Выждав, пока ветер разогнал туман, «Камчатка», лавируя, прошла в глубь бухты Кальяо и наконец бросила якорь.
В трубу был виден весь порт и стоящие на якоре корабли.
— К нам шлюпка, господин капитан, — доложил Головнину вахтенный начальник. — Должно быть, портовые власти.
Шлюпка несла военный испанский флаг.
Старший на шлюпке не знал никакого языка, кроме испанского. Путем сложных переговоров на так называемом «международном наречии» русские узнали, что здесь недавно побывали суда Российско-Американской компании «Суворов» и «Кутузов», шедшие в русские владения в Северной Америке.
Еще узнали, что здесь неспокойно: порт Вальпараисо в руках повстанцев.
— Всюду зреют мысли о свободе, о национальной независимости, — сказал младший Лутковский, когда испанская шлюпка отошла от борта «Камчатки».
— Вам всюду грезится революция, — пробурчал Литке.
— А разве вам не кажется, что всюду звучит призыв к борьбе с тиранами?
— Вы, конечно, говорите о Французской революции, но забыли, чем она кончилась.
— Она не кончилась.
— Господа офицеры, — раздался голос лейтенанта,— я прошу от подобных разговоров воздержаться.
— Но мы же говорим об Америке, — нашелся Лутковский.
Мичманы и гардемарин, вытянувшись, откозыряли.
Филатов скрылся в капитанской каюте.
— Как бы то ни было, сейчас у нас перед глазами будут поучительные картины, — заметил Литке.
— Я прошу вас, барон, — говорил Головнин вызванному в капитанскую каюту Врангелю, — съездить на берег. Договоритесь с командиром порта о салюте. С вами поедет Савельев для закупки провизии и зелени. Главное — добейтесь разрешения проехать в Лиму к вице-королю для передачи ему этих документов.
Головнин передал мичману пакет, полученный в Рио-де-Жанейро.
Врангель был горд поручением и немедленно отправился на шлюпке в порт.
— Будете ходить по улицам Лимы, не запачкайтесь в золотой пыли, — напутствовал его Литке.
Врангель вернулся на «Камчатку» поздно вечером, выполнив все поручения капитана. Вице-король принял его весьма учтиво, обещал содействие, но говорить с ним было трудно, так как вице-король, кроме испанского, не знал никакого иного языка.
— А как насчет пыли? — спросил Литке.
— О, пыли много.
— Золотой?
— Увы, самой обыкновенной!
Днем то и дело подходили к борту «Камчатки» шлюпки с гостями. Приехал одетый, как попугай, адъютант вице-короля, приехали несколько дам и с ними фактор Филиппинской компании кавалер российского ордена Анны второй степени. К вечеру, когда спала жара, визитеры буквально осадили фрегат. Из Лимы подъехали придворные вице-короля. Офицеры «Камчатки» сбились с ног.
На другой день к десяти утра к берегу была подана карета вице-короля. Она была огромна, вся в зеркальных стеклах и бархате. Ее везли шесть одномастных мулов, запряженных цугом. По прямой дороге, усаженной с обеих сторон высокими перуанскими ивами, путешественники направились в Лиму.
Головнина сопровождал полковник Плато, который воевал в Европе, побывал в плену у французов и говорил по-французски.
Путники подъехали к величественным воротам, за которыми можно было ожидать увидеть столь же величественный город. Но ехали они мимо одноэтажных домов и, сделав несколько поворотов, выехали на обширную городскую площадь. Здесь размещались и вице-королевский дворец, и собор, и присутственные места, и магазины, и рынок. Шум, суета, пыль, грязь делали эту центральную площадь перуанской столицы местом своеобразным, но далеко не привлекательным.
— Я же вас предупреждал, — говорил Врангель, видя вытянувшиеся лица товарищей.
— Вот так столица золотого Перу! — качал головой Литке.
Лутковские находили, что все это в порядке вещей: в Испании и испанских колониях огромные богатства и крайняя нищета соседствуют всюду. Лима не представляет исключения.
Во дворце вице-короля все било в глаза золотой и золоченой роскошью. Всюду блеск: яркие тона материй и украшений, шитье на мундирах чиновников, пышные эполеты военных, орденские ленты... И, наконец, — обширная тронная зала, где встретил гостей сам вице-король.
Затем гости были приглашены к вице-королеве.
В богато убранной комнате восседала первая дама Перу. Она была в довольно простом шелковом платье, но вся увешана жемчугами и драгоценными камнями, коих хватило бы на витрину ювелирного магазина.
В два часа пополудни гостей попросили к столу. Русских моряков угостили обильным обедом в испанском вкусе, то есть разнообразно, жирно, с обилием чеснока.
После обеда вице-король проводил гостей через несколько залов, и они вновь оказались на шумной и грязной площади.
Лима не знает дождей. На центральной торговой площади десятилетняя пыль, иссушенная солнцем, смешанная с брошенными лохмотьями, с отбросами, собачьим и птичьим калом. По улицам, как всюду в мире, носились детишки подобно вспугнутым птичьим стаям или ютились у стен, погруженные в непостижимые для взрослых размышления.
— Василий Михайлович, — спрашивал Феопемпт Лутковский, — откуда же легенда о золотом Перу?
На этот вопрос дал исчерпывающий ответ господин Абадио. Этот просвещенный и деятельный человек, коммерсант и чиновник одновременно, сопровождал их при посещении монастырей и храмов, а затем пригласил к себе в дом.
— Вас, вероятно, поражает нищета, какую вы видите на улицах, и роскошь вице-королевского дворца? А если я скажу вам, что Лима высылает в Мадрид ежедневно на десять тысяч пиастров серебра? Конечно, это не тот поток золота и драгоценностей, какой шел в Европу в прошлом столетии. Но и сейчас, — с гордостью заметил господин Абадио, — наш монетный двор, с помощью закупленных мною новых английских машин, выпускает монеты из драгоценных металлов с изображением испанских королей на миллионы пиастров.
Сейчас Лима, Кальяо и все вице-королевство переживает трудный момент. В Вальпараисо — шеститысячный отряд инсургентов. Вся Южная Америка бурлит. И кто знает, что сулит нам грядущий день.
— Неужели же могущественная и богатая Испания боится каких-то шаек бунтовщиков? — удивился Филатов.
— Инсургенты — это не шайка, это организованная армия. У них энергичные вожди. Их поддерживают. Северо-Американские Соединенные Штаты тайно, а иногда и явно шлют им помощь и укрывают под своим знаменем их боевые суда.
Абадио бывал в Европе и бойко говорил по-французски. Когда он показывал в монастыре Святого Доминика алтарь из серебра, казалось, что говорит убежденный католик. В монетном дворе это был трезвый экономист и инженер. У себя дома — гостеприимный хозяин. Чувствовалось, что этот умный и образованный человек яснее других понимает и переживает падение мировой испанской державы.
— Да, здесь хвастать вице-королю нечем, — после посещения перуанского цейхгауза сказал Литке.
Абадио по тону и гримасе говорившего почувствовал смысл его фразы.
— Да. Сейчас вы застаете нас в трудном положении. Нам день ото дня становится все труднее держать в повиновении эту огромную страну. Туземцы и даже креолы ненавидят нас.
Как испанец, Абадио, конечно, сожалел о распаде испанской колониальной монархии, хотя и видел ее болезни.
Жители Буэнос-Айреса и Чили уже объявили себя самостоятельными. Во всех четырех вице-королевствах испанской Америки шла или открытая, или пока глухая борьба против испанского владычества.
Головнин долго сидел в каюте над дневником. Потом он встал, надел сюртук, вышел на палубу.
Черная южная ночь. В агатовых волнах отражались звезды. В глубине бухты едва светились окна портовых домов и учреждений. В гору карабкались, сливаясь со звездами, редкие огоньки поселка Кальяо.
Размышления Василия Михайловича прервал звон склянок.
Полночь. Смена вахты.
Вахту несут и гардемарины. Вот его любимец Феопемпт Лутковский выходит на шканцы. У Феопемпта глаза Дуни. И голос напоминает ему ее голос.
На палубе тихо.
Из душного кубрика вышел на палубу матрос. Увидел, что на вахте гардемарин, подошел... Вопрос за вопросом... Но, заметив капитана, скорее обратно к койке.
В каюте Василий Михайлович вновь раскрывает книгу записей. Здесь и ветры, и выписки из книг, и рыночные цены, и советы будущим путешественникам, коих занесет судьба к берегам Перу.
НА КАМЧАТКЕ
Только через два с половиной месяца по выходе из Кальяо «Камчатка» вновь увидела берега. Второго мая при легком попутном ветре она подошла к самому входу в Авачинскую губу.
Обычно в это время вход в губу заполнен льдом, но сейчас судно прошло ко входу в гавань и стало на якорь, не коснувшись льдины.
Василий Михайлович подсчитал, что весь путь от Кронштадта до Петропавловска «Камчатка» прошла за восемь месяцев и восемь дней.
— Глазам своим не верю! Такое огромное судно в такое раннее время! И ко всему вы, мой дорогой, глубокоуважаемый Василий Михайлович! — это были первые слова Калмыкова, старого знакомого Головнина, с которыми он поднялся на борт «Камчатки».
— Позвольте прежде всего поздравить вас с благополучным прибытием от имени начальника области, капитана первого ранга господина Рикорда, — сказал Калмыков уже в каюте капитана. — И вот вам от него презент.
Офицер взял из рук сопровождавшего его солдата внушительный сверток. Рикорд знал по опыту, как надоедают сухари и консервы за долгие месяцы морского похода.
— Так, значит, капитан Рикорд — верховная власть на Камчатке?
— Да, уже несколько месяцев.
— И все довольны?
Калмыков замялся.
— Не все? — улыбнулся Головнин. — Представляю себе!
— Еще не все поняли Петра Ивановича...
— Ах, вот как! Оказался загадкой. Это Петр Иванович! — Головнин рассмеялся, что случалось с ним не так часто.— Он один здесь?
— Никак нет! Супруга... Людмила Ивановна...
— Понравилась?
— Все покорены. Воистину такая дама еще никогда не ступала на землю Камчатки.