбини заглянул в салон экипажа, но он был пуст.
— Господин капитан!
Полен вместе с Роком стоял на краю моста. Их предупредили о возможной опасности, и они предпочли идти пешком позади коляски.
Себастьян, наклонившись вниз, попросил капитана.
— Господин д’Эрбини, взгляните, пожалуйста, не видно ли там коричневой кожаной сумки. В ней мои книги.
Капитан сделал вид, что ищет, но про себя подумал, что этот молодой Рок, хоть и сосед по Нормандии, но большой нахал.
Себастьян вместе с другими служащими императорского двора мерз у костра на опушке молодого леса, откуда просматривалась Березина. Армия продолжала медленно переправляться на западный берег. В свете бледного утра одна колонна следовала за другой. Мост для переправы артиллерии и обоза ломался много раз, и Себастьян, наблюдая, как мучились в ледяной воде понтонеры, про себя порадовался, что он секретарь, а не понтонер. Те безропотно лезли в реку, что-то подправляли, и движение возобновлялось. Солдаты сознавали, что от их работы зависело спасение армии.[12]
На подходе к мостам гренадеры с трудом сдерживали неспокойную массу людей, желавших перебраться на другой берег в те короткие промежутки времени, когда один батальон уже перешел мост, а другой был еще на подходе. Но армия имела приоритет и давала всем это почувствовать. Старшие офицеры заставляли толпу расступиться ударами палки, плоской стороны сабли, рукояти пистолета. Себастьяну показалось, что он увидел Даву верхом на лошади; того едва не затерло между двумя фургонами: маршал лично собирал своих грязных и изможденных солдат, рассеявшихся среди повозок, лошадей и негодующих беженцев.
Внимательно присматриваясь к растерянному люду, теснившемуся у реки, Себастьян надеялся увидеть Орнеллу. Что с ней? Жива ли? Внутренний голос подсказывал ему, что она где-то здесь, в этой сутолоке. Ему хотелось убедиться в этом. Себастьян направился в сторону хутора из трех домов, где император собирался провести ближайшую ночь.
Послышались сдавленные крики и призывы на помощь… На земле, лежа на животе, причитал вольтижер. Еще до рассвета его друзья, сбившись в темноте с пути, провалились в присыпанный снегом глубокий колодец, который вырыли крестьяне.
— Вы не можете сбросить им веревку?
— Все веревки пошли на строительство мостов.
— А пояс?
— Он короткий.
— Тогда ветки?
— Они ломаются.
— Ничего нельзя сделать…
— Да нет же, надо смотреть под ноги, чтобы не свалиться в одну из этих чертовых ям!
Укутавшись в толстые одеяла, у догорающего костра сидели уланы и дымили короткими трубками. Их лошади были привязаны к стволам сосен.
— Вы не могли бы одолжить мне одну из ваших лошадей? — спросил Себастьян.
— Куда вы собираетесь ехать?
— К мостам.
— А если мы ее больше не увидим?
— Одолжите в обмен на это…
Себастьян показал им бриллиант, который держал двумя пальцами. Кремлевские бриллианты — это все, что у него было. Уланы с сомнением поглаживали усы. Они колебались. В этой ледяной пустыне золото, серебро и драгоценные камни ничего не стоили. Как-то раз Себастьян видел, как одинокий беженец предлагал серебряный слиток в обмен на хлеб, но люди, не останавливаясь, проходили мимо — серебром сыт не будешь. Один из уланов в звании лейтенанта согласился. У него было две лошади, и он уступил Себастьяну крапчатую кобылу своего слуги.
Себастьян проскакал рысью отделявшие его от берега двести метров и осторожно въехал на мост. Сваи, на которые без конца наталкивались льдины, заметно накренились, а доски настила в некоторых местах совсем немного не доходили до воды. На левом берегу, запруженном повозками, масса беженцев была такой плотной, что не могла сдвинуться с места. Кареты и телеги цеплялись колесами; возницы, размахивая кнутами, орали; люди, сбившиеся в кучу, как стадо баранов, топтались на месте. Только сейчас до Себастьяна дошла вся тупость его поступка. Зачем он здесь? Он едва не сгорел при пожаре, избежал смерти от холода, голода, едва не утонул, спасся от казаков, и вот теперь по своей воле вернулся в толпу штатских, не всем из которых суждено переправиться через Березину. Он осматривался вокруг, надеясь заметить черноволосую голову, которую обязательно узнал бы.
Император вместе с молодой гвардией верхом проезжал по второму мосту, а пушки Удино катились вниз с холма, оставив позиции, с которых обстреливали болота.
— Если вы войдете в толпу, сударь, она проглотит вас и, кто знает, сможете ли вы целым вернуться оттуда?