– Почему он сделал это? – спрашивала я. Никто не мог ответить мне на вопрос.
– Он был так счастлив, – говорила я.
– Чарльз считает, что это умопомрачение. Иногда оно находит на людей, и тогда они совершают дикие поступки.
– Филипп был самым уравновешенным человеком, которого я знала.
– Иногда это случается и с уравновешенными людьми.
– Должна же быть какая-то причина, – не соглашалась я. – Но какая?.. Какая? Неужели он мог быть настолько несчастен, чтобы решить расстаться с жизнью?
Я не верила в случившееся. Это было совершенной нелепостью. Насколько нужно устать от жизни, чтобы пойти на такой шаг?
Люди много говорили об этом... шептались. Испытующе смотрели на, меня. Что-то должно было быть.
Люди терялись в догадках, и, как всегда в таких случаях, сами придумывали объяснение случившемуся. Я была ближе всех к нему. Мы только поженились. Конечно, я должна знать. Не связано ли это со мной? Он был страстно влюблен в меня. Почему же вдруг захотел оставить меня, если...
Я начала думать, что в глубине души они считают меня виноватой. Леди Сэланжер... Кларксон, миссис Диллон... я могла себе представить, какие разговоры ведутся среди слуг.
– Должно быть, ему стало что-то известно про нее... Кто она такая в самом деле? Она не имела права входить в семью, на которую работает ее бабушка.
Временами мне было безразлично, что про меня говорят. Они всегда были склонны к сплетням. Единственное, что имело значение, это то, что Филиппа больше нет, и я потеряла его навсегда.
Я жила в состоянии, близком к летаргии. Так больше не могло продолжаться. Что-то нужно было делать.
Однажды ночью я вдруг проснулась. Тело мое покрылось испариной, я вся дрожала. Это был сон. Мне снилась Флоренция, и я шагала по улице. Впереди я увидела человека в оперной шляпе и в плаще. Я видела, как к нему подкрадывается злодей, как он заносит над ним нож. А потом я поняла, что это Лоренцо... и когда он упал, то превратился в Филиппа.
Только через несколько секунд я осознала, что это был сон. Он казался таким реальным.
Я полежала какое-то время. Потом надела халат и тапочки и пошла к бабушке.
Она вскочила.
– Ленор, что такое?
– Мне приснился сон.
Она выскользнула из-под одеяла и взяла мои руки в свои.
– Ты дрожишь, – сказала она.
– Я не хотела тебя беспокоить, но мне нужно поговорить. Я должна рассказать тебе об этом.
– Конечно. Давай, забирайся ко мне.
Я легла рядом с ней, и она крепко обняла меня.
– Я рассказывала тебе об этом человеке в Италии – Лоренцо. Он надел плащ и шляпу Филиппа, и его убили..
Мне вдруг все стало ясно. Он был такого же роста, как и Филипп, и сзади их вполне можно было перепутать. Это не было ограблением... потому что ничего не взяли. Кто-то подкрался к нему сзади и ударил... возможно, он только потом узнал, что убил не того человека...
– Не того человека. Что ты хочешь сказать?
– Филипп не мог совершить самоубийство. Я уверена, что кто-то убил его.
– Но ружье...
– Не так уж трудно было представить это как самоубийство. Теперь я думаю, что Лоренцо убили по ошибке вместо Филиппа. Я знаю, что это было убийство. Теперь я уверена в этом. Я слишком хорошо его знала.
– Никто из нас не знает, какие тайны хранят чужие сердца.
– Ты по-прежнему считаешь, что я чего-то не знала о Филиппе?
– Возможно, и так. Но теперь это уже позади. Не стоит ворошить все снова. Тебе лучше заснуть.
– Этот сон... этот кошмар... Бабушка, то была разгадка тайны. Я уверена. Кто-то собирался убить Филиппа еще во Флоренции. Но вместо него убил Лоренцо. И теперь... теперь ему это удалось, он убил его в лесу.
– У кого могло возникнуть желание убить такого человека, как Филипп?
– Не знаю. Но кому-то это было нужно.
Она погладила меня по голове.
– Я приготовлю травяной настой. Он успокоит тебя. Тебе нужно поспать.
Я не отвечала. Невозможно было убедить ее в том, в чем я была теперь совершенно уверена.
Я покорно приняла из ее рук чашку с питьем.
– А теперь я отведу тебя в твою комнату. Там тебе будет удобнее. И не вставай утром до тех пор, пока я к тебе на зайду.
Я вернулась в свою постель.
Питье оказало свое действие, и я вскоре уснула, но утром проснулась с твердым убеждением, что гибель Лоренцо каким-то загадочным образом связана со смертью Филиппа.
Как ни странно, эта мысль помогла мне прийти в себя.
Я больше не верила, что Филипп совершил самоубийство, потому что жизнь со мной была для него невыносимой.
Я отчаянно хотела узнать, почему. Но как? Я прокрутила в голове все события. Ту ночь во Флоренции. Как мы там жили. Воспоминания о том счастливом времени разрывали мне сердце. Лоренцо воспользовался представившейся ему возможностью и выскользнул из гостиницы, облачившись в шляпу и плащ Филиппа. Кто-то притаился возле гостиницы и выжидал... потом пошел за ним по улицам и потом... набросился на него с ножом. Должно быть, он слишком поздно понял, что ошибся в выборе жертвы. И продолжил преследование? И потому Филипп погиб в чаще... от своего собственного ружья? Как такое могло произойти?
Если принять эту версию, то у убийства могло быть несколько причин. Но какую бы из них я ни начинала обдумывать, сразу наталкивалась на препятствие. Мне не с кем было обсудить свои подозрения. С бабушкой? С Касси? Обе они говорили одно и то же. Филипп взял ружье из оружейной комнаты в Шелковом доме; а как мог сделать то же самое неизвестный злодей? Он определенно пошел в лес и застрелился.
Это было единственным объяснением, но я упорно отказывалась принять его.
Я размышляла над этим. Иногда просыпалась среди ночи, думая, что нашла разгадку; но потом при свете дня она казалась мне совершеннейшей чепухой.
Я чувствовала, что плыву по течению. Дальше так не могло продолжаться. Бабушка очень тревожилась за меня.
– Пришла пора что-то менять, – сказала я.
И перемены наступили.
У меня зародилось подозрение. Я не смела поверить в это. Но вскоре оно превратилось в уверенность.
У меня должен был родиться ребенок.
Поначалу это был лишь слабый проблеск в моей мрачной жизни. Я чувствовала, что потеряла Филиппа не насовсем. Его жизнь могла продолжиться в его ребенке.
Бабушка, узнав об этом, была вне себя от радости, потом забеспокоилась.
– Теперь мы должны особенно следить за тобой, – сказала она.
Касси тоже была очень рада.
– Ребенок, – воскликнула она, – милое маленькое дитя. О, это самое лучшее, что только может быть!
И я была с ней полностью согласна. Ребенок поможет мне забыть мое горе. Теперь все мои дни были заняты планированием того, что нужно сделать для ребенка. Бабушка вспоминала, как у нее родилась моя мать. Отношение слуг ко мне тоже изменилось. Все с нетерпением ждали появления в доме малыша.
Вместе с беременностью на меня снизошла безмятежность. Теперь я в основном размышляла, какое приданое приготовить моему малышу и какую для него выбрать колыбель. Я была полностью поглощена мыслями о ребенке.
Леди Сэланжер ворчала. Она не любила, когда в доме происходили какие-нибудь перемены, но в данном случае ей представилась возможность вспомнить о тех ужасных временах, когда у нее родилась Касси, что по большому счету было не очень-то тактично, если учесть, что в доме находилась женщина, которая готовилась стать матерью.
Лето пролетело незаметно, наступила осень.
Джулия нашла себе мужа. Он был на тридцать лет старше ее и сильно пил, но при этом обладал одним очень ценным качеством – был богат. Графиня, довольная, что ее миссия наконец завершилась, приняла под свое покровительство следующую клиентку.
Мне стало трудно передвигаться. Теперь, когда позволяла погода, я, как правило, сидела в саду с бабушкой и Касси, и мы вели разговоры о будущем ребенке.
Доктор находил меня вполне здоровой и сильной. «Все будет хорошо», – говорил он.
Бабушка пригласила акушерку, которая должна была оставаться в доме до рождения ребенка. Я уже считала дни, предчувствуя, как изменится моя жизнь, когда родится ребенок.
В пасмурный февральский день Кэтрин появилась на свет. Едва ли ее можно было назвать красивой – вся в морщинках, со сморщенным личиком, с колючими светлыми волосиками и крохотным носиком; но мне она показалась совершенством. Потом с каждым днем она все больше менялась и уже через неделю была настоящей красавицей.
Я редко видела бабушку такой счастливой. Касси почитала за большую честь, когда ей давали подержать малышку. Леди Сэланжер сказала, что необходимо взять няню, чтобы у меня оставалось больше свободного времени для себя, что в действительности означало – для нее; но я хотела растить свою девочку сама.
– Это нонсенс, – заявила леди Сэланжер, – только слуги и люди подобного им сорта поступают таким образом.
Но я была непреклонна. Кэтрин стала моим утешением и принадлежала только мне.
У меня теперь было столько дел, что весь мой день был расписан по минутам. И я была этому рада. Мы назвали малышку Кэти – Кэтрин звучало слишком солидно для такого крошечного существа. Когда я держала Кэти на руках и наблюдала за изменениями, происходившими в ней, когда я увидела ее первую улыбку, поняла, что она узнает меня, что чувствует себя в счастливой безопасности рядом со мной... тогда я ощутила, что утешена.
С Кэти моя печаль начала утихать. Она была для меня не просто любимым ребенком – она была смыслом моей жизни.
САЛОН
Когда Кэти исполнился год, я решила уйти из Шелкового дома. Этот дом был связан для меня со страданиями. Леди Сэланжер никак не могла забыть, что я всего лишь внучка женщины, которая работала на их семью. Бабушкина машинка стучала теперь не переставая, потому что она постоянно шила что-нибудь для Кэти. От меня ожидалось, что я буду выполнять свои обязанности по отношению к ее милости. Я по-прежнему читала ей, подносила и уносила и следила за тем, чтобы ей было удобно. С Касси она обращалась точно так же. И несмотря на то, что теперь я была ее невесткой, я продолжала чувствовать себя бедной родственницей.