— Этот человек сказал господину Маджибу, что его слон может быть опасен, если начнет нервничать, — пояснил Улик.
— Откуда ты знаешь их язык? — спросил Пять Защит на санскрите.
Удивленный монах обернулся к нему:
— Я помню его с детства, с той поры, когда моей родиной еще правили персидские цари! — И с некоторой гордостью добавил: — Я выучил много языков помимо китайского. Могу прочесть и написать целую тысячу китайских иероглифов.
— Как тебя зовут?
— Кинжал Закона, а тебя?
— Мое имя Пять Защит. Я следую Большой Колеснице, но глубоко уважаю Малую!
Разговор между буддистами прервал внезапный шум внутри конюшни. Пять Защит попытался разглядеть, что там происходит, и в полутьме вдруг увидел задранный кверху и гневно раскачивающийся хобот слона.
— Синг-Синг распереживался, он болен и сердится от малейшего пустяка! Если он впадет в настоящую ярость, то разнесет всю конюшню! Скорее успокойте коня! — заволновался Кинжал Закона и повторил свои слова на фарси.
Пять Защит подошел к коню, который прядал ушами, выкатывал глаза и раздувал ноздри. Монах положил ему руку на лоб.
— Позвольте мне! — произнес он и забрал поводья.
Пять Защит погладил шею коня и успокаивающе зашептал ему на ухо:
— Прямо Вперед, красавец мой, все хорошо! Я тут, рядом с тобой!
Жеребец моментально перестал выказывать признаки тревоги и стал кротким, словно ягненок, радостно прижался мордой к плечу хозяина.
— Этот монах, кроме прочего, еще и с животными умеет разговаривать! — воскликнул ма-ни-па, обернувшись к Улику, который тут же перевел его слова.
Персы явно были поражены легкостью, с которой Пять Защит усмирил норовистого коня. Под пристальным взглядом Маджиба молодой махаянист покрепче намотал на руку поводья Прямо Вперед, который послушно последовал за ним, и медленно вошел в конюшню. Там он направился прямиком к стойлу Синг-Синга, выходившего из себя от ярости. При виде слона конь снова принялся раздувать ноздри, поднимая верхнюю губу.
Погонщик поспешил к своему подопечному, вытаскивая из-за пояса крюк. Он готов был в любой момент броситься между животными. И тут Пять Защит медленно, глубоким голосом заговорил по-китайски. Он читал вслух «Сутру Умиротворения» — текст, который Безупречная Пустота всегда произносил возле постели тяжело больных, изгоняя лихорадку: «Умиротвори сердце и душу свои, и придешь в мир и согласие с самим собой…» Затем очень осторожно, полуприкрыв глаза, не прекращая речитатива, он плавно сделал шаг в сторону Синг-Синга, взял его хобот и коснулся его кончиком гривы коня. Оба животных дрожали, тяжело дыша, но не протестовали. Несколько мгновений спустя вспыльчивый Синг-Синг позволил незнакомому человеку погладить его, при этом слон поводил от удовольствия ушами, словно огромными опахалами.
На конюшне воцарилась тишина.
— Монах, который разговаривает с лошадьми, может успокоить даже слона! — послышался затем чей-то шепот.
— Удивительно! Может, ты и вылечить его сумеешь? — подойдя, Кинжал Закона показал на ноги несчастного толстокожего.
— Посмотрю, что можно сделать, но я ведь не лекарь, — ответил Пять Защит и нагнулся, стараясь рассмотреть болячки.
По краям слоновьих стоп тянулись глубокие незаживающие трещины, которые, несомненно, были еще глубже на подошвах.
— Бедный слон! Это все холод, грубый наст и острые кромки льда и камней, — вздохнул погонщик.
— Да, так и есть! Трещины, думаю, затянутся, если только слон не будет больше бродить по горам в мороз. Это грозит воспалением и лихорадкой, как у человека.
— Ты смог бы что-нибудь сделать, Пять Защит? Ты так замечательно управляешься с животными, больше мне не на кого надеяться. Мы уже три недели торчим на этом постоялом дворе, скоро слона будет нечем кормить, и потом… нам нужно двигаться дальше, у нас неотложное дело большой важности!
— У меня есть мазь для заживления ран… Человеку она хорошо помогает, может быть, сгодится и слону. Но у меня лишь маленький сосуд, который дал мне в дорогу настоятель… Попробуем — может, хватит, но потребуется что-то для перевязки, какие-нибудь длинные полосы ткани.
Пять Защит сходил в спальню, к своим вещам, и принес на конюшню небольшой глиняный кувшинчик, плотно заткнутый хорошо пригнанной деревянной пробкой. Когда он открыл его, запахло камфорой и корицей.
— Должно пройти две ночи, и тогда посмотрим, закроются ли трещины.
— Не знаю, как отблагодарить тебя! — прошептал Кинжал Закона, с замиранием сердца следя за тем, как китайский монах наносит мазь на послушно поднятую ногу слона.
Потом они вместе вернулись в дом, чтобы отогреться. В низком первом этаже была трапезная, где сейчас расположились персы. Сюда же принесли и корзину с младенцами; Лапика по обыкновению лежала подле нее, защищая своих подопечных. Кинжал Закона предложил подняться наверх. Маджиб недовольно покосился, но не посмел что-то запрещать Пяти Защитам при незнакомце.
— Я должен покормить детей, — сказал монах, поднимая корзину, и перс молча кивнул.
— Ты монах-буддист, как и я, хотя мы и не принадлежим к одному учению. Мы могли бы объединиться и пойти вместе, — заговорил индиец, когда они уединились.
— Воистину! Несмотря на различия, мы оба почитаем Будду и верим в его Святой Путь! Но я не могу уклоняться от собственного, ведь у меня есть цель, и весьма важная. — Пять Защит решил пока быть осторожным. — Только не думай, что я отталкиваю твою дружбу. Я очень рад, это большая честь для меня.
— О, взаимно. Знаешь, в моем монастыре останавливается много монахов Большой Колесницы, которые совершают паломничество к нашим святыням, — заметил Кинжал Закона.
— Возможно, и я когда-нибудь приду к вам. Как называется монастырь?
— Обитель Единственной Дхармы. Моя община владеет Великим реликварием Канишки, в котором хранятся Святейшие Глаза Будды.
— А я живу в монастыре Познания Высших Благодеяний в Лояне.
— Я слыхал, это самый большой монастырь в Китае. Там исповедуют созерцательную или деятельную жизнь?
— Наш настоятель, достопочтенный Безупречная Пустота, всю свою жизнь посвятил достижению Просветления, которое нельзя ни описать, ни вообразить; по большей части он пребывает в уединении, чтобы постоянно предаваться медитации, изгнав все мысли из головы и остановив поток сознания.
Два монаха ненадолго умолкли, но потом Пять Защит заговорил снова, внезапно решившись:
— Могу я попросить тебя об огромной услуге, Кинжал Закона? Только не сочти ее платой за лечение Синг-Синга или его условием. Если ответишь «нет», я пойму!
— Сделаю все, что в моих скромных силах.
— Помоги нам сбежать. Ма-ни-па и я, мы попали в плен к Маджибу, предводителю персов, — едва слышно прошептал Пять Защит, нервно оглянувшись на дверь.
— Так вот оно что, эти люди разбойники! Но обычно они убивают путников. Почему они ведут вас с собой?
— Этот человек служит своему дяде, для которого обещал раздобыть много денег. Они нужны им, чтобы восстановить на престоле в стране Парс правителя, находящегося ныне в изгнании.
— И что же? Разве вы двое несусветно богаты? — недоуменно хмыкнул индиец.
— У него свой интерес.
Пять Защит показал на корзину со спящими малышами.
— Меня попросили доставить этих детей в Лоян. — Склонившись над корзиной, он приподнял одеяльце.
Кинжал Закона громко охнул, увидев личико девочки.
— Странно, несмотря на эту шерстку, она такая хорошенькая! — пробормотал помощник Буддхабадры.
— Второй ребенок — мальчик, ее брат. Они близнецы…
— У нас бы все согласились, что эта девочка является потомком Ханумана, царя обезьян, верного спутника и друга Рамы![32] Такого ребенка забрали бы в храм, ей поклонялись бы, как божеству.
— Индийский бог Хануман, или тибетская Повелительница демонов скал, или просто плод совокупления мужчины и женщины — сейчас неважно! Важно то, что перс намерен забрать их и в будущем поженить между собой!
— Ужасно! Я слышал, что прежде у персов допускались браки между братьями и сестрами, но это древняя колдовская практика… Ныне их вера не допускает подобного. Я полагал, что такой обычай давным-давно забыт.
— Без сомнения, вождь Маджиб надеется привлечь удачу на свою сторону. Все из-за странного облика девочки — он верит, что в этом браке родится нечто особенное…
— Ясное дело, необходимо вырвать их из его когтей!
— Он вел нас по горам со связанными ногами и освободил только перед постоялым двором, чтобы не вызывать подозрений. Не сбежим отсюда — иного случая не представится.
— Но как ты думаешь скрыться? Здесь безлюдно и мало дорог. Персы легко вас выследят.
— Нет! Они заблудились в горах. Их толмач рассказал, что они ищут шелк, надеясь доставить его к себе и там изготовить особенные, очень дорогие ковры. И вот куда зашли! Здешних дорог они совсем не знают.
— Да, шелковые ковры, сотканные в Ширазе или Исфахане, приносят горы золота! Если бы ты знал, какую баснословную цену заплатил монастырь Единственной Дхармы за такие ковры: их кладут на спину слонам, которые переносят священные реликвии во время праздничных шествий… — Монах-хинаянист сокрушенно помотал головой.
— Значит, Улик не солгал. Он кажется мне достаточно надежным человеком. — Пять Защит замолчал, услышав шаги по лестнице.
В комнату гурьбой вошли персы, собираясь устроиться на ночь. Приплелся и ма-ни-па. Последним появился Маджиб. Прежде чем лечь, он убедился, что всем хватило места, потом взглянул на детей и подозрительно зыркнул на Пять Защит, который ответил простодушным, невинным взглядом.
— Похоже, этот перс действительно считает детей своим главным сокровищем! — проворчал ма-ни-па.
Разбойники устраивались кто где, лениво переругиваясь.
— Бежать вот так, в никуда, с двумя младенцами на руках, слишком рискованно. Нужно как следует подготовиться, а времени у вас слишком мало, — пользуясь общим гвалтом, прошептал на санскрите Кинжал Закона.