ейной промышленности в Сент-Этьене, так много их было. Между 1600 и 1750 годами качество огнестрельного оружия повысилось в 10 раз. Технологический прорыв, включающий в себя изобретение шомпола, бумажных патронов и штыков, сделал оружие более дешевым, качественным и смертоносным[1095].
Хотя имена таких ученых, как Галилео Галилей, Исаак Ньютон и Леонард Эйлер, стали известны целым поколениям школьников, очень легко забыть, что многие важные их работы заключались в изучении траектории снарядов и понимания причин отклонения, что позволило артиллерии повысить точность[1096]. Эти выдающиеся ученые помогали сделать оружие еще более мощным и надежным; военные и технологические достижения были неотъемлемой частью эпохи Просвещения.
Нельзя сказать, что в других обществах не было агрессии. Как показали множественные примеры на других континентах, любое завоевание приносило смерть и страдания в больших масштабах. Однако периоды взрывной экспансии в Азии и Северной Африке, например, в первые десятилетия распространения ислама во время монгольских завоеваний, сопровождались длительными периодами мира и процветания. Частота и ритм ведения войн в Европе отличались от всего остального мира: не успевал разрешиться один конфликт, как начинался другой. Соревнование было жестоким и беспощадным. В этом смысле такие работы, как «Левиафан» Томаса Хоббса, объясняли причины роста Запада. Только европейский автор мог прийти к заключению, что естественное состояние человека заключалось в постоянном насилии, и только европейский автор мог быть прав[1097].
Более того, жажда военной конфронтации стояла и за другими усовершенствованиями, которые были тесно связаны с войнами, например, в финансовой сфере. Европейские правители нуждались в капиталах для финансирования армий, что привело к созданию долговых рынков, где деньги могли быть получены за счет будущих налоговых поступлений.
Ставка на успех могла помочь получить солидную прибыль, титулы и другие социальные выгоды тем хитроумным инвесторам, чьи вложения в государственные проекты могли быть зачтены как проявление патриотизма: финансирование государства могло помочь продвинуться вперед и разбогатеть. Лондон и Амстердам стали мировыми финансовыми центрами, специализирующимися на государственных налогах, а также более сложном биржевом деле[1098].
Одной из причин возвышения Лондона и Амстердама стал социально-экономический рост Северной Европы. Последние исследования предполагают, что население Англии и Нидерландов в период между 1500 и 1800 годами увеличилось вдвое. В основном этот рост ощущался в густонаселенных регионах, где число больших городов выросло примерно в три раза[1099]. Особенно бурно этот процесс протекал в Нидерландах, где в середине XVII века в города перебралась примерно половина жителей[1100]. Государства с большим количеством городов имели преимущества перед теми странами, где преобладало сельское население. Процесс сбора налогов занимал гораздо меньше времени и был более эффективным, так как скорость коммерческого обмена в городах гораздо выше, чем в сельской местности. Густонаселенные регионы также являлись более надежными источниками дохода, здесь были ниже риски для кредитования. Англия и Голландская республика могли занимать больше и по лучшим ставкам, чем их коммерческие и политические соперники[1101]. Тогда, как и сейчас, чтобы получить деньги, недостаточно было быть умным, нужно было оказаться в нужном месте. Лондон или Амстердам подходил для этого лучше всего.
Это был похоронный звон для Италии и Адриатики. Находясь в крайне невыгодном положении из-за открытия новых торговых путей, по которым товары доставляли к богатым потребителям напрямую, города-государства с их глубоко укоренившимся соперничеством не имели ни малейших шансов против союзов городов, которые к тому же с готовностью объединяли свои ресурсы. На финансирование экспансии требовались такие огромные суммы, что стало нормальным тратить более половины государственного дохода просто на погашение национального долга[1102]. Постоянная борьба с соседями за политическое, коммерческое и культурное преимущество было дорогим занятием. Европа стала континентом, жизнь на котором шла с двумя разными темпами: Старая Европа на востоке и юге, которая доминировала столетиями, теперь ослабела и находилась в стагнации; а Новая Европа на северо-востоке резко поднялась[1103].
Некоторые сумели разглядеть зловещие предзнаменования раньше остальных. Уже в 1600 году британский посол в Венеции писал, что «в вопросах торговли упадок настолько очевиден, что все приходят к выводу, что за 20 лет» город придет к полному краху. Когда-то Венеция доминировала на Востоке, но теперь она не могла составить достойную конкуренцию. Множество больших кораблей, которые привозили домой огромные грузы или отправлялись в путь, теперь были «не видны»[1104]. Это было незадолго до того, как город начал открывать себя заново, превращаясь из коммерческого центра в центр роскошной жизни, радость гедониста. Хотя власти пытались запретить ношение крупных, дорогих украшений, показные вечеринки и гедонистические удовольствия, число которых возрастало, преображение города было во многом понятно, в конце концов, что еще им оставалось делать?[1105]
В мире международной торговли и высокой политики Венеция, Флоренция и Рим стали остановками на пути новых богачей. Хотя понятие «большого путешествия» появилось в 1670 году, такие экспедиции начали совершать на столетие раньше, когда поездка в Италию означала возможность купить высококачественный антиквариат, а также более изысканные предметы искусства, цена которых резко возросла вместе с увеличением количества покупателей[1106]. Это был обряд социального изменения не только для тех, кто принимал в этом участие, но и для культуры в целом: плоды Южной Европы пожинались на севере. Когда гравитационный центр континента сдвинулся, то же самое произошло и с жемчужинами древней и современной культуры. Три самые примечательные коллекции античных скульптур в мире находятся в Британском музее, музее Фитцуильяма и музее Эшмола в Кембридже. Они были собраны любопытными путешественниками с глубокими карманами[1107].
Они привезли домой архитектурные идеи, дизайн монументальных гробниц и скульптуры. Вскоре после этого поэзия, изобразительное искусство, музыка, ландшафтный дизайн и наука, изучающая классическую античность, широко распространились, так как величие Англии и Нидерландов основывалось на наследии прошлого[1108]. Римские граждане с удивлением наблюдали, как небольшое количество землевладельцев и мелких чиновников из регионов, которые раньше были провинциями империи, восхваляли себя, представляясь не только наследниками Рима, но и практически императорами[1109]. Очень скоро они зайдут гораздо дальше: Британия была готова править.
14. Путь к империи
Смена власти на севере Европы оставила тех, кто был неспособен конкурировать, позади. В Османской империи, к примеру, число городов с населением больше 10 000 человек оставалось неизменным между 1500 и 1800 годами. Там не было нужды развивать сельское хозяйство, чтобы удовлетворить растущий спрос, и это означало, что экономика оставалась вялой и статичной. Налоговые сборы также были неэффективны, частично из-за налогового откупа, который позволял частным лицам получать быстрые доходы за счет дохода государства[1110].
Османские бюрократы показали себя высококвалифицированными администраторами, искусными в централизации ресурсов и распределении их среди населения так, чтобы они оказывались именно там, где нужны. По мере того как империя захватывала все больше территорий, в XV и XVI веках эти процессы проходили плавно и были эффективными. Когда же экспансия империи замедлилась, стала очевидна вся хрупкость системы. Необходимость поддержания военных действий на двух фронтах – с европейцами на западе и с персидскими Сефевидами на востоке, а также смена климата оказывали сильное воздействие на Османскую империю[1111].
Социальная структура мусульманского мира, которая развивалась по совершенно другому пути, чем в Западной Европе, также стала важным фактором. В исламском обществе богатства распределялись более равномерно, чем у их христианских коллег, в основном благодаря подробным инструкциям наследования, изложенным в Коране.
Принципы, которые здесь использовались, были более просвещенными для того времени, особенно когда дело касалось доли женщин, на которую они могли рассчитывать в имуществе отца или супруга. Мусульманские женщины находились в гораздо лучшем положении, чем европейские. Это позволяло большим богатствам оставаться в семье долгое время[1112], а также означало, что разрыв между богатыми и бедными никогда не достигнет такого размаха, как в Европе, так как деньги распределялись и циркулировали в более широких границах. Это в некоторой степени замедлило рост: с учетом общих правил наследования семьям было сложно аккумулировать капитал на протяжении поколений, так как наследование было прогрессивным и уравнительным. В Европе, согласно праву первородства, деньги концентрировались в руках одного ребенка, что давало возможность сколотить огромные состояния