Мы все возмущались Щербаковым, потому что не хотели пить вино, а если уж пить, то минимально, чтобы отделаться от Сталина, но не спаивать, не убивать себя. Щербаков тоже страдал от того же. Однако этот злостный подхалим не только сам подхалимничал, а и других толкал к тому же. Кончил он печально. Берия тогда правильно говорил, что Щербаков умер потому, что страшно много пил. Опился и умер.
Сталин, правда, говорил другое: что дураком был – стал уже выздоравливать, а потом не послушал предостережения врачей и умер ночью, когда позволил себе излишества с женой. Но мы-то знали, что умер он оттого, что чрезмерно пил в угоду Сталину, а не из-за своей жадности к вину…»
Александр Сергеевич Щербаков умер 10 мая 1945 года, когда страна праздновала победу над фашизмом. Ему не было и сорока четырех лет. Должности Щербакова унаследовал Попов. Он возглавил горком и обком партии. В марте 1946-го он стал еще и секретарем ЦК и членом оргбюро.
При Попове пышно, целую неделю, отмечалось восьмисотлетие Москвы. 6 сентября 1947 года в Большом театре прошло торжественное заседание Моссовета. Попов выступил с докладом «О социалистической Москве и перспективах ее развития». На следующий день был заложен памятник основателю города Юрию Долгорукому. 20 сентября на митинге объявили об учреждении медали «В память 800-летия Москвы».
Все это делалось с благословения Сталина. Праздник позволял Попову приблизиться к вождю. Георгия Михайловича и в самом деле стали воспринимать как политика с большим будущим. В Москве он вел себя как абсолютный хозяин. Но Попов, по словам Хрущева, был «неумный человек и грубый администратор». Он зарвался, кричал даже на министров и настроил против себя интеллигенцию. А уж московский партийно-комсомольский аппарат он разносил безжалостно.
Юрий Владимирович Бернов работал в те годы в горкоме комсомола. Накануне празднования 7 Ноября Бернова утвердили комиссаром тридцатитысячной колонны физкультурников, которые по традиции открывали демонстрацию трудящихся на Красной площади.
На одну из ночных репетиций приехал Георгий Попов. Как назло, именно в этот момент колонна сбилась. Взбешенный Попов прилюдно матерно выругал руководителей колонны (один из которых заведовал отделом в горкоме партии), подозвал барабанщиков из оркестра и заставил своих подчиненных под свист и улюлюканье собравшихся ходить строевым шагом по Красной площади.
– Вот так продолжайте репетицию, – удовлетворенно сказал он и уехал.
Не удивительно, что Попов нажил себя множество врагов, которые мечтали избавиться от самодура.
4 декабря 1949 года политбюро утвердило выводы, сделанные комиссией, а 12 декабря появилось постановление политбюро, естественно, согласованное со Сталиным. Попову предъявили два главных обвинения:
«1. Тов. Попов не обеспечивает развертывания критики и самокритики в Московской партийной организации. Более того, своими неправильными методами руководства он способствует зажиму критики недостатков в работе Московского комитета ВКП(б) и Московской партийной организации…
2. Московский комитет ВКП(б) прежде всего по вине т. Попова проводит неправильную линию в отношении союзных министерств и министров, пытаясь подмять министров и командовать министерствами, подменить министров, правительство и ЦК ВКП(б)…
Возомнив, что ему все позволено, т. Попов требует от министров, чтобы они беспрекословно подчинялись указаниям Московского комитета… Не согласным с этими антигосударственными требованиями министрам т. Попов угрожает тем, что Московский комитет будто бы имеет свою резиденцию, куда он «может пригласить министров» и дать им нагоняй…»
Политбюро решило:
«а) освободить т. Попова от обязанностей секретаря МК и МГК ВКП(б), а также от обязанностей секретаря ЦК ВКП(б) и направить на другую работу, обязав его решительно изжить неправильные методы в своей дальнейшей деятельности;
б) созвать пленум МК и МГК ВКП(б), на котором разъяснить ошибки и недостатки в руководстве как т. Попова, так и бюро Московского областного и бюро МГК ВКП(б)».
Отдельно постановили, что отныне секретари райкомов и председатели райисполкомов Москвы и Ленинграда будут утверждаться еще и в ЦК. Подозрительный Сталин хотел помешать городским руководителям самостоятельно подбирать кадры и окружать себя преданными людьми.
Изгнанного с позором Попова сменил Никита Хрущев. 13 декабря 1949 года постановлением политбюро он был утвержден секретарем ЦК ВКП(б). Это постановление было подтверждено опросом членов ЦК, проведенным за два дня, 15–16 декабря. Собирать пленумы ЦК Сталин не любил.
13 декабря открылся и пленум горкома и обкома партии. Впервые Хрущев выступил в новой роли. Дали слово и Попову. Он, зная правила игры, каялся и повторял:
– Правильно, что меня освободили.
Первоначально друзья-приятели надеялись сохранить за Поповым пост председателя Моссовета, но Сталин велел вообще убрать его из города. Он показал Хрущеву письмо, погубившее карьеру Попова, спросил:
– Вы ознакомились с этим документом?
– Да, ознакомился.
– Ну, как?
Наверное, если бы Хрущев пожелал, Попов угодил бы в руки чекистов. Но Хрущев не захотел затевать в Москве новую чистку. Он доложил, что безобразий в столице много, но контрреволюции нет.
Георгий Попов еще легко отделался, его сделали министром городского строительства. В марте 1951 года назначили министром сельскохозяйственного машиностроения. Но в декабре Попов потерял и этот пост. Сталин распорядился отправить его в Куйбышев руководить заводом. Но не забыл о Попове. Осенью 1952-го, перед Х1Х съездом, вызвал его в Кремль. Вождь долго смотрел на опального чиновника, потом сказал:
– Ну что, одумался? Говорят, ссылка только пошла тебе на пользу.
После смерти вождя, в апреле 1953-го, Попова вернули в Москву и в порядке компенсации отправили послом в Польшу. Однако и на этой должности Попов не удержался.
Бывший комсомольский работник Юрий Бернов, который стал дипломатом и в Варшаве вновь оказался подчиненным Попова, вспоминал, как на приеме в посольстве по случаю Октябрьской революции к Георгию Михайловичу подошел посол Ирана и возмущенно сказал:
– Господин посол, вы без объяснения причин не пришли ко мне в посольство на прием в связи с нашим национальным праздником. То есть вы не уважаете мою страну и меня лично. Я уважаю вашу страну – нашего доброго соседа, поэтому пришел на прием в советское посольство. Но я не уважаю вас как посла, поэтому я ухожу с приема.
Самодур Попов вел себя в Польше, как комиссар среди анархистов, по каждому поводу отчитывал главу партии и правительства Болеслава Берута – например за то, что польские крестьяне якобы не так пашут и не так сеют, и однажды заявил, что не взял бы его к себе даже секретарем райкома в Московской области.
Возмущенный руководитель Польши позвонил Хрущеву и сказал, что раз уж он не способен быть даже секретарем райкома, то должен поставить вопрос о своем освобождении. Хрущев поспешил его успокоить. Преданный Москве Болеслав Берут был для советского руководства значительно важнее, чем порядком надоевший посол.
Георгия Попова, который и года не усидел в Варшаве, отозвали. 13 февраля 1954 года на заседании президиума ЦК Попова отчитали за грубые ошибки на посту посла. Тот оправдывался:
– Я же не дипломат…
Ничего другого сказать в свое оправдание не мог.
Заместителю министра иностранных дел Валериану Александровичу Зорину поручили подготовить проект постановления «о политических ошибках и неправильных действиях т. Попова».
29 марта президиум ЦК снял Попова с должности:
«Тов. Попов нарушил указания ЦК КПСС и советского правительства о недопустимости какого-либо вмешательства послов СССР во внутренние дела народно-демократических стран и пытался взять на себя функции контроля за деятельностью ЦК ПОРП и польского правительства.
Тов. Попов, не имея на то никаких полномочий, позволил себе в беседах с т. Берутом произвольное и неправильное толкование тех советов, которые ЦК КПСС давал ЦК ПОРП…
Тов. Попов в ряде вопросов тенденциозно подходил к оценке внутриполитического положения в Польше и деятельности ее руководящих партийных и государственных органов, допуская высокомерное отношение к польским товарищам…
Послы СССР обязаны руководствоваться тем, что какие-либо советы и рекомендации руководящим органам коммунистических и рабочих партий они могут давать лишь по поручению ЦК КПСС, не допуская каких-либо своих толкований этих советов и рекомендаций».
Неудачливого посла переводили с одной должности на другую и наконец назначили директором завода авиационных приборов во Владимире…
В феврале 1950 года убрали выдвиженцев Попова, вторых секретарей горкома и обкома партии, – «за беспринципную позицию, зажим критики и самокритики, серьезные ошибки в работе с кадрами».
Николая Красавченко, который сделал из Шелепина профессионального комсомольского работника, тоже сняли с должности и исключили из партии. Новым руководителем московского комсомола стал Николай Трофимович Сизов, который закончит свою карьеру генеральным директором «Мосфильма».
Сын Красавченко, Сергей Николаевич, рассказывал мне, как отец уехал за город и закопал в лесу винтовку, подаренную ему во время войны на фронте, сжег письма тех, кого уже посадили. Полгода он сидел без работы и ждал ареста. Потом попросился на учебу. Никто согласия не давал. Министр высшего образования Сергей Васильевич Кафтанов, старый знакомый, великодушно согласился:
– Ладно, давай заявление, подпишу.
В тридцать четыре года бывший комсомольский вожак поступил в аспирантуру исторического факультета Московского университета. Николай Прокофьевич Красавченко защитил диссертацию, стал преподавателем, руководил кафедрами в различных институтах. Когда Шелепин был в силе, друзья по комсомолу вспомнили о Красавченко, предлагали ему какие-то должности. Он не захотел возвращаться на прежнюю стезю и правильно сделал. Ему поручили создать университет в Элисте, а потом он стал ректором Историко-архивного института в Москве. Более удачливые выходцы из комсомола к тому времени уже утратили свои посты, а Красавченко работал ректором до преклонных лет, когда его сменил Юрий Николаевич Афанасьев, историк, политик и депутат времен перестройки…