— Твое предприятие основано на потаенной деятельности… Это мне знакомо, — кивнул епископ, который и вправду знал, о чем говорит.
— Налоги слишком велики. Поэтому все торговцы в Китае хоть в какой-то мере уклоняются от их уплаты. Иначе просто не выжить. Виновато само государство!
— Этот человек, Толстая Рожа, изрядно рискует. Если его поймают…
— У нас неплохо все налажено, — туманно ответил хозяин гостиницы. — Соглашайтесь на мое предложение! Готов повысить плату до дюжины таэлей каждому, если вы доставите товар в Чанъань Толстой Роже!
— Я согласен! При условии, что ты заплатишь нам по двадцать таэлей, причем половину вперед. Иначе нам нечем будет платить за ночлег на пути в Китай, — заявил Улик.
Аддай Аггей не вмешивался в эту дискуссию, предоставив товарищу торговаться самостоятельно. Ему было все равно — переправить в Китай япиан или что-то иное. Главное, что он свободен и может добраться до Чанъаня, а там наверняка узнает что-нибудь про Умару… А тем временем Улик и хозяин гостиницы сошлись на восемнадцати таэлях.
— Как прибудете в Чанъань, идите в конфуцианский храм и садитесь перед бронзовой статуей Конфуция, там ждите человека, который подаст вам особый знак… Механизм прост, как водяные часы! — потирая руки, сообщил торговец.
— Согласен, — кивнул Аддай Аггей.
— Я дам вам повозку и двух мулов, этого хватит, чтобы перевезти двенадцать ящиков для Толстой Рожи. Чтобы пройти таможню, вы должны отдать стражникам у ворот горсть пилюль япиана, они вас благополучно пропустят…
Но ни хозяин гостиницы, ни Улик, ни епископ не обратили внимание, что за ними наблюдали три китайца. Их одежда не имела никаких официальных знаков отличия, так могли выглядеть обычные странствующие торговцы. Но как же еще должны были одеваться тайные агенты префекта Ли, которым поручено незаметно наблюдать за всем, что творилось на подступах к империи Тан?!
ГЛАВА 45ОАЗИС КАШГАР, ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ
Отыскать собаку, даже такую заметную, как Лапика, в невероятной толпе, заполнявшей улицы и переулки торгового центра, блокирующей проходы, — задача совершенно немыслимая!
— Уверен, что один из этих честных и добропорядочных торговцев просто украл ее! — жалобно простонал Святой Путь Из Восьми Ступеней, которого рыночная карусель Кашгара, характерная для зимнего времени, привела в состояние полного замешательства.
— Ты все видишь в черном свете! Нам нужно пройти внутрь. Я уверен, что она почует наш запах. А если ее поймали и заперли в клетке, она, почуяв нас, начнет лаять, — предложил Кинжал Закона, не привыкший опускать руки ни при каких обстоятельствах.
— Что должно заставить меня видеть мир в радужном свете… Столько скитаний и бед, связанных с исчезновением реликвии, смерть Буддхабадры, община Единственной Дхармы пребывает в смятении… — печально произнес турфанец.
— Подумай немного! Разве все так плохо? — заявил первый помощник настоятеля, и в этот самый момент буквально ему на грудь прыгнула неизвестно откуда взявшаяся взъерошенная и счастливая Лапика.
— Да, я слишком мрачно на все гляжу, — признал турфанец.
— С этого момента нам нужно быть осмотрительнее при входе в большой оазис. Хорошо, что эта собака не только отважная, но еще и такая привязчивая.
В местечке, называемом Каменная Башня, они вступили в район отрогов Памира. Каменистая тропа извивалась вдоль озера, сверкавшего изумрудной зеленью, а вода в нем была настолько холодной, что даже руку окунуть в нее было невозможно, не испытав мгновенной острой боли. Кинжал Закона неохотно говорил о предательстве Радости Учения, донос которого китайским властям обрек двух собратьев на арест, отправку в Чанъань и возможную гибель, однако ему не всегда удавалось избегать этой темы.
— Пусть этот недостойный монах дорого заплатит за свой бесчестный поступок! — воскликнул в очередной раз Святой Путь Из Восьми Ступеней.
— Посмотрим, вернулся ли он после своего предательства в Пешавар, — сдержанно отозвался первый помощник настоятеля.
Несколько недель спустя они увидели перед собой монастырь Единственной Дхармы.
С первых шагов стало ясно, что там многое изменилось за время их отсутствия. Многолюдная обитель, казалось, опустела, на стенах и башнях не было видно голов молодых послушников, с любопытством и надеждой высматривающих путников, шествующих из Страны Снегов или даже из Китая. Проходя через главные ворота — во время Великого паломничества здесь шествовал священный белый слон, — два монаха с удивлением обнаружили, что собратья их едва приветствуют, а многие и вовсе отворачиваются. Путники подошли к группе послушников, беседовавших посреди центрального двора.
— Что здесь происходит? — спросил Кинжал Закона. — Я полагал, братья с радостью будут приветствовать наше возвращение!
— Радость Учения стал теперь досточтимым настоятелем монастыря Единственной Дхармы. Так что, я думаю, тебе теперь здесь не место, — ответил один юноша, не поднимая глаз.
— Но это невозможно! Пока у общины нет точных известий о судьбе Буддхабадры, никто не может выбирать нового настоятеля! — воскликнул пораженный Святой Путь Из Восьми Ступеней.
В этот момент Кинжал Закона заметил нескольких старших по возрасту собратьев, которые переговаривались между собой у входа в молитвенный зал. Все они косились на первого помощника довольно мрачно: вероятно, Радость Учения преуспел в клевете и разжигании вражды в обители.
— Вы не желаете узнать, что мне пришлось пережить во имя общих интересов сангхи? — громко обратился к ним Кинжал Закона, уязвленный таким приемом.
— Мы тебя не ждали! Достопочтенный настоятель объяснил нам, что ты ушел в Китай и не желаешь возвращаться в Пешавар, а еще раньше так поступил Буддхабадра. Очевидно, там тебя манили выгоды и ждать было бессмысленно! — ответил один из монахов, стараясь не смотреть в глаза первому помощнику прежнего настоятеля.
— Где сейчас Радость Учения? Мне необходимо с ним поговорить, — с трудом сдерживая гнев, но подчеркнуто ровным голосом произнес Кинжал Закона.
— Готов поспорить, что он уже занял келью Буддхабадры! — выкрикнул Святой Путь Из Восьми Ступеней, не способный держать чувства под контролем, как его товарищ.
— Радость Учения унаследовал все обязанности и права Буддхабадры. Естественно, что он располагается в его покоях! — с вызовом ответил один из монахов.
— А если бы Буддхабадра вернулся вместе с нами? Вы не подумали о последствиях такого нарушения элементарных правил общины? Ведь только смерть прежнего настоятеля позволяет осуществлять выборы нового. Иначе благодать не перейдет на неправильно избранного руководителя сангхи, — жестко и твердо произнес Кинжал Закона.
Слова его прозвучали так весомо, что собравшиеся монахи, несмотря на почтенный возраст, теперь напоминали группу провинившихся детишек. Не теряя времени, первый помощник прежнего настоятеля направился к двери хорошо знакомых ему покоев Буддхабадры.
— Ах, это ты! Какой сюрприз, дорогой мой Кинжал Закона, — голос узурпатора задрожал, а лицо отразило страх и удивление.
— Ты не рассчитывал, что я вернусь… Ты сделал все, чтобы меня засадили в тюрьму с обыкновенными преступниками, чтобы я сгнил где-нибудь в темницах Китая! Я презираю твои недостойные деяния! Только злодей может клеветать на невиновных и отправлять их в застенки! — резко и громко бросил обвинения в лицо противнику Кинжал Закона.
— Я действовал в интересах общины Единственной Дхармы! — принял вызов предатель.
— Тебе предстоит перерождение в какое-нибудь жалкое насекомое, которому суждено будет стать пищей для птицы! — прогремел Кинжал Закона.
— Нам не о чем больше говорить! — выкрикнул Радость Учения, хватаясь за бронзовый колокольчик с рукояткой, изображавшей фигуру милостивого бодхисатвы Авалокитешвары.
По его зову в келье появились два крепких послушника.
— Эти два хинаяниста изучали индийские боевые искусства, они проводят тебя в твою келью, — угрожающим тоном заявил Радость Учения, делая знак, чтобы соперника убрали из его покоев.
— Я достаточно взрослый, чтобы самостоятельно найти дорогу, — ответил тот и громко хлопнул дверью на прощание.
— Я тщетно говорил с собратьями. Община Единственной Дхармы вверила свою судьбу Радости Учения! Здесь нас считают теперь чужаками и обманщиками, — с горестным вздохом сообщил ему Святой Путь Из Восьми Ступеней, дожидавшийся товарища в коридоре.
Кинжал Закона жестом попросил его сдержать эмоции и замолчать. Он увидел, что к ним приближаются монахи и лица их отражали явную враждебность.
— Увы, ты прав. Этот недостойный монах обладает поразительными способностями убеждать, — тихо произнес первый помощник бывшего настоятеля, закрывая за собой дверь кельи, которую, как ни странно, еще не занял какой-нибудь другой человек. — Я странно чувствую себя здесь, словно вся прошлая жизнь закончилась раз и навсегда, — добавил он после минутного колебания.
— Наше присутствие должно сильно стеснять узурпатора…
— Он не ожидал, что мы сможем вернуться, иначе подготовил бы какую-нибудь уловку.
— Мы в опасности, Кинжал Закона?
— Вполне вероятно. Чем скорее мы уйдем в Чанъань на встречу с Рамае сГампо, тем лучше…
— Нас здесь теперь ничто не держит. Мы могли бы отправиться в путь уже завтра.
— А где Лапика? — спросил внезапно обеспокоенный Кинжал Закона.
— На псарне, там о ней позаботятся. Главный псарь монастыря Единственной Дхармы — добрый человек. Ты выглядишь встревоженным…
— Я просто настороже. Этой ночью я закрою дверь своей кельи на двойной засов и приглашаю тебя присоединиться ко мне.
Они заснули лишь на рассвете, потратив ночь на обсуждение коварства и подлости Радости Учения, а также неблагодарности и несправедливости братьев, легко поддавшихся на уговоры узурпатора, стоило обители остаться на некоторое время без крепкой руки Буддхабадры. Кинжалу Закона приснилось, что Радость Учения предстал перед Блаженным, который мягким голосом, спокойно, но твердо перечисляет его прегрешения и провозглашает соответствующее воздаяние.