Похоже было, что вторжение увенчалось успехом. Почти вся территория, предназначенная для снабжения ресурсами Германии, была захвачена менее чем за полгода. Ленинград и Москва еще не пали, но казалось, вопрос лишь в том, когда они сдадутся. Все прочее тоже выглядело многообещающе. Хотя восстание в Ираке было подавлено спешно собранными британскими силами, которые реквизировали автобусы с улиц Хайфы и повели их на восток, чтобы подавить революцию, были основания полагать, что новые друзья Германии, живущие в богатых нефтью землях к югу от Каспийского моря, вскоре придут к успеху[1582].
К моменту вторжения в Советский Союз Гитлер уже дал формальное благословение идее арабской независимости и передал муфтию Иерусалима выражения солидарности, превознося арабов как древнюю цивилизацию и соратника в борьбе Германии с британцами и евреями[1583]. Развитие связей с мусульманским миром зашло так далеко, что один германский академик слагал медоточивые оды, где в числе прочего восхвалялась Саудовская Аравия как Третий рейх в ваххабитском стиле[1584].
С точки зрения Британии, тем временем, положение выглядело отчаянным. С катастрофой в Ираке разминулись на волосок, как заметил генерал Уэйвелл, главнокомандующий в Индии, и было жизненно важно принять меры к защите Ирана, до которого то ли дотянулось германское влияние, то ли еще нет. «Для обороны Индии необходимо, – написал он премьер-министру Черчиллю летом 1941 года, – немедленно очистить от германцев Иран. Неудача в этом вызовет повторение событий, которые в Ираке еле успели предотвратить»[1585].
Уэйвелл не зря беспокоился об Иране, где германская пропаганда работала непрерывно с начала войны. Летом 1941 года, писал один американский корреспондент, книжные лавки Тегерана были завалены номерами журнала Signal, одного из рупоров Геббельса, а кинотеатры, крутившие ленты вроде Sieg im Westen («Победа на западе»), которые с грандиозным шиком прославляли германские победы во Франции и Восточной Европе, были набиты битком[1586].
Нападение Гитлера на Советский Союз также было с восторгом принято в Иране. Согласно некоторым сообщениям, на площади Сепа в центре Тегерана собралась толпа, чтобы приветствовать новости о падении перед Вермахтом одного советского города за другим[1587]. Дело было в том, что «иранцы в основном восхищены нападением Германии на их старинного врага – Россию», как сэр Ридер Баллард, британский посол, проинформировал Лондон вскоре после вторжения[1588].
Прогерманские настроения были широко распространены в армии и Парламенте, отмечала уважаемый исследователь Персии Энн Лэмбтон в ответ на вопрос о ее взглядах на развитие ситуации. Страсти разгорелись особенно жарко в среде младших чиновников, которые были склонны сочувствовать Германии и надеялись на ее победу[1589]. Британский военный атташе во многом поддерживал это мнение, противопоставляя положительному впечатлению местных от Германии негативный взгляд на Британию. К настоящему моменту немногие склонны поддержать британские интересы, если германцы достигнут Персии, следует ожидать, что германцы найдут значимую и деятельную поддержку[1590]. Этот взгляд разделял посол Германии в Тегеране Эрвин Эттель, сообщивший в Берлин, что британская атака встретит немедленный вооруженный отпор и закончится тем, что шах официально запросит помощи у Германии[1591].
Обеспокоенность тем, что Иран может переметнуться на сторону Гитлера, обострялась тем, что германцы продолжали сокрушать сопротивление, продвигаясь на восток.
Продвигались они так быстро, что генерала Окинлека, в недавнем прошлом главнокомандующего британскими силами в Индии, а ныне переведенного в ближневосточный штаб, проинформировали, что войска Гитлера достигнут Кавказа в середине августа 1941 года[1592]. С точки зрения британцев, это была катастрофа. Германцы отчаянно нуждались в горючем. Если бы им удалось наладить снабжение из Баку и с Кавказа, ситуация была бы хуже некуда. Но еще хуже, писал Леопольд Эмери, министр по делам Индии, было то, что они тогда вплотную приблизятся к нефтяным залежам в Иране и Ираке, и, несомненно, это приведет к всевозможным бедствиям[1593]. Другими словами, все выглядело так, будто Германия нашла средство для того, чтобы не только избавиться от своей ахиллесовой пяты – отсутствия прямого доступа к топливу для своих кораблей, самолетов, танков и других машин, но и чтобы подорвать возможности Британии выносить тяготы войны. Поэтому жизненно важно, заключал генерал Окинлек, разработать план под названием «Операция «Спокойствие», чтобы защитить рубежи от Палестины до Басры и иранские нефтяные залежи[1594].
Важность Ирана была обусловлена его стратегическим положением. Хотя Сталин и договорился с Гитлером в 1939 году, двумя годами позже германское нашествие на Советский Союз превратило последний в неожиданного союзника для Британии и ее друзей. Поэтому в Вашингтоне было объявлено, что «правительство Соединенных Штатов решило выделить всю возможную экономическую помощь для укрепления Советского Союза в его борьбе против вооруженной агрессии»[1595]. К этому прилагались личные заверения Сталину со стороны американского посла в Москве, что США предельно решительно настроены побить Гитлера и были готовы сделать для этого что угодно[1596].
Доставлять оружие и ресурсы в Советский Союз было проблематично. Доступ к портам в Заполярье был затруднен и в середине зимы опасен. Недостаток подходящих гаваней, кроме Владивостока, между тем причинял не меньше затруднений, не в последнюю очередь из-за доминирования Японии в этой части Тихого океана. Решение было очевидно: захватить Иран. Это бы отрезало местных германских агентов и сочувствующих от поддержки в решительный момент, позволило бы лучше защитить природные ресурсы, которые союзники не могли позволить себе потерять, а также обеспечило бы лучшие возможности по координации усилий, чтобы поколебать и остановить бесконечное наступление Вермахта на Восток.
Помимо того что такое окончание войны устраивало союзников, оно также обещало долгосрочные прибыли для Британии и Советов соответственно: оккупация страны дала бы им то, чего они долго добивались политическими, экономическими и стратегическими средствами. Волнующие перспективы были созданы решением Гитлера порвать со своим бывшим союзником в Москве.
В августе 1941 года Тегеран был занят британскими солдатами, к которым вскоре присоединились и советские военные. Разногласия были отложены в сторону, чтобы обеспечить взаимовыгодное сотрудничество в регионе фундаментальной стратегической и экономической важности. Было много радости, когда британские и советские солдаты встретились в Казвине на севере страны, где они обменивались историями и сигаретами. Иностранные корреспонденты, прибывшие с Советской армией, вскоре обнаружили, что привыкли к водке и предлагали союзникам тосты за здоровье Сталина, потом Черчилля, потом Молотова, потом Рузвельта, а потом все сначала в том же порядке. «После 30 тостов неразбавленной водки, – писал один американский журналист, участвовавший в этом, – половина корреспондентов оказывалась под столом. Русские продолжали пить»[1597].
Когда шах заколебался издать указ о немедленном выдворении граждан Германии, британцы начали передавать на волне вновь созданной персидской радиослужбы BBC ложные обвинения шаха в высылке из столицы фамильных драгоценностей, использовании принудительного труда в своих деловых интересах и орошении своих собственных садов с помощью системы водоснабжения Тегерана, то есть говорили о том, что уже широко распространилось ввиду слухов, если верить мемуарам Ридера Балларда[1598].
Шах увиливал от британских требований, жалуясь президенту Рузвельту на «акты агрессии» и порицая «угрозу международному законодательству, правам и свободам человека». Это все, конечно, очень хорошо, отвечал президент, но шаху не следует забывать о том, «что завоевательные походы Германии продолжатся, и за Европой последуют Азия, Африка и даже Америка». Персия, другими словами, играла с огнем, пытаясь сохранить хорошие отношения с Гитлером[1599]. В конце концов британцы взяли дело в свои руки и организовали отречение Резы Хана, который уже стал обузой, и заменили его сыном, Мохаммедом Резой, безукоризненно воспитанным плейбоем, любившим французские детективы, быстрые автомобили и еще более быстрых женщин[1600].
Для многих иранцев подобное внешнее вмешательство было невыносимо. В ноябре 1941 года собравшиеся толпы скандировали «Долгой жизни Гитлеру» и «Долой русских и британцев!», демонстрируя свое отвращение к тому, что судьбу страны решают солдаты оккупантов[1601]. Это была не война Ирана; споры и боевые столкновения Второй мировой войны не имели отношения к обитателям городов вроде Тегерана и Исфахана, которые с волнением наблюдали, как их страна втягивалась в борьбу между европейскими силами. С этим никто не считался.