Что же там было в книге, в последнем абзаце, о том, как войти в тот мир?
И что ещё важнее – как из него выйти?
– Думайте! – кричу я, вспомнив слова папы. – Забейте себе голову мыслями, чтобы они не смогли пройти!
– Откуда ты это знаешь? Откуда ты знаешь? – Сесилия уткнулась лбом в стол и зажмурилась. – Это шутка? Пожалуйста, пусть это будет шуткой. – Она плачет. – Этого не может быть на самом деле, не может быть на самом деле, мы не ясновидящие, нас проверяли! Маргарет… Пегги, скажи им! Мы не будем больше, да? Мы просто играли, да? Мы с Оти обманщицы, они должны это знать! Мы не можем разговаривать с духами, мы не настоящие шепчущие!
– Я знаю, что вы не шепчущие, Сесилия. Но я одна из них.
Теперь я окружена, энергетический вихрь засасывает меня, лица наплывают на меня из вращающейся пустоты, точно обломки корабля в бушующем призрачном море. Вся комната трещит от этой чужеродной мощи, сущности заполняют всё пространство, поглощают каждый дюйм.
Какая бы граница ни отделяла их мир от нашего, сейчас она тоньше мыльного пузыря.
С каминной полки падает и разбивается ваза, картина слетает со стены, бархатные портьеры рвутся, как салфетки, книги устремляются в огонь, который плюётся и ревёт от ярости. Что-то вцепляется мне в руки и ноги, и я кричу, увидев на своей коже внезапно появившиеся ярко-красные рубцы. Голосов слишком много.
Я не выдерживаю.
Я кричу, когда раскалённая кочерга бьёт меня по запястью – кто это сделал?! – и теряю контроль. Запах горелой плоти бьёт мне в нос, я падаю на пол, и дальше нет ничего – только темнота.
20
Однажды, когда мне было десять, а Салли двенадцать, мы с ней пошли к церкви на вершине Ботвик-Хилл. После венчания, которое здесь недавно проходило, конфетти осело на могильных плитах во дворе церкви, и порывистый весенний ветер играл с крошечными кусочками цветной бумаги. Мы гонялись за ними, как котята за бабочками, набирали полные горсти и подбрасывали в воздух, будто на своей собственной воображаемой церемонии.
Запыхавшись, мы остановились перевести дух. Конфетти усы́пали рыжие, точно закатное солнце, и собранные в свободный пучок волосы Салли, словно драгоценности.
– Знаешь, – говорит она, зубами вытаскивая пробку из бутылки с домашним лимонадом, – если постоять здесь какое-то время тихо и спокойно, то можно услышать что-нибудь… – она кивает головой на холмик у неё под ногами, – оттуда.
– Салли, отойди, это неуважение, – говорю я, слегка подтолкнув её.
Она картинно споткнулась и, хихикая, рухнув на землю, подмигнула мне, глотнула из бутылки и легла на траву, положив голову на могилку, как на подушку.
– Есть там кто-о-о-о-нибудь? – прошептала она, морща нос, потому что трава щекотала.
– Не надо, не дури.
Но мгновением позже я уже лежу рядом с ней, мы замерли в неподвижности, как и те, что под нами, и прислушивались. Однако не услышали ничего, кроме свиста ветра.
– Ну, не делай такое кислое личико, – говорит Салли, ласково коснувшись пальцем моего носа. – Я просто дурачилась. Но можем ещё послушать, если хочешь.
– Это бесполезно, – говорю я. – Так ничего не выйдет.
– Откуда ты знаешь? Ты только начинаешь практиковаться, и у тебя такие штуки получаются лучше, чем у кого-либо другого, насколько мы знаем.
Я пожимаю плечами.
– Вот, например, я со своим чтением! – настаивает она. – Я думала, что у меня никогда не выйдет, помнишь? Не сдавайся, Пег.
В тот раз она была права, может быть, права и сейчас. Мне стыдно это признавать, но сдаться – это то, чего мне хочется больше всего.
После сеанса прошло три дня, и я ни с кем не разговаривала с тех пор, как Сесилия дрожащими руками перевязала мне рану на запястье. Я не могу. Просто не могу. Заслышав гулкие шаги на лестнице, я прячу лицо в ладонях – я не хочу никого видеть, пусть они убираются. Дверь резко открывается, и в комнату решительно входит Оти. На ней шёлковая пижама сливового цвета с широким поясом и бежевые тапочки на пуговицах с кружевной отделкой.
– Я пришла вернуть тебя обратно в цивилизованный мир, – объявляет она и тычет в меня пальцем, щёлкнув ниткой жемчуга на запястье. – Ты не можешь вечно здесь прятаться, малютка, мы должны… – Тут она замечает мою собранную сумку, переводит взгляд с неё на меня и обратно, и я сжимаюсь под одеялом. – Что это? – её голос звучит грозно. – Ты уезжаешь? – Она прицельно пинает мою дорожную сумку, отчего по её широким брюкам идёт рябь, и сумка кувырком летит ко мне. Мой дневник, лежавший сверху, падает у ног Оти, она его поднимает и вертит в руках. Я вскакиваю, выхватываю его у неё и, сев на кровать скрестив ноги, поглаживаю синюю обложку, словно это какой-то зверёк.
– Ты никуда не сбегаешь, – командным тоном заявляет Оти. – Не в мою очередь. Нам нужно поговорить о том, что произошло, Пегги.
– Нет.
– Что это было?
– Я не знаю.
– Нет, знаешь! – настаивает она. – Ты сказала нам, что делать! Ты сказала, что ты шепчущая!
– Оти, я не могу! Я обещала папе…
– Твоего папы здесь нет. А то, что произошло, случилось и с нами тоже. Теперь дело касается не только тебя. А как насчёт Салли? Мистер Блетчли…
– Что? – я резко вскидываю голову. – Что он сказал?
– Он сказал, что будет правильно, если об этом расскажешь ты. Что он только твой дядя. Он знает о твоём даре, да? Именно поэтому он постоянно устраивал проверки мне – в надежде, что я тоже им обладаю? Пожалуйста, Пегги, поговори со мной! Мне страшно!
В дверь тихо стучат.
– Можно войти? – спрашивает Сесилия.
– Конечно, – хрипло отвечаю я. – Спасибо, что спросила, – добавляю я, подчёркнуто смерив взглядом Оти, которая не обращает на это ни малейшего внимания.
– Маргарет? Оти? Всё в порядке? – настороженно спрашивает Сесилия. – Что вы… ох… – Она видит мою сумку и переводит взгляд на моё лицо, красное и распухшее от слёз и недостатка сна, а потом смотрит на Оти. – Она из-за тебя плакала?
– Нет! Не из-за меня. Она плакала до того, как я пришла.
– Ты её успокоила?
– Нет, не успела, – хмурится Оти. – Я разозлилась, потому что она собралась сбежать. Сейчас буду успокаивать.
Сесилия цокает языком и подбирает юбки. Она садится на кровать так, как садятся в дамское седло, и накрывает мою руку своей мягкой прохладной ладонью. Между нами ощущается слабая остаточная дрожь, отголосок той энергии, не так, как в прошлый раз, но всё же.
– Ну вот, маленькая. Почему ты хочешь уехать?
– Я не могу помочь Салли. Я не знаю, что делать, – признаюсь я. – А потом… случилось это.
– Ага. И ты сбегаешь. Делаешь ноги. Понятно.
– Нет! В смысле… да. Ох, я не знаю.
– И ты уверена, что Салли невиновна?
– Да! – резко отвечаю я. – Конечно, невиновна.
Сесилия кивает:
– И что нам теперь делать?
Я падаю лицом в подушку:
– Я не знаю! Я попыталась поговорить с леди Стэнтон, но у меня ничего не вышло. Я попыталась передать Салли письмо – и тоже не смогла. Если бы я только могла найти хоть кого-нибудь, у кого есть власть, могла бы заставить его меня выслушать, понять… но я не могу сделать это в одиночку!
– Но ты же не одна, верно? У тебя есть мы. И мы отлично знаем своё дело, – Сесилия поглаживает меня по голове, и я слабо улыбаюсь. – Но чтобы мы тебе помогли…
Обе в ожидании смотрят на меня.
«Прости, папа. Иногда помалкивать не нужно». Я набираю воздуха в грудь и выкладываю всё как есть.
– Так, поясни-ка мне ещё раз, – говорит Сесилия, сосредоточенно сдвинув брови.
Мне кажется, будто я снова в классе с мамой. Ох, мама! И с детьми. Пустое место там, где обычно сидел Берти… Печаль наваливается на меня тяжёлым грузом, но я подавляю эмоции.
– Когда человек умирает, в этот миг его дух обладает наибольшей силой, – говорю я. – Если кто-нибудь его увидит – например, кто-то из близких или кто-то вроде меня, – то это произойдёт именно в это время, в момент смерти. Мы называем это горением. В роду Девона дар общения с духами передаётся только женщинам, и у некоторых он может проявляться очень слабо. Я не знаю, касается ли это всех шепчущих. – Я пожимаю плечами. – Других я никогда не встречала.
Оти сидела на полу, поджав ноги под юбку и обвив одной рукой ногу Сесилии, свисающую с кровати.
– И как долго длится это горение? – спрашивает она.
– По-разному. Иногда несколько минут, иногда несколько часов, – я медлю. – Иногда ещё дольше.
– И куда духи отправляются потом?
– Я не знаю. Но куда-то они уходят – по крайней мере, многие из них, – и большинство там и остаются. Возвращаются только беспокойные. Или те, кто желает другим зла. Или…
– Слишком много «или», – перебивает Оти. – А что насчёт тех… штук, которые мы видели в зале?
Я беру подушку и прячу в ней лицо.
– Это ещё одно «или», – печально отвечаю я. – Я кое-что читала о них в Книге рода Девона… Это вроде как наша библия, дневник, который женщины Девона вели на протяжении многих лет. Те формы и длинные штуки? Я никогда их раньше не видела. Но это были духи. Застрявшие между здесь и… там.
– В книге что-нибудь написано, как такое вообще могло произойти? – спрашивает Сесилия.
– Если бы я помнила! Там было про какую-то дверь, которая редко, но открывается, и предупреждение, что этого делать не стоит, что эта сила слишком мощная. Господи, я читала это несколько лет назад!
– Это случилось, когда мы держались за руки, – тихо замечает Сесилия.
– Да, – говорю я, – и в книге про это тоже было, но и я раньше держалась за руки с разными людьми – и ничего не происходило. – Я улыбаюсь, прежде чем признаться: – Я несколько раз пыталась так сделать.
– Зачем тебе это было нужно? – спрашивает Сесилия.
– Не знаю. Может, от скуки? В деревенской глуши небогатый выбор развлечений.
– Да, разговоры с духами только разнообразят местные частушки, – говорит Оти.
Сесилия фыркает: