[1464]. Решая, кого поддержать и куда вторгаться, Британия начала опасную игру.
Нарушенные обещания, разочарование царили на всей территории Леванта и в землях дальше на восток. Обязательства по поддержке, оказанию помощи и защите местного населения уступили место поощрению и защите коммерческих интересов Британии, даже если это означало разделение территории согласно новым, искусственным границам или уничтожение целых общин, например, христианских ассирийцев в Ираке, которые обнаружили, что находятся в крайне уязвимом положении во время раздела территории после окончания Первой мировой войны[1465].
В целом обстановка в Ираке была катастрофической. Новый феодализм укоренился очень глубоко. Магнаты отхватили большие куски Османского государства в обмен на поддержку британского мандата – снижение социальной активности, углубление социального неравенства и разжигание недовольства. Сельскохозяйственные общины потеряли права на землю и средства к существованию. В иракской провинции Кут две семьи сумели всего за три десятилетия получить больше полумиллиона акров земли между ними[1466]. Примерно то же самое происходило и в Персии, где богатство формировалось на основе доходов от нефти и находилось в руках шаха и его окружения. В этой связи тот факт, что британское правительство владело контрольным пакетом акций Англо-Персидской нефтяной компании, которая к 1920-м годам получала более половины всех доходов в стране, привел к усилению антибританских настроений и волне национализма.
Это также было признаком того, что антиколонистические настроения набирали обороты по всей империи. В 1929 году в Индии во время Лахорской сессии Национального конгресса Индии была принята «Декларация независимости» (Purna Swaraj). «Британское правительство в Индии не только лишило граждан Индии свободы, но и эксплуатировало народ», – говорилось к декларации. Индия была разрушена и «должна немедленно разорвать связи с Британией и получить… полную независимость». Настало время гражданского неповиновения[1467].
Такие последствия – коктейль из разочарования, отвращения и бесправия – могли проявиться и в другом месте. Растущее разочарование на Среднем Востоке было также обусловлено тем, что доходы от нефтяных месторождений уже не казались столь недостижимыми. Западные нефтяные корпорации, которые контролировали выдачу концессий, были изворотливы и креативны в том, что касалось выплат. Так же, как и в современном мире, была создана сеть дочерних компаний с целью использования внутренних кредитов, создания убытков, которые могли привести к уменьшению прибыли управляющих компаний или даже сведению их к нулю, таким образом существенно снижались подлежащие выплате, согласно концессионному соглашению, суммы. В газетах появились сердитые статьи об «иностранцах, которым позволяли разграблять нефтяные запасы страны и намеренно занижать причитающиеся Персии доходы путем предоставления незаконных освобождений от таможенных пошлин». По крайней мере, в Персии дела шли не так плохо, как в соседнем Ираке, который в то время был колонией во всем, кроме названия[1468].
Чтобы попытаться предотвратить растущую волну народного гнева, правление Англо-Персидской компании занялось полномасштабным очаровыванием. Оно обещало новые выгоды, начиная с возможностей получения образования и улучшения дорог и заканчивая увеличением выплат. Несправедливо, жаловались высокопоставленные персы, что у персидского правительства нет долей в бизнесе. «Персы, – отмечал один очевидец, – почувствовали, что индустрия развивается на их земле, а у них нет никаких реальных доходов»; они настаивали на том, что это не вопрос денег, так как ни одна финансовая награда не может развеять это чувство отчуждения[1469]. Председатель Англо-Персидской компании, учтивый сэр Джон Кэдман, призывал к спокойствию, сообщая своим визави за столом переговоров, что нагнетать атмосферу и создавать «ошибочное и тягостное впечатление» того, что бизнес ведется несправедливо и в нем отсутствует равноправие, совсем не в интересах прессы[1470]. Отлично, ответили ему, в интересах всех – партнерство. То, что происходит сейчас, – не более чем эксплуатация[1471].
Длительные дискуссии о том, как изменить условия концессии Нокса Д’Арси, не привели ни к чему. В конце концов персы сдались. Еще до 1929 года обнаружение нефти в Мексике и Венесуэле (разработками в Венесуэле руководил Джордж Рейнолдс, который занимался всеми скважинами в Месджеде-Солеймане) привело к глобальному изменению цен на нефть. После того как случился обвал на Уолл-стрит, что привело к сильному снижению спроса, персы взяли все в свои руки. Наконец, в ноябре 1932 года произошло значительное снижение выплат. Продолжались финансовые махинации, в ходе которых удерживались значительные суммы, причитающиеся Тегерану. Шах объявил о немедленном прекращении действия концессии Нокса Д’Арси.
Британские дипломаты жаловались, что это позор. «Если мы не поймем обстановку сейчас, – говорил один из высокопоставленных чиновников, – у нас будут большие проблемы с персами в будущем»[1472]. Декларация была «вопиющим» преступлением, отмечал другой[1473]. В глазах британцев контракт, заключенный тридцать лет назад, не мог быть отменен, несмотря ни на что. Несомненно, открытие нефтяного бизнеса в первую очередь было связано с определенными финансовыми рисками и требовало инвестиций для создания инфраструктуры, которая позволила бы эксплуатировать месторождения.
Однако богатства, которые можно было получить в результате, были просто огромны. И возмущения просто игнорировались, в духе банковских скандалов двадцать первого века. Интересы Англо-Персидской компании были слишком велики, чтобы она потерпела неудачу.
В данном случае, однако, процесс стабилизирования ситуации проходил достаточно быстро, в основном потому, что Персия обладала необходимым для переговоров инструментом, который был способен прекратить производство и инициировать дополнительные переговоры. Весной 1933 года было подписано новое соглашение. Делегация персов встретилась с руководителями нефтяных компаний в отеле Бо Риваж в Женеве и объяснила, что ей известно об условиях соглашения насчет нефти в Ираке, и потребовала, чтобы условия их соглашения были по крайней мере равны иракским. Изначальное предложение, которое предполагало уступку 25 % акций Англо-Персидской компании, что гарантировало ежегодный доход, долю в прибыли и место в правлении, было отклонено сэром Джоном Кэдманом как нелепое и неисполнимое[1474].
Хотя последовавшие переговоры проходили в достаточно теплой атмосфере, стало ясно, что попытки избежать серьезных пересмотров провалятся. К апрелю 1933 года было заключено новое соглашение. Большое внимание было уделено «персинизации» нефтяного бизнеса, что означало, что местных привлекали к бизнесу на всех уровнях, от руководящего состава до низких позиций. Регион, открытый для концессий, был существенно уменьшен – до четверти изначального размера, хотя самый сладкий кусок был оставлен. При расчете выплат не учитывались колебания цен на нефть, была установлена четкая минимальная ежегодная ставка, независимо от уровня производства и рыночных цен. Правительство Персии получило долю в Англо-Персидской компании, что сулило большие выгоды. Кэдман не стал комментировать слова персидских переговорщиков, которые сказали, что он должен рассматривать новое соглашение как «личный триумф и триумф его коллег». Его реакцию можно понять из записей: «Я чувствовал, что нас обобрали»[1475].
Персы и прочие наблюдатели увидели во всей этой истории другую мораль. Урок заключался в том, что, несмотря на все бахвальство, позиции Запада в переговорах оказались слабыми. Обладатели ресурсов держат руку на пульсе событий и могут заставить тех, кому были выданы концессии, сесть за стол переговоров. Запад мог жаловаться сколько угодно, но оказалось, что их действия на девять десятых соответствовали букве закона.
Это стало одной из ключевых тем второй половины XX века. В Азии возникли совершенно другие связи. Сеть охватывала не только города и оазисы, но и трубопроводы, которые соединяли скважины с Персидским заливом, а к 1930-м годам – со Средиземноморьем. По этим путям ресурсы и богатства поступали в порты Хайфы и Абадана, в котором более пятидесяти лет находились самые большие в мире нефтеперерабатывающие заводы.
Контроль этой сети был чрезвычайно важен. Британцы поняли это еще до начала Первой мировой войны. Для оптимистов все выглядело радужно. В конце концов, несмотря на пересмотр концессий в 1933 году, в этой части света были установлены крепкие связи. Кроме того, все еще оставались страны, в которых запасы ресурсов были огромны, сотрудничество с ними сулило многое, и, несомненно, у Британии были преимущества перед остальными.
Реальность, однако, была такова, что все сильно изменилось. Мощь и влияние Запада уменьшились и, казалось, все еще продолжают уменьшаться. Была цена, которую нужно было заплатить за вмешательство в местные дела. Была цена за расширение садов посольства, и была своя цена за игру не по правилам. Эта цена заключалась в дурных предчувствиях и недоверии.
В 1920 году, когда облик Ближнего и Среднего Востока стал яснее, в Багдаде за обедом встретились две совершенно отличные точки зрения. Одним из собеседников была деятельная и умная Гертруда Белл, которая еще в начале Первой мировой войны была завербована в военную разведку и, кроме того, являлась блестящим знатоком арабской политики. Она сообщила Джафару аль-Аскари, который должен был вскоре стать премьер-министром новой страны – Ирака, что «британцы дадут им полную независимость». «Госпожа, – ответил он, – полная независимость не дается никогда, но часто забирается»