[28] за фунт за расплату теми монетами на рынках и ярмарках. Жили они расхожей торговлей, покуда не ввязались в это дело. Фальшивые монеты также посылают в их родные места. Они никогда не видели, ни где делают деньги, ни кто управляет всем этим предприятием.
Клянусь, в жизни своей ты не видел такого изумления, как у людей короля, когда они все это услыхали. Потом я рассказал им, как ты навел меня на след мошенников, и открыл стражникам глаза, что, если бы не ты, поймать злодеев было бы никак невозможно. Назавтра мне пришлось предстать перед судьею и рассказать ему все подробно. Далее тех людей приговорили к повешенью за их деяния и за то, что они совершали их именем короля. Потом назначили соглядатаев и разослали их по всем пяти провинциям[29] – посмотреть, не удастся ли изловить достопочтенного Шиги, кто бы и где бы он ни был. Назначили также сыскные отряды, чтоб обнаружить место, где чеканили фальшивые деньги, поскольку наверняка участвовали в этом и другие, кроме тех четверых, и их необходимо выследить и схватить прежде, чем они смогут причинить новый вред. Множество гончих псов преследуют проходимца по пятам, и честно тебе скажу: если он унесет от них ноги, то-то я удивлюсь. Когда они узнали, как превосходно ты показал себя в тот день на ярмарке и как близко удалось подобраться к тем четверым, все сказали, какая жалость, что ты сейчас не среди людей короля. Ведь среди них ты мог бы обратить на пользу свой ум и способности.
– Боюсь, Кормак, – сказал Шенна, – если ты, перечисляя мои способности, не погрешил против истины, то преуменьшать там было нечего. Но вот что скажу: даже если бы ты не так прытко гнался по пятам за этой важной птицей и не прибыл бы в город сразу же после него, мне все равно пришлось бы отправиться к людям короля – и вовсе не из-за моих способностей. Совершенно точно, в отчаяньи он замыслил против меня что-то дурное. Жаль, что такие, как он, могут появляться, где им заблагорассудится. Если горожане его не схватят, это будет большая беда – при том, что имя его известно теперь по всей Ирландии из-за всего, что он совершил. Кстати, мне совсем уж удивительно, когда я слышу разговоры, будто ему приходилось прикрывать свои дела именем короля. Уж ему бы следовало знать, что, прикрываясь королевским именем, он далеко не уедет.
– А я вот думаю, – сказал Кормак, – он очень хорошо понимал, что́ делает, и на ярмарке действовал с умыслом.
– Это как же? – спросил Шенна.
– Из того, что я понял, – сказал Кормак, – он целил именно в тебя. И вот как собирался он тебе навредить, удайся ему это. Как только он закончил бы свои дела на ярмарке, вместе с Сайв направился бы в большой город. Там он оставил бы троих остальных с лошадьми и отпустил их, чтобы те встретили на дороге прочих из этой ватаги да отправились сбывать лошадей на другие ярмарки. Достигнувши города, он явился бы к судье и обвинил тебя перед ним в том, что делал сам, заявив, что это ты чеканил фальшивую монету и покупал на нее лошадей, вроде как для короля. А у него самого единственное дело в тех краях было посвататься и привести в дом жену. А затем, после того, как оболгал тебя так, как ему нужно, и закинул на твою шею веревку, он женился бы на Сайв, а тогда поди гляди, кто бы сказал, что он мошенник! Не так уж трудно ему было бы уверить горожан во всем этом, расскажи он им, как мало денег было у тебя совсем недавно и какое богатство у тебя сейчас.
– Но ведь никто ни разу не говорил, что получал от меня фальшивую монету, – сказал Шенна.
– Именно что не получал, – ответил Кормак. – Когда мне давно еще сказали, что это ты заплатил ренту за вдову, я проверил каждую монетку, и все они были такие настоящие, будто прямо этим утром прибыли из королевской казны.
– Думаю, – сказал Шенна, – будь они фальшивые, мне бы это вышло боком.
И он усмехнулся.
– Не бойся, из-за меня бы тебе ничего боком не вышло, – сказал Кормак, – пока ты не сделал бы ничего предосудительного.
В это время случилось так, что он посмотрел Шенне в глаза, а как посмотрел, так и осекся.
ШИЛА: Отчего же он осекся, Пегь? Думается мне, кого бы Шенна напугал или не напугал своим взглядом, трудно было бы хоть немного устрашить Кормака Носа. Думаю, будь там Шон с Ярмарки, этот бы тоже ничуть не опешил. А коли опешил бы, так не больше, чем супоросая свинья, случись ей там быть.
ПЕГЬ: А с Кормаком дело обстояло так, что Шенна знал про него кое-что некрасивое. Вскоре после того, как тот явился требовать жилище у вдовы, Шенна разузнал все про его взятки, – и Кормаку было известно, что Шенна про них узнал. С тех пор никак не мог он успокоиться и спать по ночам, покуда не пошел поговорить с Шенной и не упросил того не подавать на него жалобу. Шенна сказал, что он этого делать не будет, если только Кормак больше не станет брать взяток. Тот согласился с дорогой душой.
ШИЛА: Вот же бессовестный малый! «Из-за меня бы тебе ничего боком не вышло, пока ты не сделал бы ничего нечестного». Неудивительно, что он испугался. Узнай про все это Сайв, она поняла бы, чем его держит Шенна.
ПЕГЬ: Шенна держал его крепкой хваткой, и потому, стоило ему только кивнуть, как Кормак тут же принимался за работу – неважно, тяжела или легка была та работа, раннее или позднее время, очень ли мокрая или холодная пора.
– Как думаешь, есть ли надежда, что его схватят? – спросил Шенна.
– Гонятся за ним резво, как бы там ни было. За ним такие люди посланы, что уйти от них нелегко, уж ты мне поверь. Сами они говорят, что от них еще ни один злодей не уходил. И если этот от них уйдет, считай, он вытянул счастливый жребий.
– А говорил ли ты с Диармадом Седым по возвращении? – спросил Шенна.
– Не говорил, – ответил Кормак. – Но слышал, что Сайв ушла из дома и нет от нее никаких вестей. Я собрался было пойти туда и поглядеть, не вернулась ли она и правда ли все это.
– Я пойду с тобой, – сказал Шенна. – Ни слова об этом не слышал. Как же мужика, беднягу, жалко.
И они отправились.
Глава девятнадцатая
Диармада в дверях не оказалось. Дверь была закрыта. Они открыли ее и вошли в дом. Ни Сайв, ни Диармада не видать. У огня сидела чужая старуха. Она подняла голову, посмотрела на них и снова ее опустила, не сказав ни слова. Они узнали ее. Соседка то была их, звали ее Пайлш Глухая – и не то чтоб она была такая уж глухая, просто очень неторопливая.
– Где хозяин, Пайлш? – спросил Кормак.
– Ему нездоровится, – ответила она не торопясь.
– Что ж он, лежит? – спросил Кормак.
– Да, – ответила Пайлш. – А Майре, дочь Арта, за ним приглядывает.
В эту минуту сиделка как раз открыла дверь.
– Добро пожаловать, – сказала она.
– Что с этим человеком, Майре? – спросил Кормак.
– Боюсь, Кормак, – ответила сиделка, – что у него приступ лихорадки, дай вам всем Бог здоровья. Он свалился больным на другой день после ярмарки, когда узнал, что Сайв ушла. Как священник прознал, каких ужасных бед натворили мошенники на ярмарке, то сам пришел сюда. А как увидел, что Диармад занедужил, а ему даже питья подать некому, послал за мной, и я пришла.
– А ничего, если мы зайдем посмотреть на него? – спросил Шенна.
– Да ничего, ничего, – сказала сиделка.
Кормак, не дожидаясь разрешения, уже протолкался внутрь.
ШИЛА: А я и не сомневалась.
ПЕГЬ: «Как дела, Диармад?» – спросил Кормак.
– Спроси что полегче, – сказал Диармад. – Где ты ее оставил? Он ее у тебя отбил? Никчемный ты человек, если позволил ей с ним уйти.
– Вот так с ним с тех самых пор, как я пришла, – сказала сиделка. – Молотит языком, рта не закрывая.
– Узнаёшь ли ты меня, Диармад? – спросил Шенна.
– Мне ли тебя не узнать! Я тебя узнаю́ так же хорошо, как и ты меня. Так же хорошо ты меня, как и я сам тебя узнаю́. Так же хорошо я тебя узнаю, как и ты меня узнаёшь…
И так Диармад повторял всё те же слова вновь и вновь, меняя порядок, и если ему случалось пропустить хоть одно слово или сказать их не в том порядке, он возвращался и начинал сызнова, пока не успокаивался, если ему казалось, что он повторил их именно в том порядке, в каком хотел. Потом заговаривал он быстрее, так, будто побился об заклад, сколько раз сможет повторить одни и те же слова, не переводя дыхания. Он так сильно напрягался, что можно было подумать, будто вот-вот задохнется от недостатка воздуха. Чуть погодя Диармад вдруг перестал подхлестывать слова и уставился в угол комнаты.
– Позор всем вам, – сказал он. – Вон там несчастный, у которого голова раскалывается от боли, и никто из вас о нем не печется.
ШИЛА: Про кого это он, Пегь?
ПЕГЬ: Ни про кого, Шила. Бедняга просто бредил.
КАТЬ: Наверно, это у него у самого голова болела.
ПЕГЬ: У него самого, не иначе.
КАТЬ: Вот вам слово, когда-то давно я видела, как с нашим Шемасом было точно так же, когда у него болел палец. Левый большой палец, большой палец левой руки у него болел. И от этой боли начались у него бредни, и он звал мою мать и Нель и просил их присмотреть за тем мальчонкой в углу, у которого очень болит большой палец.
НОРА: И что же дальше, Пегь?
ПЕГЬ: Они просидели там еще порядком времени и слушали Диармада, но так и не смогли добиться от него хоть какой-то осмысленной речи.
– Что ты о нем думаешь, Майре? – спросил Шенна сиделку.
– Вряд ли ему что-то угрожает, – ответила та. – Для болезни хороший знак, когда бред такой бойкий. Я не замечаю у него никакого омертвения. Пить ему хочется, но жажда не слишком велика, и я даю ему доброй пахты.
Они вышли из комнаты.
– Есть ли хоть какие-то вести от Сайв? – спросил Шенна. – Или, может, кто-нибудь знает, в какую сторону она подалась?
– Здесь никто не видел, как она уходила, кроме Пайлш, – сказала сиделка. – На другой день после ярмарки Пайлш выбралась на улицу до зари. Из-за этих мошенников и хлопот, что они всем доставили, у бедной женщины выдалась бессонная ночь. Она сидела у дверей своей хижины в предрассветных сумерках. И увидала Пайлш, как из этого дома выходит женщина. Шла она, нахохлившись, и на голове у нее был капюшон. Направилась прямо к хижине и не ожидала, что Пайлш будет сидеть там в такую рань. Женщина та даже не зам