Свистнула вспарывая воздух сабля, шею перечеркнула кровавая черта, а голова запрокинулась назад и повисла на лоскуте кожи. Тело заполошно дернуло руками и рухнуло на девчонку, заливая ее фонтанирующей из обрубка шеи кровью.
Убил и даже сердце не екнуло, словно таракана раздавил.
Первый шарахнулся назад, а потом упал на колени и покаянно опустил голову.
— Княже… — в комнату влетел Вакула с ближниками. — Батюшка…
И с ошарашенной мордой застыл.
— Ты мое слово слышал? — я с трудом подавил в себе желание рубануть и стремянного. — Слышал? Зачем ты мне, ежели досмотреть за княжим наказом не можешь?
— Прости батюшка, недоглядел… — Вакула тоже рухнул на колени. Автоматом попадали и сопровождающие его.
Я скрипнул зубами и вышел.
А через мгновение за спиной услышал еще один предсмертный хрип. В том, что это стремянной порешил провинившегося не сомневался. Уже понял, что Вакула ради места при мне вырежет целый город и не поморщится.
Настроение испортилось окончательно. Еще один ратник получил в зубы, за то, что рылся в сундуках постельной палаты, выбрасывая добро на затоптанный пол. Да еще погрызся с братом, который нагло удумал предъявить мне за то, что я первый в Москву вошел.
Хабара нашлось в княжих палатах до обидного мало. Рухлядь и обстановку я запретил трогать, а казна оказалась пустой — успели заранее вывезти или перепрятать. Видимо чувствовали, что сечу не вывезут. В оружейной тоже хоть шаром покати, но с нее хотя бы взяли для меня три неплохих сабли княжеских, рогатины и прочую воинскую снарягу. Зато бертьяница оказалась забита пушниной до потолка. Да еще какой пушниной, высший сорт! Но добычу пришлось делить на три части, а самую большую отдать отцу. Чуть получше дела пошли на конюшне, с нее взяли десять полных комплектов доброй упряжи, несколько справных боевых лошадей, да много еще чего полезного. Этим я делиться не стал, самому надо.
А еще, вывез весь запас железа, заготовок и прочего металла из княжьей кузницы. Но опять же, количество не впечатляло.
Вот так, мать его ети. Какие нахрен сундуки с золотом? Это Русь пятнадцатого века детка, здесь даже великие князья бедны как церковные мыши, а княгини сами варенье варят, да наволочки штопают.
А вот вятские наварились прилично, вычистив боярские дома в Москве. И главное, не забыли долю княжескую уделить. А что характерно, крест целовали на том, что ни один персонаж боярского роду и близких к ним не пострадал. Впрочем, я особо не верил, по-любому девок дворовых помяли.
А потом я распытал ключника и определил своей резиденцией великокняжескую усадьбу у Воронцова села на Яузе. Пообщался с отцом, да и уехал из Москвы, успела опротиветь она мне.
Первым делом приказал обыскать все вокруг и в самом доме, дабы из бежать возможные неожиданности. Прежнюю обслугу удалил напрочь, вместо них поставил своих. Лукерью определил домоправительницей, а поварню поставил под строгую охрану, опять же, во избежание.
А пока грели баню, сам обошел усадьбу, примечая все интересное. И сразу же отметил некую странность. В княжеской опочивальне на кровати отсутствовали обязательные перины, а вместо них, на деревянном каркасе были натянуты ремни — получалось что-то вроде пружинного матраса. Удобно и упруго, особенно для тех, кто привык спать на твердом. Правда, больше ничего примечательного в имении не нашлось.
Всецело одобрив конструкцию ложа, я опять дернул к себе ключника и занялся разведопросом — принялся выуживать у мужичка все интересное и полезное про великого князя.
Лука проникся и вывалил на меня незамутненный поток информации; ябедничал истово, со знанием дела, я едва успевал отфильтровывать полезное. Впрочем, ничего особо ценного не нашлось. Да, Васька крепкий хозяйственник, да, с норовом и сильно себе на уме, да, полностью перетянул на себя власть и бояр не жалует даже в виде советчиков, к воинскому делу не особо склонен — так сие мне уже и так было известно. И вообще, Вася с детства был со странностями, так что ничего удивительного.
Лука зело огорчился, что ничем не смог меня прошибить и прибегнул к последнему козырю.
— А еще, милостивец… — он выпятил глаза. — А еще… чернокнижничал князюшка! Ей-ей, чернокнижничал!
— Чего? — тут уже я вытаращился на него.
Да что я, все присутствующие слегка охренели. Князь и чернокнижие? Маловероятно, но это козырь, да такой, что, если его правильно отыграть, даже воевать не надо — церковь сама покарает. Понятное дело, на Руси по сравнению с европейской инквизицией сплошной либерализм, но людишек тоже жгут. Но не на крестах, а в железных клетках. Редко, но все же случается. А за дела веры забить в колодки, да на всю жизнь в монастырские подвалы — так это всегда пожалуйста. Мой «бырыбантец» живой пример тому. Если правда, грех не воспользоваться таким случаем.
— Истинно глаголю, милостивец! — Лука осенил себе широким крестом. — Варил чернокнижные зелья! Место покажу! На переломе кремлевской горки, на бережке речки, милостивец. Как варил — никого тудой не пущали! А чад, чад-то какой стоял! Диавольский чад!
— Собираемся, — коротко приказал я Вакуле. — Возьми три десятка воев, да сам со мной поедешь. И этого… смотри, чтобы не сбежал. И чтобы язык за зубами держали!
До места пронеслись галопом, мне все не терпелось увидеть великокняжеский чернокнижный притон. Честно говоря, не верилось, что Васька мог так подставится, но кто знает, что у него в голове?
Возле избенки неожиданно обнаружились несколько бесчувственных тел вповалку, опознанных мной как вятские архаровцы, общим числом десять.
— Уморились, как есть уморились, диаволовым зелием! — ахнул Лука.
Сопровождающие принялись активно осенять себя крестными знамениями.
Я принюхался и сразу понял, что гребанное «зелие» по запаху очень смахивает на обычную брагу, а после первичного осмотра стало ясно, что ратники банально в сиську бухие. Опять же, пустые бочки прямо намекали.
— Хр-рр… — из избенки донесся гневный пьяненький рык и грохот бьющейся посуды. — Во славу Господа нашего изыди…
— Да что за нахрен? — я пинком отворил дверь в избу.
— Батюшка! — Вакула попытался меня остановить, но я отмахнулся от него.
Увиденное в избе сначала повергло меня в довольно сильное охренение.
Посередине стояла жутковатого вида конструкция, в которой я почти сразу опознал крайне архаичного вида самогонный аппарат. В избе стоял густой дух спиртного, а какое-то в задницу пьяное создание пыталось сей аппарат изувечить бердышом. В чем уже и преуспел, вскрыв как консервную банку перегонный куб.
— Бесовское зелие… — он обернулся на звук, взревел и кинулся на нас. — А-а-а, бесы!!!
Но тут же получил в лоб череном сабли от Вакулы и рухнул на засыпанный черепками пол.
— Етить… — ахнул я. — Да это же… это…
Схватил с полки горшок, отковырял засапожником воск на притертой крышке, сорвал ее и блаженно улыбнулся от шибанувшего в нос густого вишневого духа.
Все сразу стало на свои места, Васька, оказывается, просто самогонничал! А окружение, незнакомое со столь передовыми способами винокурения все приняло за еретическое чернокнижие. А эти вятские охламоны, перепились с непривычки крепким и решили, что отравились еретическими зелиями…
Только собрался сам попробовать, как стремянной пал на колени и обеими руками вцепился мне в ногу.
— Не дам! Побойся Бога, милостивец, надежа наша! Не осквернись! Лучше я, батюшка!
Я пожал плечами и подал ему горшок.
— Пробуй.
Вакула смертельно побледнел, широко перекрестился и хватанул добрый глоток.
Я чуть не заржал от проявившегося на его роже охренения. Остальные перепугано ахнули.
Вакула судорожно икнул и тихо прошептал:
— Скусно, мать его ети…
И опять, дергая кадыком, присосался к горшку.
— Куда… — я решительно отобрал сосуд и сам хлебнул.
Наливка! Вишневая наливка, градусов эдак двадцать крепостью. Черт побери, божий нектар, по-другому и не скажешь!
Дальше нашлось еще с десяток горшков с разнообразными наливками и две бочки с крепчайшим чистым самогоном не меньше восьмидесяти градусов. Остальное, к великому сожалению, гребанные вятские уничтожили. Сам аппарат они тоже угробили, я снял с него только медный змеевик, по нынешним временам воистину настоящее произведение кузнечного искусства. Продукцию, естественно, тоже конфисковали, а я дал себе слово, что сам займусь винокурнями. Ну а что? Ничего окромя пользы, опять же, в медицинском деле пригодится.
Но сии находки привели меня в сильные сомнения. Что-то уже много странностей с кузеном Васькой. Когда на Руси появились перегонные кубы? У арабов они уже есть, точно знаю, а на Руси? Ан хрен, не помню. А если Василь, как и я попаданец?
Но поразмыслив, решил, что очень вряд ли. Ну никаких других свидетельств нет окромя матраса ременного и самогона. Идею он у арабских купцов мог перехватить, опять же, по разведданным великий князь зело умный, да еще книжник. А жаль, черт побери! Или наоборот, к счастью? Увы, не знаю. Если честно, побаиваюсь я собратьев попаданцев. Выдадут ради своих преференций и все, моя история в теле Шемяки закончится.
В общем, вдобавок ко всему другому полезному, разжился бухлом качественным, а то этот гребанный мед да пиво уже поперек горла стоят. Ну не люблю я слабоградусные напитки, не мое это, а вот спиртяжка! Эх! Прямо предчувствую как наверну соточку под наваристую ушицу!
День выдался утомительным, я едва держался в седле и только и думал, как завалится спать.
Но на пути домой мы неожиданно встретили…
Татар. А точнее ордынцев.
Самых настоящих, числом полтора десятка — по виду важных и справно экипированных, в хороших доспехах, на породистых лошадках, при запасных и вьючных.
Впереди ехал важный мордатый молодец, в высоком шишаке, обернутом чалмой. Рядом второй держал его бунчук.
При виде нас они остановились.
Я послал вперед отрока поинтересоваться кто такие и что здесь делают. Вид татар меня несколько напряг и обозлил, несмотря на то, что я прекрасно знал — Русь до сих пор платит дань Орде. Отрок вернулся быстро и сообщил, что ордынцы назвались посланцами великого хана Орды Кичи-Мухаммеда, но не стали с ним разговаривать и требуют старшего.