Доктор. Ты ничего не сказал господину?
Томадзо. Да я, по правде говоря, подумал: что ж – дело молодое! Пусть немного позабавится. Даже обрадовался: значит, хворь его проходит. К тому же вижу – господин стал ходить веселый.
Доктор. Вы слышали, Юсай-сан?
Юсай (Томадзо). И ты посмел от меня это скрыть!
Томадзо. Простите, Юсай-сан! Сначала думал – пусть господин развлечется. А потом… потом… когда я увидел, что дело худо… Когда оказалось, что эта женщина… не женщина…
Юсай. Как – не женщина?
Томадзо. Ведь вы знаете, о чем все кругом болтают.
Доктор. Призрак?
Томадзо кивает. Пауза.
Юсай (строго и спокойно). Томадзо, я тебе запрещаю, ты слышишь, запрещаю – именем твоего покойного господина! – повторять эту нелепую молву. Понял?
Томадзо опускает голову.
Можно ли говорить что-нибудь более несуразное, глупец!
Рёган делает движение, потом молча перебирает четки.
Доктор. Подождите, Юсай-сан! Вполне понятно, что Томадзо стал верить этому. Ведь кого ни спросите здесь по соседству, все скажут, что к Синдзабуро ходит призрак в образе прекрасной девушки с шелковым фонарем в руках. Признаться, болезнь Синдзабуро настолько необычна, что я и сам готов временами допустить это!
Юсай. Как, и вы? Замолчите, Ямамото-сан! О, как велик Совершенный, который никогда не упоминал о духах!
Рёган. И все же…
Слышны отдаленные звуки монастырского колокола. Бьет полночь… Все считают удары. При последнем ударе вдали показывается огонек. Когда он приближается, видно, что это шелковый фонарь, освещающий О-Цую и О-Ёмэ. Они медленно скользят по дорожке к дому и исчезают в саду. Через минуту сквозь окно Синдзабуро просвечивает огонек фонаря.
Юсай (первый приходя в себя). Скорей! К Синдзабуро.
Томадзо (хватаясь за него, в страхе). Нет, нет!
Доктор (в растерянности). Что же это? Юсай-сан, что это?
Юсай (вырвавшись из рук Томадзо). Скорей! Бежим!
Рёган (с силой). В монастырь!
Юсай и Доктор (вместе). Куда?
Рёган. В монастырь! К настоятелю! Если хотите спасти Синдзабуро, – в монастырь. Скорей!
Доктор невольно повинуется властному тону Рёгана. К тому же его увлекает за собой Томадзо. Юсай растерянно делает несколько шагов за ними.
Картина вторая
Комната Синдзабуро. Только перегородки, ведущие на галерею, задвинуты. Посередине столик, возле него – светильник. Поздний вечер. Синдзабуро сидит, погруженный в задумчивость. У него печальный вид. Справа входит Томадзо.
Томадзо. Ну, господин! Последняя ночь! Дай-то бог, чтобы прошла благополучно, как и прежние! Слава настоятелю.
Синдзабуро молчит.
Вы не поверите, как мы перепугались тогда. Но он все может!
Пауза.
Да и вы тоже молодец. Хорошо читаете заклинания.[35] Прилежно! Крепитесь… ведь всего только одна эта ночь осталась!
Синдзабуро (как бы про себя). Всего только одна эта ночь.
Томадзо. И раз до сих пор все шло как надо, пройдет и эта ночь. Как вы себя чувствуете?
Синдзабуро. Хорошо.
Томадзо. Вы все время так говорите, а посмотреть на вас – опять заскучали… Да, конечно, жить с этими заклинаниями – не дай бог. Это по монашеской части. Им это нипочем.
Синдзабуро. Нет, Томадзо, я правда чувствую себя хорошо.
Томадзо. Дай бог, дай бог. (Поправляет светильник; убирает в комнате, поглядывая на перегородки.) Ну, я, пожалуй, пойду. Еще не лягу: если что – мигом буду!
Синдзабуро. Иди, иди, Томадзо, и спи, мне ничего не надо.
Томадзо. Нет, не могу… Я так посижу. (Уходит. Слышен его голос: «Кто там? Это вы, приятели? Чего? Сейчас спрошу». Вновь появляется в комнате.) Синдзабуро-сама, там соседи хотят повидать вас. Можно?
Синдзабуро. Пусть войдут.
Томадзо (оборачиваясь вправо). Пожалуйте!
Входят пер вый и второй сосед, парик мах ер ила и молодой сосед; склоняются перед Синдзабуро. Тот их приветствует.
Синдзабуро. Здравствуйте, добрые друзья. Что скажете?
Вошедшие смущенно переглядываются.
Первый сосед. Мы, господин, пришли проведать вас… по поручению соседей.
Синдзабуро. Благодарю от всей души.
Парикмахерша. Сегодня ведь седьмая ночь… Вот мы и хотели на вас посмотреть… вдруг что случится.
Сосед толкает ее в бок, она смущенно смолкает.
Первый сосед. Мы все беспокоимся о вашем здоровье, господин. Ведь вы с самой весны хвораете и хвораете!
Второй сосед. Мы только о вас и говорим.
Синдзабуро. Благодарю еще раз. Я знаю, как вы добры ко мне. Ведь мы уже столько лет соседи.
Первый сосед. Как же – еще со времен вашего прадеда… Уж какое поколение пошло.
Парикмахерша. Всегда вашего покойного батюшку вспоминаем…
Второй сосед. Мы так беспокоимся о вашем здоровье.
Синдзабуро. Спасибо, но теперь тревожиться нечего. Я почти здоров… Осталась, как вы знаете, одна лишь ночь! Даст бог, все кончится благополучно.
Парикмахерша. Дай бог!
Молодой сосед (нерешительно). Господин, а она…
Его одергивают, и он замолкает.
Пер вый сосед. Вы бы потом поехали куда-нибудь…
Синдзабуро. Да я и сам так думаю… Пройдет эта ночь – и я уеду отсюда.
Парикмахерша. Вот как! И надолго?
Синдзабуро (улыбаясь). Пока еще и сам не знаю.
Второй сосед. Не пора ли нам? Господин, пожалуй, утомился.
Первый сосед. Да, пора. По домам?
Все кивают.
Синдзабуро-сама, будьте здоровы. До свидания.
Синдзабуро. Прощайте, друзья. Спасибо!
Пришедшие выходят с поклонами. Томадзо провожает их; возвращается.
Томадзо. Ушли. А вы и впрямь устали от них?
Синдзабуро. Нет, ничего.
Томадзо. Ну, я тоже пойду.
Синдзабуро. Иди, иди!
Томадзо кланяется и уходит.
(Сидит, погруженный в задумчивость.)
Слыханы шаги, перегородки раздвигаются, и входит Юсай.
А, учитель! Как я рад вас видеть! Мне почему-то очень хотелось вас повидать, прежде чем начну читать свои заклинания. Садитесь! (Придвигает ему подушку.) Вы что-то опечалены.
Юсай. Да, Синдзабуро. Мне очень тяжело.
Синдзабуро. О, учитель, вас заботит моя судьба…
Юсай. Да… и все, что от нее зависит.
Синдзабуро. Что от нее зависит?
Юсай. Я хочу сказать: от твоей судьбы зависит и моя судьба.
Синдзабуро. Ваша? Каким образом?
Юсай. Судьба того, что составляет главную часть моего существа… мое знание… Не вера, слышишь ли, не вера, как у твоего настоятеля, но знание… моя наука.
Юсай подвигается к Синдзабуро и кладет руку ему на колени.
Синдзабуро. Именем твоего покойного отца, который доверил тебя мне… ответь правду: та женщина – дух или нет?
Синдзабуро (тихо). Не знаю.
Юсай. Как – не знаешь? Ведь ты же сам признался нам, когда мы вернулись тогда из монастыря, что она приходит к тебе каждую ночь.
Синдзабуро. Да, приходила.
Юсай. И ты не знаешь? Ведь ты же ее ласкаешь. Ты должен знать!
Синдзабуро (твердо). Нет, учитель. Я не знаю. Да, мы ласкали друг друга. И она – живая, как все женщины… совсем такая же… как самая прекрасная из женщин… И все же…
Юсай. Что?
Синдзабуро. И все же я не могу сказать твердо: она – живая.
Юсай. Но почему? Почему же?
Синдзабуро (колеблясь). Какой-то тайный голос подсказывает мне, что она – иная. (Воодушевленно.) Прекраснее всех, что живут сейчас на земле. Нет… Повторяться одно и то же никогда не может. Такой, какой была та, не будет никогда. А она ведь – та. Поэтому она, возможно, призрак, дух.
Юсай. Но разве ты не знаешь, что ходит другой слух? Будто прелестница оттуда (делает жест в сторону) поклялась при всех, что очарует тебя, проникнет к тебе и заставит себя любить. Ты это слышал?
Синдзабуро (пораженный). Нет! Мне никто не говорил.
Юсай. Да, есть такая молва. И каждый верит, чему хочет, к чему больше склонен. А я – мне надо не верить, а знать. Я хочу знать истину…
Синдзабуро. Не может быть… Это – не гейша! Я с ними знаком, но… нет, нет!
Юсай. Но почему же нет? Почему, скажи?
Синдзабуро (горячо). Это она! О-Цую! Неужели это обман? Нет, нет. Это моя дорогая О-Цую.
Юсай. Упрямец! Ты хочешь видеть в ней лишь то, что так тебе желанно.
Синдзабуро (задумавшись). А может, вы и правы… Может быть, это просто… гейша… Ведь она совсем как все. Теплое дыхание, которое чувствует мое лицо… Нежный голос, который слышат мои уши… Маленькие ручки, которые ощущают мои руки…
Юсай. И все же ты не веришь!
Синдзабуро. Нет, пожалуй, это и правда гейша… Только если это так, то почему она не приходила последние шесть ночей? Ведь смертную заклинанья отпугнуть не могут!
Юсай (подозрительно глядя на него). Синдзабуро, ты ничего от меня не скрываешь?
Синдзабуро. Нет, нет! Поверьте, клянусь вам, что я все эти шесть ночей был здесь один!
Юсай. Синдзабуро, мне кажется, что если б здесь сейчас сошлись все трое – Будда, Лао-Цзы и Конфуций,[36] – они подали бы друг другу руки. Все они говорят об одном. Чжоу-цзы раз заметил: «Суть одна, явления различны». Луна одна на небе, а отражения ее – повсюду, где есть вода: будь это море бурное, спокойный пруд… гладь чистая иль лужа мутная… Я знаю, что отражение Совершенного – на чистой глади… Так думал я до сих пор, Синдзабуро… И вдруг начинаю колебаться: так ли мутен тот родник, откуда черпает свою веру настоятель?
Синдзабуро. Я сам не знаю, дорогой учитель, где истина.
Юсай (горячо). Нет, Синдзабуро! Конфуций прав, что ничего не пишет о духах![37]