Для некоторых тот факт, что в Европе, а точнее, в Северо-Западной Европе никогда не было такого, вызывал некоторое беспокойство. Священники-кальвинисты в Нидерландах с ужасающей убежденностью проповедовали, что деньги – корень зла, а также рассказывали об опасностях роскошной жизни[1114]. Схожие настроения царили и в Англии, где такие деятели, как Томас Мун, особенно злобный комментатор начала XVII века, оплакивали «напрасно потраченное… время, проведенное в праздности и удовольствиях», предупреждая, что материальные блага принесут недостаток знаний и «проказу» тела и ума[1115].
Конечно, возрастающие прибыли распределялись неравномерно. Повышение ренты было выгодно для землевладельцев, но не для жильцов. Воздействие крупных рынков означало, что оказывалось определенное ценовое давление: местные производители шерсти, тканей и других товаров столкнулись с большим уровнем конкуренции[1116]. Падения стандартов морали, последовавшего за экономическими и социальными потрясениями, было достаточно, чтобы вдохновить многих на решительные меры. Пришло время для поиска новых пастбищ, осознали более консервативные, места, где можно вести простую жизнь, полную религиозной преданности и духовной чистоты, место для нового старта и возвращения к истокам.
Пуритане, основав Новую Англию, заявили тем самым протест против изменений, которые происходили во время подъема Европы, и последовавшего за этим достатка. Это стало реакцией на поток странных новых идей и товаров, полностью преобразивших мир, в котором китайский фарфор оказался на обеденном столе, в котором браки с людьми, имеющими другой цвет кожи, порождали вопросы о национальности и расе, а отношение к телу вызвало то, что ученые недавно назвали «первой сексуальной революцией»[1117].
Чтобы избежать этого, было принято решение пересечь Атлантику. И пунктом назначения были не Карибы, куда многие отправлялись, чтобы превратить эти земли в сахарные плантации при помощи рабского труда, а девственные земли Новой Англии, где эмигранты могли вести идеальное существование в благочестивой простоте. Единственной сложностью являлись, конечно же, местные жители, которые «с удовольствием пытали людей наиболее кровавым способом; отделяли от живых людей конечности, поджаривали их на костре, поедали плоть пленных на глазах еще живых и проделывали еще более ужасные вещи»[1118]. Однако даже с учетом этого риск стоил того. Все равно там было гораздо лучше, чем в старом мире, который остался позади. День благодарения был основан отцами-пилигримами, чтобы отметить их безопасное прибытие в изобильную землю, а также в память о кампании против глобализации. Это было празднование не только открытия нового Эдема, но и успешного бегства от того рая, который был практически разрушен дома[1119].
Для людей иного склада, которые не были заинтересованы в строительстве бастиона жесткой экономии и религиозного консерватизма, но хотели открыть для себя что-то новое, извлечь выгоду и получить долю привлекательных и соблазнительных удовольствий, которых было так много в мире, существовала альтернатива. Они могли отправиться на восток, в Азию. Создание базы, которая позволила бы Англии наладить структурированные и организованные отношения с Азией, часто замедлялось по самым разным причинам. Британская Ост-Индская компания (EIC), которая в 1600 году получила королевскую монополию на торговлю с землями к востоку от мыса Доброй Надежды, смогла вытеснить португальцев из Бендер-Аббаса в Персидском заливе и Сурата на северо-западе Индии при помощи силы, основала плацдармы, которые расширяли будущие возможности. Тем не менее конкуренция с Голландской Ост-Индской компанией (VOC) была жесткой[1120]. Объемы торговли с Англией стали расти, но превосходство голландцев было таково, что в середине XVII века они перевозили в три раза больше товаров, чем англичане[1121].
Отношения между англичанами и голландцами были достаточно сложными. С одной стороны, Нидерланды предоставляли покупателей и кредиты на английские товары, так что, несмотря на коммерческое соперничество между EIC и VOC, их успехи не были взаимоисключающими. С другой стороны, испанцы являлись для них общим врагом и стали основой для военного и политического сотрудничества двух протестантских стран. Некоторые ведущие английские деятели сыграли важную роль в большой морской победе голландцев над испанцами в Английском канале в 1639 году и вскоре после этого в Итамараке у берегов Бразилии. В результате великолепный Оливер Сент-Джон был отправлен с делегацией в Гаагу, чтобы укрепить связи, и даже сделал смелое предположение, что две страны должны «образовать более тесный союз и содружество», другими словами, они должны были слиться в единое целое[1122].
Непредсказуемость европейских держав была такова, что буквально через год после предложения о создании конфедерации Англия и Голландия оказались в состоянии войны. Поводом послужило принятие Акта о навигации сразу после возвращения делегации Сент-Джона домой. Парламент принял закон, согласно которому все грузы, направляющиеся в Англию, должны были перевозиться в английские порты английскими же кораблями. Хотя за принятием этого закона, бесспорно, стояла определенная коммерческая мотивация, а именно привлечение доходов в экономику, подорванную внутренними распрями, было также важно то, что многочисленные и весьма громогласные английские лоббисты настаивали на том, что голландцами двигала лишь жажда материальной выгоды, а вовсе не религиозные убеждения[1123].
Этот закон был признаком роста устремлений Англии. Так же как столетием раньше, разговоры об испанцах становились все более ядовитыми, усилилась критика голландцев, особенно во время интенсивных военных действий, вспыхнувших на море, когда голландцы пытались сохранить морские пути через Английский канал и Северное море открытыми для своих судов. Это спровоцировало морскую революцию в Англии. Военно-морской флот хорошо финансировался уже во времена Тюдоров, а сейчас он был к тому же полностью отремонтирован. В ходе второй половины XVII века значительные ресурсы вкладывались в широкомасштабную судостроительную программу. Расходы на военно-морской флот так резко возросли, что скоро он стал потреблять пятую часть всего национального бюджета[1124]. Этот процесс контролировал Сэмюэл Пипс, чьи личные дневники представляют картины военного и геополитического сдвига, который тогда произошел, а также позволяют осознать масштаб изменений, происходящих по всей стране[1125].
Пипс собрал огромное количество новых пособий голландских специалистов, включая пособие Николааса Витсена, мастера-теоретика судостроения, и позаботился об установлении строгости и дисциплины во всем, что касалось организации школ, в которых обучали «искусству навигации», ввода в эксплуатацию новых доктрин, в которых были изложены новейшие техники для нового поколения амбициозных конструкторов[1126].
Морская революция основывалась на трех отдельных наблюдениях. Первое гласило, что тяжелые суда были эффективнее, чем легкие крейсеры. Успех состоял в способности наносить концентрированные огневые удары и возможности их отражать. Конструкция кораблей была усовершенствована таким образом, что огромные мощные корабли больше напоминали плавучие замки. Второе наблюдение заключалось в том, что опыт преподает лучшие уроки. Столкновения с голландским флотом в 1650-х и 1660-х годах окончились сокрушительными поражениями. Корабли были потеряны или захвачены, а старший офицерский состав и капитаны погибли в бою: в 1666 году около 10 % старшего командного состава было убито во время одного столкновения. В результате таких опустошительных встреч тактика морского боя была основательно пересмотрена. Тренировочные пособия, такие как «Инструкция по ведению боя» адмирала Блейка, одного из ведущих морских офицеров эпохи, были широко распространены и тщательно изучены. Обмен знаниями и уроки прошлого стали решающим фактором в создании лучшего в мире военно-морского флота: между 1660 и 1815 годами число боевых столкновений с летальным исходом среди британских (английских) капитанов удивительным образом упало на 98 %[1127].
Третье, но не менее важное наблюдение заключалось в том, как функционировал военно-морской флот. Чтобы стать лейтенантом, было необходимо провести в море 3 года и сдать экзамен, который принимали вышестоящие офицеры. Последующие продвижения основывались на личных способностях, а не покровительстве, и это означало, что только самые способные могли достичь вершин, однако на это также требовалось одобрение высших офицеров. Прозрачность этой меритократической системы была усилена системой награждения тех, кто проработал долго и с максимальной отдачей. Такая организация была схожа с той, которая была выработана на этапе становления ислама и оказалась столь эффективной во времена мусульманских завоеваний. В Англии добыча распределялась согласно заранее оговоренному принципу между офицерами и матросами в зависимости от стажа и продолжительности службы. Это сделало продвижение желанным и прибыльным, что опять же служило возвышению исключительно самых способных, особенно когда процессом стало руководить Адмиралтейство, цель которого заключалась в устранении фаворитизма и предвзятости. Трудовые договоры были оптимальными и были призваны поощрять и стимулировать производительность, к тому же они были справедливыми