… Да что вы разгоготались? Как вам не стыдно?
— Ну ладно, — успокаивая всех, сказал Соловей, — хватит. И так уже весь сон перебили… Что с полем-то будем делать?
— С каким полем? — не понял Квасов.
— Что делать, что делать? Против железа не попрешь — у них трактора, — Боткин угнездовывал в топке большое полено.
— Слава богу, — вздохнул Олег, поднимаясь, — а то я уж решил, что никому здесь до земли дела нет.
— Вы насчет перевозки грунта? — спросил председатель. — Да, это, конечно, бесхо… — испуганно взглянул на Олега. — Да, конечно, надо что-то придумать. Можно как-то связаться с руководством, заострить вопрос, попытаться отложить его решение на более поздние сроки…
— Пошел ты, — уныло возразил Соловей, сползая с печки. — Где ж эт тебя раньше черти носили? А вдруг они завтра как раз всю почву и вывезут?
— Но иного выхода у нас нет! — снисходительно пояснил Квасов.
— Есть выход, — без радости в голосе произнес Олег. — Но — теоретический: можно ручей перекрыть, вода поднимется хоть ненамного, и машины уже вброд не пройдут. Там, кстати, в одном месте хорошая горловина — русло узкое, берега высокие, крепкие…
— Раньше по этой реке лес сплавляли, — вспомнил вдруг Соловей.
— Ну вот и досплавлялись, — согласился Олег.
— А один лодочник, что на переправе работал, опрокинулся тут во время шторма и утоп — не доплыть было до берега… — Боткин жалостливо вздохнул. — Дак чем перекрывать будем? Надо ведь, чтоб они не смогли разрушить.
— Вы что, братцы? Что вы затеяли? Так нельзя! — взволновался Филимон Квасов.
— Хоть избу туда волоки, — покачал головою Олег.
— А комбайн не сгодится? — спросил Николай. — Возле кузни комбайн лежит, СК-4…
— Комбайн бы, пожалуй, в самый раз, — прикинул Олег. — Да как мы его дотащим? — и невесело ухмыльнулся.
— Попробовать можно, — сказал Николай.
— Это вчетвером-то? — напомнил Олег.
— Без меня, — строго сказал Филимон.
— Попробовать можно, — заключил Соловей. — Давайте чайку, что ли, да и пойдем — скоро уж светать будет.
На рассвете Олег, Боткин и Соловей направились воевать СК-4, а председатель, сказав: «Ну смотрите же», ушел в село. Комбайн стоял за кузницей, на лугу, спускающемся к реке. Сначала отвинтили все, что отвинчивалось, оставив лишь бункер на шасси, потом лопатами обкопали колеса так, что они уже не вязли в земле, а наоборот — возвышались над нею. Наконец, с помощью ваги попытались сдвинуть комбайн с места. Шевельнувшись, он снова увяз. Пришлось таскать из деревни доски и выкладывать их на манер рельсов до самой реки. Хорошо еще, в одном дворе обнаружился штабель хороших сосновых досок — должно, хозяева собирались пол перестилать.
Опять обкопали, опять качнули, бункер стронулся, оси заскрежетали, взвизгнули… Агрегат с воем и грохотом помчался к реке и ахнул в воду.
— Всего-то и делов, — задыхался Боткин, — а некоторые сомневались.
Но оказалось, что вода пробивается и под комбайном, и по бокам, и сквозь щели.
— Делаем так, — предложил Олег, — собираем в деревне мешки, короба, корзины, набиваем землей и укрепляем гидротехническое сооружение.
Работали до полудня. Олег несколько раз пытался остановить стариков, но: «Не-эт, паря!» — подмигивал Боткин, а Соловей тихохонько добавлял: «Я ничего, ничего — не волнуйся». Опустили мешки под шасси, законопатили дыры у одного берега, у другого, сверху и наконец запрудили: река навалилась — железа не одолела, подпрыгнула — высокий борт не пустил, в стороны — берега держат. Остановилась, затихла. И вот уже поверхность ее подернулась матовой пленкой, а вот — травинок-сушинок да скрюченных ольховых листьев понанесло.
Неясным оставалось, достаточна ли подпора для того, чтобы затопить брод, но сил для выяснения уже не было. Придя в избу, мужики рухнули и спали до поздней ночи.
— Иван! — позвал Боткин. — Худо мне, помираю.
Зажгли свет. Соловей склонился над Боткиным. Олег стиснул руками виски и замотал головой: «Это я во всем виноват!»
— Надорвался, видать, — шептал Боткин. — Помру… Иван! Иван!.. Хоть не зазря помираю-то? Не зазря? А, Иван?
— Да бросьте вы, дядя Коль! Что вы ерунду говорите? — испуганно зачастил Олег. Лицо его сделалось плоским, родинки поразъехались.
— Чего уж тут, — вздохнул Соловей. — Не зазря. Плохому делу помешали — поле спасли…
— Эх, знать бы наверняка — спасли или не спасли? А, братцы?.. — Олег кивнул и бросился из избы.
Когда он вернулся, Боткин уже сидел на кровати. Соловей понуро стоял у стола.
— Ишь ты! — сердито выговаривал Боткин. — Хотел, чтобы я прежде его убрался! Не выйдет! — и пригрозил Соловью черно-багровым указательным пальцем.
— Что? — оторопело спросил Олег. — Что случилось?
— Приступ был у него, — объяснил Соловей. — Газы подперли.
— А теперь все в порядке, — весело заключил Боткин. — А он: «Не зазря», «Не зазря»…
Олег устало сел на пол прямо у двери и закрыл руками лицо.
— А ты чего мокрый? — поинтересовался Боткин. — Чего там?
— Есть, братцы. Есть подъем! Больше метра — вон как я выкупался!
— Живсырье ты мой родненький! — Боткин, как был, босой, прошлепал к двери, опустился на колени и, обняв Олега, ткнулся ему в плечо. Соловей пошел посмотреть окно, в котором, кроме отражения керосинового огня, ничего не было видно. Потом Коля поднялся.
— Братцы! — он натурально рыдал и не пытался скрыть этого. — Братцы! Ведь получилось же, получилось!
Соловей хмуро одернул его:
— Неча тут, готовь завтрак!
— Какой разговор?! — вскинулся Боткин, широко распахнув руки. — Сделаем!
Чай пили на улице. Вынесли стол, скамьи, самовар, праздничную посуду. Всходило солнце, в низине, над гладью новорожденного водохранилища, плыл туман.
— Теперь здесь чайки поселятся, альбатросы, — мечтательно произнес Боткин. — Буревестники прилетят.
— Хорошо, — сказал Соловей. — Когда-нибудь всем людям будет вот так хорошо.
Олег кивнул, но Боткин возразил:
— Не будет. Потому как кончатся однажды раздолбаи вроде тутошнего директора, и не с кем воевать будет — тоска!
— А если не кончатся? — усмехнулся Олег.
— Тогда изведут они всякую жизнь к чертовой матери.
— Хорошо! — повторил Соловей, не внимая. — Настанет время, и в болотах болота окажутся, где был лес — лес вырастет, а на поля придут крестьяне с плугами.
— Блаженный, — покачал круглой головой Боткин.
— И не надо будет ручьи перегораживать, — вставил Олег.
— А ручьи вновь станут реками, — продолжал Соловей, — и потекут туда, куда текли.
— Блаженный, — утвердился во мнении Боткин.
Вдруг долетело из-за реки бормотанье мотора, и вскоре у брода возникли два «уазика»: один — зеленый, другой — милицейский, желтый. Люди высыпали на берег, ходили туда-сюда, размахивали руками.
— Все, мужики, — сказал Боткин. — Все, отмечтались.
Не глядя друг другу в глаза и не говоря ни единого слова, Олег с Боткиным собрались и отправились к броду. Соловей по-прежнему сидел за столом и пил чай.
— И я б с вами пошел, — повинился Иван, — да хозяйство: зайцы, пасека…
— Тебе хорошо, — вздохнул Боткин. — Ты человек лесной.
— Дак и вы, — Соловей поднял острые плечи, — вы тоже… люди.
Не дослушав, Боткин махнул рукой и покатился к реке. Олег зашагал следом. Постояли у бывшего брода, покумекали, как форсировать. Олег начал уже было раздеваться, но тут Коля сказал: «А, черт с ним со всем!» — и бухнулся в воду. Намокнув по грудь, они выбрались и остановились перед незнакомым мужчиной в маленькой шляпе, которому Филимон Квасов что-то тихим голосом объяснял, указывая на тот берег.
Олег с Боткиным поздоровались, но незнакомец, стоявший в двух шагах, словно бы и не слышал. Правда, милиционер подмигнул. Но что это могло означать — неведомо.
Так ждали мужики, потупив головы, стекала и стекала с них вода, а председатель, наклонившись к шляпе, продолжал что-то шептать. И вдруг незнакомец воскликнул: «Здравствуйте!»
Олег отшатнулся, а Боткин подпрыгнул даже.
— Здравствуйте, — испуганным хрипом поздоровались мужики еще раз. Милиционер вновь подмигнул, и вновь — непонятно: с угрозой или же ободряя.
Внезапно незнакомец и Филимон развернулись и, не простившись, пошли к машинам. Боткин качнулся следом, но Олег придержал: «Команды не было». Машины поурчали и исчезли в лесу.
— Де-ла-а! — опешил Боткин.
— Опять одежку сушить, елки зеленые! — расстроился заготовитель. — Только после ночи просохла — и опя-ать!
И тут они друг на друга взглянули: Боткин был багровей обычного, Олеговы родинки сползлись к переносице. Члены Достославного общества страдальчески покачали головами и вдруг расхохотались до слез. Потом, вздрагивая в затихающем приступе, форсировали реку обратно.
— Братцы! — донеслось. — Братцы! — На том берегу стоял Филимон Квасов. — Братцы, подождите, я с вами! Перенесите меня, а то вы уж все равно мокрые…
— А шел бы ты! — отмахнулся от него Боткин.
— Да подождите вы! Собаки наши нашлись — они, оказывается, с гончими убежали и теперь, значит, на свалке живут. Да подождите!
Охотники, не оборачиваясь, уходили.
— Расформируют, — предположил Олег.
— Едва ли, — уверенно заявил Боткин.
Соловей сидел за столом, пил чай и, слушая птиц, вздыхал: «Хорошо!»
АМЕТИСТ
Шел дождь, и автобуса не было. На станции собралось много народу, поговаривали, что автобуса не будет вообще, так как Белавинское озеро разлилось и перехлестнуло дорогу. Высказывались надежды: «Хотя б до Белавина, там, может, кто на лодке подбросит», — но неизвестным оставалось, где автобус: то ли свернул назад и, стало быть, возвратится, то ли проскочил за озеро и застрял уже на обратном пути, и тогда «хотя б до Белавина» будут посылать какой-то другой автобус, с другой линии, а когда это произойдет — неведомо, потому что всюду дожди — такая весна, и всюду автобусы застревают.
Однако явился. Шофер, спрыгнув под дождь, втянул голову в воротник телогрейки, ссутулился и заспешил к домику автостанции, на ходу то и дело оборачиваясь посмотреть машину, которая выглядела, как и должно после долгой грязной дороги — удручающе то есть.