– Случись мне остаться здесь хоть до утра, – сказал он, – теперь уж я с тобою не расстанусь.
– Ну чего уж сердиться-то, – сказал Шенна. – Спокойней. Ты же очень хорошо знаешь, что, как только настанет время, мне от тебя не уйти. Ты крепко связал меня клятвой «всем наивысшим». Я подчинился ей, не оставив себе выхода. И вот плоды этого. Тогда мне казалось, что деньги – это хорошо. Но теперь хорошего в них мало. Это были прекрасные долгие тринадцать лет, когда мне предстояло их прожить. Что в них теперь прекрасного? Но, хорошо ли, плохо ли, их нужно закончить честно и справедливо. У тебя не было права приходить сюда, покуда они не закончились. А они еще не закончились. И теперь я обязан приложить все силы, чтобы закончить этот башмак. Поди от меня и садись вон там, на стуле. Дай мне доделать мою работу.
– Ты самый необычный человек из всех, что мне встречались, – сказал Черный Человек. – Нет у тебя ни тени страха передо мной, и боишься ты меня не больше, чем щенка.
– Вот ведь забавное дело, – сказал Шенна усмехаясь. – Ты думаешь, раз у тебя рога и когти, нам надо забиться от тебя в щель. Коли уж такая твоя сделка, выполняй свою часть условий, мужик! Пока что время мое. Я хочу закончить этот башмак, а ты мне мешаешь. Нарушаешь сделку даже сейчас. Ты упустил время, когда я не мог распоряжаться кошелем. Всякая минута, какую ты проводишь здесь, перебивая меня на каждом слове, работает против тебя. Ты нарушил сделку, явившись сюда, требуя мою душу, а у тебя нет на это никакого права, покуда твой час не пробьет. Тогда ты промахнулся. Не промахивайся же теперь. Ты хорошо знаешь, что время еще не вышло, и нарушаешь сделку. Поди от меня, садись вон там, на стуле, и не разговаривай со мною, покуда не настанет твой час, – или ты нарушишь условия, и я буду от тебя свободен. И обещаю – уж я об этом жалеть не стану. Гляди! Вот он, кошель, вот он, башмак, вот она, кожа. Пока что время мое. Поди вон туда и сиди, иначе сделка будет разорвана, а мы с тобою расстанемся.
Кончик хвоста заходил туда-сюда, точно как хвост кота, когда тот думает, что сейчас к нему из норы выбежит крыса.
– Да пойдешь ты отсюда наконец или нет! – сказал Шенна. В голосе его зазвенела сталь, и он сделал вид, будто в самом деле собирается встать.
Черному Человеку ничего не оставалось, как повернуться, отойти и сесть на стул, как и было велено. Шенна склонился над работой. Черный Человек сидел на стуле спиною к Шенне. Хвост его свисал сквозь стул до земли, и Шенне был виден коготь. Через некоторое время краем глаза Шенна заметил, как коготь втягивается и вытягивается, и вертится, словно угорь на горячем камне. Шенна продолжал работать так, будто кроме него в доме никого не было. Вскоре он услышал какое-то кряхтение на стуле. Шенна поднял голову и посмотрел туда. Кряхтел Черный Человек. Он крутился и ворочался, будто пытался встать, но не мог. Шенна вскочил и подошел поближе. Встал напротив Черного Человека и поглядел на него. Черному Человеку было худо. Рот раззявился, и из него вроде как текла слюна. Челюсть и козлиная борода тряслись и дрожали. Рога опали и обвисли по бокам. Двумя руками он крепко вцепился в уголки стула, когти его впивались в дерево, он корчился и кряхтел. Хвост вытянулся по земле, а коготь описывал круги по полу.
– Так-то, удалец, – сказал Шенна. – Пожалуй, я тебя крепко ухватил.
– Ох, Шенна, даже очень крепко, – выговорил тот. – Отпусти меня, пока не настало время!
– Терпение! Терпение! – сказал Шенна. – Нет ничего лучше терпения. Терпение превозмогает судьбу.
– Ох, – выдавил Черный Человек, кряхтя и корчась. – Такая судьба переможет любое терпение. Такая судьба сильнее пословиц. Отпусти меня, Шенна, и я больше не приду, пока не настанет положенный час.
– Ну да, зато вот тогда-то ты явишься, – сказал Шенна. – Я никуда не тороплюсь. Ты уйдешь довольно скоро. Время, какое ты проведешь на этом славном плетеном стуле, не идет в зачет между нами. Чего бы мне там от тех тринадцати лет ни осталось, не иссякнет тот остаток, покуда не покинешь ты этого места. Пожелай я держать тебя тут вечно, конец времен не настанет никогда.
– Тебе прекрасно известно, – сказал Черный Человек, – что если бы все вышло по-твоему, ты бы нарушил сделку тотчас же и я схватил бы тебя так же крепко, как ты сейчас держишь меня.
– Мне нет нужды поступать по-моему, но вместе с тем и особой нужды тебя отпускать у меня тоже нет. Если б вышло так, что ты меня одолел и мог бы меня попотчевать этими когтями, уж ты бы меня, конечно, отпустил, правда? Ведь отпустил бы, точно?
Шенна подвинул к себе стул и сел напротив Черного Человека.
– Долго ты будешь меня здесь держать? – спросил Черный Человек, и вид у него был такой, будто он уже на последнем издыхании.
– Ответь мне сперва на пару вопросов, – сказал Шенна тихо и спокойно.
– Спрашивай! Спрашивай! – вскричал Черный Человек.
– Что сталось с наперсточником?
– Вот он, перед тобою, крепко связан!
– Так это ты? – сказал Шенна.
– Я самый, как видишь, – сказал Черный Человек.
– А что же ты делал на ярмарке? – сказал Шенна.
– Много всякого. Во-первых, наблюдал за тобой и глядел, не купишь ли ты того коня. Если б ты его купил, сделка была бы нарушена, и я бы тотчас тебя схватил.
– Но ты бы меня отпустил, – сказал Шенна.
– Ну конечно же нет, – сказал Черный Человек.
– Вот и я тебя не склонен отпускать… еще какое-то время. А потому лучше тебе успокоиться да потерпеть. Я одолел тебя и буду вершить над тобой свою волю, покуда так складываются обстоятельства. Ведь ты бы сделал то же самое, сложись они по-другому. Наверное, мне следовало бы тебя пожалеть, будь мне от этого какая-то польза, но я не стану. Сделай я сейчас что-либо для облегчения твоей муки, ты отплатил бы за это тем, что усилил бы мою, уж насколько смог бы. Лучше нам оставаться в наших делах прямыми и честными друг с другом. Я причиню тебе столько зла, сколько смогу, а ты причинишь столько зла, сколько сможешь, мне – совсем скоро или когда поменяются обстоятельства. Мне-то все равно, делать тебе добро или зло, при том, что́ я за это скоро получу. Сколько бы добра тебе ни делали, от тебя в ответ не видывали ничего, кроме зла. Твои деньги принесли много добра за эти тринадцать лет. Похоже, я поступил с тобою по твоему же закону. Ничего не скажу, но, пожалуй, крепко я досадил тебе за эти тринадцать лет, употребляя твои деньги во благо. Как тебе понравилось все то добро, что я сотворил при помощи твоих денег? Неплохо я опустошил кошель, правда? Удалось ли тебе испоганить то благо? Отменить пользу? Известно ли тебе, во имя кого я раздавал твои деньги? Что ты думаешь об этом?
Черный Человек рассмеялся, как ни было ему больно.
– Эх, колотить тебя, дурака! – сказал он. – Мне очень понравилась твоя работа. Испоганить! Честное слово, да мне и делать-то ничего было не обязательно. Я бы не смог, старайся я хоть в тысячу раз больше, испоганить все это больше, чем ты, безумец, испоганил сам! Ты сам все и испортил – из лучших побуждений! «Благом» называешь ты свою работу! Ах ты болван! Да не благо ты приносил почти все время, а самый отборный вред! Ты проделал за меня самую искусную работу и, уверяю, я тебе за это премного благодарен! Тебе все удалось куда лучше, чем смог бы я сам. Удалось гораздо чище и аккуратней, чем я бы сумел, стараясь изо всех сил. Уж я бы не смог отменить столько пользы и нанести столько вреда, как ты при помощи моих денег! Я часто давал деньги в рост, и из этого выходило много вреда, несчастий, раздоров и вражды, но я даже и ожидать не мог, что столько денег, сколько я дал тебе, удастся вложить с такой выгодой!
Шенна замолчал, и нетрудно сказать, что велико было его изумление.
– Да как же так? – спросил он. – Уж не хочешь ли ты меня убедить, что милостыня – это зло?
– Милостыня – это не зло, – сказал Черный Человек. – Но ты ж не оказывал милость, когда давал не свои деньги людям, которым они на самом деле нисколько не были нужны… Да еще вынуждал их расхваливать себя на всю округу… Ой, надо же! Ну какой хороший человек Шенна! Сколько же добра он приносит!
И Черный Человек скривил рот в презрительной усмешке, как бы ни было ему больно и тяжко.
– Не для этого я давал деньги, – сказал Шенна.
– Откуда мне знать? – ответил Черный Человек. – Тебя восхваляли по любому поводу. И еще одна пакость была в этом деле. Многим эти деньги принесли куда больше вреда, чем пользы, даже если они им были отчаянно нужны. Теперь кое-кто из тех людей – в моих руках, крепко и твердо, и ни за что не оказались бы они там, не дай ты им денег. Если б ты позволил им умереть от голода, теперь они были бы там, Наверху. Ты оказал им благодеяние – ради вреда мне, по твоему разумению. Погоди немного, мы еще сходим Вниз, и ты их увидишь. Тогда-то поймешь, какую пользу принес своими усилиями и кому причинил зло. Тогда ты увидишь, какова их благодарность тебе. Они воспевали тебя, когда ты давал им деньги, но скоро ты услышишь от них другую песню – когда пойдешь со мной.
– Я уверен, – сказал Шенна, – что ты хорошенько помог им обратить деньги себе во вред. Деньги не причинили бы им вреда, если бы ты тех людей не подначивал.
– Как я ни старался, у меня с ними мало что получилось бы, – лучше всего было позволить тебе дать им денег, – сказал Черный Человек.
Шенна примолк ненадолго, глядя на него.
– Тогда я тебя вот о чем спрошу, – проговорил затем он. – Что же тебе мешало давать им деньги самому? Зачем же понадобилось дожидаться меня, чтобы раздать эти деньги? Или им во благо то, что ты сам их не раздавал? Ты утаил от них деньги, верно, из страха, что навредишь их душе! Это не в твоем характере. Пожалуй, мы все были к тебе несправедливы.
– Оставь свои насмешки, – сказал Черный Человек. – Конечно, не во благо им я сам не раздавал денег. И в этом моем замысле нет ничего, кроме истины. Сам я не давал им денег, потому что от меня они бы их не приняли, как бы к ним ни стремились и как бы в них ни нуждались. Не каждый может заключить со мной такую сделку, как ты.