– Мистер Блетчли ещё здесь? Чего он хотел? – спрашиваю я. Папа перестаёт насвистывать, и как раз в этот момент во двор выходит мама в сопровождении мистера Блетчли.
– Не знаю, я с ними не сидел, – отвечает папа, поправляя подтяжки. Это хорошие подтяжки, красные с ярко-синей окантовкой. Чуть позже мама наверняка скажет что-нибудь по этому поводу.
– Доброго дня, Пегги, – говорит мистер Блетчли, приподняв шляпу. – Амброуз, мальчик мой, с газетой тебе не улыбнулась удача?
Он закладывает большой палец за бархатный лацкан сюртука. В этом сюртуке с расфуфыренным жилетом, в накрахмаленной рубашке и галстуке двигаться ему удобно так же, как индюшке на вертеле, и я готова поспорить, что за всю свою жизнь он никогда не работал руками.
– Что ж, – заявляет он, – я отправлюсь засвидетельствовать своё почтение Хаббардам и вернусь в город как раз к завтраку.
Я немного воодушевляюсь:
– К Хаббардам? А вы что-нибудь слышали о Салли? Я писала ей, но она…
– Нет-нет, совсем ничего… нет, – он поворачивается к Амброузу. – Приятель, уверен, что сейчас магазин уже открыт и продавец с радостью продаст тебе мою газету, так что отправляйся.
– Но… – вид у Амброуза не самый радостный. Я бросаю на него многозначительный взгляд, на что он только супится.
– Ну? – требовательно спрашивает мистер Блетчли. – Чего мы стоим, молодой человек? Жду вас в карете через час. – Когда Амброуз отправляется в магазин, Блетчли поворачивается к моим родителям. – Доброго вам дня, Лидия. Мы с вами ещё поболтаем.
От подобной фамильярности мой отец мрачнеет, но не говорит ни слова.
Мы молча ждём, пока мистер Блетчли отойдёт на безопасное расстояние.
– Я думал, ты положишь записку под дверь и быстро уберёшься оттуда, Пег, – говорит папа. – Думаю, сейчас самое время поставить чайник.
И мы все идём в дом.
– Эта призрачная девочка, которую ты так часто видишь, – ты её знаешь? – спрашивает папа.
Я не собиралась рассказывать о ней, но мне нужен его совет. Обычно духи не пугают меня, если не считать парочки уж совсем странных, но, к счастью, такие встречаются крайне редко. К тому же есть правила. Правила, которые этот мечущийся призрак как будто игнорирует. Для начала – как ей удаётся меня преследовать? Духи обычно привязаны к конкретному месту, а не к людям. Может быть, во время горения дух способен явиться своим любимым – или шепчущему вроде меня, если он поблизости и дух этого хочет, – но во всех остальных случаях это невозможно.
Именно поэтому спиритический салон мистера Блетчли – просто блеф: даже если его медиумы настоящие (в чём я сомневаюсь), ни один уважающий себя дух не будет просто так слоняться поблизости и ждать, пока его призовут в заурядный дом в центре Бристоля ради шоу ценой в пару гиней.
Или станет? Я опускаю голову на стол и чувствую лбом шишковатую деревянную поверхность. Что я вообще об этом знаю?
– Нет, я не знаю её, – отвечаю я в дерево. Со вздохом я выпрямляю спину и делаю глоток чая, в результате чего обжигаю язык. – По крайней мере, мне так кажется.
– И она появлялась в твоей спальне, в школе…
– Да. А теперь у реки.
– Но есть же правила… – папа не заканчивает фразу.
– Я знаю!
Папа улыбается мне. Он всё знает о правилах, он сам мне о них рассказывал.
– Я знаю, – повторяю я, на этот раз тише. – Именно поэтому я не понимаю, каким образом она продолжает появляться то тут, то там. Получается, что эта девочка – призрак совсем иного рода. – Я собираюсь с силами. – Может, если бы я сама могла прочесть Книгу рода Девона…
– Нет, Пег, не начинай. Ты не готова. Возможно, через год или около того, когда ты станешь немного старше.
Не начинай! Я люблю папу, но сейчас мне хочется кричать. Ему легко говорить, что я не готова, потому что не он постоянно видит этого призрака. Папа – хранитель, это значит, что он может защищать и советовать, но не более того. В роду Девона только женщины обладают силой. Исключительно женщины. Хоть это и не очевидно.
– Мама считает, что мне стоит её прочитать, – бурчу я, глядя в пол.
Папа вздыхает:
– Пегги, мне это отлично известно. Твоя мама, как правило, не скрывает своего мнения от окружающих, – он нервно оглядывается, словно проверяя, не слышит ли она нас. – Но я обязан поступить так, как считаю правильным. А это подразумевает тихо выполнять свою работу, не привлекая к себе внимания, – ради твоей безопасности. И в том числе решать, когда придёт твой черёд читать книгу. Ты знаешь, что мама соглашалась со мной, когда ты была младше.
– Но сейчас я старше! – возмущаюсь я. – И мама…
– Твоя мама не из рода Девона.
– Тем хуже, – говорю я сквозь зубы. Может, папа что-то и знает о шепчущих, но в маленьких девочках он ничего не понимает. Мама могла бы успокоить меня намного лучше, если бы обладала всеми необходимыми знаниями. Она понимает, что я уже не ребёнок. Но маме не дозволено читать книгу, потому что в ней «не течёт кровь Девона». Ох уж эти нелепые правила!
Все эти годы я пыталась хотя бы краем глаза заглянуть в книгу каждый раз, когда думала, что папа не заметит. Она хранится в гостиной, глубоко в шкафу, в запертой шкатулке, обитой бархатом. Папа сделал эту шкатулку после того, как я в прошлый раз попыталась заглянуть в книгу. Она размером с большую Библию, обита кожей, внутри кремовые страницы уже подёрнулись желтизной и разбухли от влажности. Между страницами вставлены листки и небольшие записки: послания, спешно написанные прошлыми шепчущими вдали от любопытных глаз и оставленные для потомков.
За последние несколько лет я не прочитала оттуда ни строчки. Я даже не пыталась – из невольного уважения к папе (и потому, что он спрятал ключ), но, насколько я помню, книга написана очень светлыми чернилами и таким странным языком, что при беглом взгляде понять что-либо трудно. Подробные описания духов, заточённых в лимбе, дверей, которые не следует открывать, предостережения о сущностях, слишком мощных, чтобы с ними связываться, о духах, которые в той или иной форме постоянно вертятся рядом с нами, – я не стала вчитываться: слишком пугающе всё это выглядело. Но сейчас мне уже двенадцать, и понятно же, что мне лучше знать всё, что там написано о плюсах и минусах того, чтобы быть шепчущей!
Папа постукивает чайной ложечкой по подбородку и не обращает на меня внимания: он всегда так делает, когда я завожу разговор о книге.
– Давай не будем рассказывать маме об этой призрачной девочке – по крайней мере, до тех пор, пока у нас не появится более ясного представления о том, с чем мы столкнулись. Волчица может спать в твоей комнате, пока всё не уляжется, – предлагает он. – Прости, что больше ничем не могу тебе помочь.
Подавив отчаянный вопль, от которого у меня скручивает внутренности, я киваю, отлично зная, что всё равно всё расскажу маме.
Я делаю медленный вдох и выдох, намеренно, чтобы справиться со злостью.
– Как думаешь, мистер Суитинг скажет ещё кому-нибудь про мою записку? – спрашиваю я. – А если это дойдёт до мистера Тейта?
– Вряд ли стоит этого опасаться. Не накручивай себя, Пегги.
– Как ты можешь знать наверняка?
– Я и не знаю, но действительно не представляю, что мистер Тейт сможет сделать в таком случае, даже если у него будут доказательства. В наше время закон на твоей стороне.
– Викарий был очень зол, когда приходил в школу в последний раз. Он рвал и метал, я раньше никогда не видела его таким. Не понимаю, за что он меня так ненавидит.
– Честно? – прищуривается папа, проведя руками по лицу. – Похоже, ты тревожишь его, Пегги. Слухи доходили до него, как и до всех прочих, но он ведь и воочию видел, каким даром ты обладаешь, когда ты пыталась передать ему то сообщение о несчастном случае в шахте. Ты была невинной маленькой девочкой, в тебе не было ни толики лукавства. Но если он поверил тебе в тот раз, то должен был пересмотреть всё, что ему было известно о загробной жизни. Он, наверное, и не думал, что когда-нибудь встретит настоящего шепчущего. Очевидно, что он, как и большинство людей, считал вас всего лишь народным преданием.
– Но, чисто логически, он мог бы обрадоваться, – говорю я. – У него появилось доказательство, что после смерти действительно есть какая-то форма жизни.
– Сомневаюсь, что он рассуждает подобным образом, Пег. Возможно, он боится, что, если все прознают о твоём даре, это может пошатнуть его авторитет в приходе. Или, может быть… может быть, он просто завидует.
Я уже хотела было рассмеяться, но при виде лица папы смех застревает у меня в горле:
– Папа?
– Возможно, я судил опрометчиво, когда сказал тебе не беспокоиться об этом. Наш мистер Тейт подобен загнанному зверю. Он может быть опасен.
Я обдумываю его слова. И не в первый раз задаюсь вопросом, что бы сказал папа, знай он, что я начала вести собственный дневник шепчущей.
6
Сегодня четверг, и Амброуз, возвращаясь с похорон Доры Суитинг, решил нанести мне визит.
– Знаешь, твоё имя теперь на слуху, – греясь перед очагом, он постоянно переминается с ноги на ногу, точно кот на горячем камне.
– Сомневаюсь, – отвечаю я. – Подозреваю, что ты слышишь то, чего нет. Или слышишь не то: может, твоя шапка слишком сильно давит тебе на уши.
Амброуз краснеет и снимает шляпу, которая ему слишком велика.
– Нет, не думаю, Пегги, – говорит он, приглаживая завивающиеся на концах волосы, которые отросли длиннее, чем положено по моде. Он смотрит себе под ноги и едва поднимает глаза, когда я протягиваю ему стакан молока. – Если это правда – твои способности, я имею в виду, – то неудивительно, что Джедидайя так хочет тебя заполучить.
– Он так и не отказался от этой идеи?
– Не то чтобы он часто об этом упоминал, но я знаю, что мистер Суитинг рассказал ему про записку.
– Отлично. Но не вижу смысла это обсуждать, – заявляю я. – И, возможно, мне стоит уведомить мистера Джедидайю Блетчли, что за глаза ты называешь его так фамильярно.