– Готовы? – спрашиваю я.
Мы берёмся за руки.
Мы все чувствуем внезапный резкий прилив энергии. Она пульсирует в нас, иссушает и тут же наполняет вновь. В тот же миг в воздухе начинает что-то мелькать, комната дрожит и приходит в движение, и на этот раз всё ещё хуже, чем в прошлый.
– Какого чёрта здесь творится?! – требовательно пытается выяснить мистер Линуорт у мистера Блетчли. – Это что, часть шоу?!
– Нет же, идиот, – огрызается мистер Блетчли.
Мы, три женщины, цепляемся друг за друга, а духи неистовствуют всё больше, чёрные души пробиваются сквозь барьер между «здесь» и «там». Интересно, что видят остальные? Видят ли они визжащие тени, лишённые плоти конечности и челюсти с острыми как бритвы зубами? Чувствуют ли они их ярость? Надеюсь, что, на своё счастье, нет.
– Больше, – говорит призрачная девочка, просачиваясь между нами. Я чувствую её, она почти материальна, и по выражению лица Оти я понимаю, что она тоже её чувствует.
– Нас должно быть больше, – говорит девочка.
– Нас?
– Что происходит?! Что здесь творится?! Это ещё один нелепый спектакль?! – брызжет слюной мистер Тейт. – Хватит уже этого бреда!
Я вижу его через окошко двери, как он прижимается к стене, а тень ползёт к нему и устраивается у него на груди, словно ребёнок, которого пора кормить. Мне вновь становится дурно, желчь обжигает горло. Что, если тень принимает Тейта за одного из своих? За носителя зла? Тейт хватается за грудь.
– Быстрее! – кричу я призрачной девочке. – Объясни, что ты имеешь в виду?
– Думаю(!!!), видимо, она имеет в виду меня, – мистер Блетчли подходит к нам. – Она говорит обо мне.
– Серьёзно? Я не думаю, что…
У-уф!
Эффект ощущается моментально: меня будто пронзает электрический разряд. Комната наполняется духами, мечущимися и беспокойными, и сквозняк усиливается: с голов слетают шляпы, волосы встают дыбом, одежда трепещет на ветру. Лампа падает на пол, и мы оказываемся в кромешной тьме, если не считать сияния призрачной девочки и тусклого света из окошка. Колокол звонит снова.
– Больше, – говорит она.
– Амброуз, подойди сюда, будь хорошим мальчиком, – говорит Блетчли.
– Кто, я? Нет, я правда не думаю…
– Амброуз, пожалуйста! Быстрее!
На раздумья нет времени; по мере того как невесомые нити уплотняются и складываются в человеческие очертания, призраки обретают форму: отпечатки людей, некогда томившихся в этих стенах.
Стол дрожит и трясётся, а потом переворачивается и врезается в стену.
– Осторожнее, – только и успевает предупредить мистер Крейвен.
– Мы должны выбраться отсюда! – орёт мистер Линуорт, колотя в дверь. – Выпустите нас, выпустите нас! Кто-нибудь, откройте дверь!
Снаружи Тейт сползает на пол, а визгливые создания роятся и носятся вокруг него.
– Отстаньте от меня! – рычит он и сворачивается клубком.
– Пожалуйста! – кричу я призрачной девочке. – Этого недостаточно! Мы по-прежнему здесь, а Салли там! Что нам делать?
– Больше, – говорит она и закрывает глаза.
Окружающее её сияние становится всё сильнее и сильнее, светящаяся дымка горит всё ярче и пронзительнее – так, что мне невольно приходится отвести взгляд.
Вспышка серебристого света.
Взрыв незамутнённой боли в моём сердце.
Ещё одна душа в нашем круге; мужчина с мудрым добрым лицом и такими же, как у меня, глазами.
– Папа? – говорю я, и он улыбается. После смерти он по-прежнему приглядывает за мной, так же как раньше при жизни.
Пять лет прошло с тех пор, как он умер.
Пять лет он оставался в этом мире, подавляя горение.
Пять лет с тех пор, как произошёл первый несчастный случай в шахте.
Пять лет с тех пор, как мистер Тейт не внял моему предупреждению и критические секунды были упущены, бесценные жизни – потеряны.
Пять лет с тех пор, как я поделилась своей тайной не с тем человеком. Если бы я доверилась кому-то другому – возможно, мой папа был бы жив.
Это он явился мне в тот день, повиснув между жизнью и смертью. Каким-то образом папа выбрался из-под завала – только чтобы умереть у мамы на руках через каких-то пару дней после того, как ему отрезали ногу.
А сейчас мой папа здесь, со мной.
– Держись, – говорит он. – Может штормить.
Уже трудно что-либо разобрать в этом рёве душ, набившихся в комнату; мы всемером цепляемся друг за друга, как если бы нас на морском берегу застала буря. Остальные сжались в углу, прикрывшись перевёрнутым столом. За окошком я больше не вижу лица мистера Тейта: чёрные безобразные создания облепили его полностью.
Духи в человеческом обличье окружили нас, они рычат, как свора собак, почуявших мясо. Из темноты исходит урчание, и они бросаются ко мне, тащат меня к себе, но я крепко держусь на ногах.
Я уже встречалась с подобными существами.
– Я знаю, чего вы хотите! – кричу я. – Вам нужна я. Так сделайте это! Заберите меня с собой! Но сначала отведите меня к виселице! Перережьте верёвку! Или, клянусь, я отправлю вас обратно в ад, где вы будете гореть целую вечность!
С чудовищным боевым кличем один из духов запрокидывает голову, и я вижу, как напрягается его рваная жилистая шея. Но я не двигаюсь с места, тем самым бросая ему вызов.
– Нет, Пегги! – кричит папа. – Они поглотят тебя!
– Я должна, папа, я должна! – Я кричу, и в этот момент дверь распахивается настежь, и в комнату врывается новая волна призраков, разбивая и дробя на своём пути всё что можно.
– Что нам делать? – кричит Амброуз, в его глазах я вижу отражение своего страха.
И тут, сквозь пелену взбесившихся призраков, я вижу их. Держась за руки, точно вереница бумажных кукол, они движутся сквозь водоворот душ – медленно, уверенно и неумолимо.
– Кто вы? – спрашиваю я, хотя я знаю, я знаю.
Они быстро окружают нас, и на меня нисходит покой. Эти женщины и девочки – мои предки. Я различаю лица бабушки Вады, двоюродной тётушки Франсес, тёти Китти, которые помню по висящим у нас дома портретам, и неисчислимые другие: я их вижу в первый раз, однако они мне знакомы. Все эти женщины – из рода Девона. Они помогут мне.
Вместе.
– Что нам делать? – повторяет Амброуз. Я сжимаю ему руку и кричу:
– Бежать!
28
Меня сбивает с ног и отрывает от Амброуза (кто?что?), энергетические нити, светясь и потрескивая, обвивают мне руки и ноги, и я лечу по тюремным коридорам, как подхваченный шквальным ветром лист. Мои сёстры поднимают меня, толкают и не отпускают до тех пор, пока их сила не переполняет моё тело до отказа.
– Быстрее, быстрее! – кричу я, мы несёмся по коридорам, словно бурный паводок, от рёва ду́хов у меня закладывает уши – и тут мы вырываемся во двор и устремляемся к виселице, где маленькая фигурка в грязной рубашке, со связанными за спиной руками, дрожа от страха, поднимается по лестнице на платформу.
Салли.
Ей на голову набрасывают белый мешок.
– Быстрее, пожалуйста! – молю я, и мы молнией проносимся по двору, подняв пыль, собрав на себя грязь и расталкивая людей.
Ей надевают петлю на шею.
Я со всех сторон слышу адский рёв, и облако пыли скрывает виселицу от моих глаз.
– Нет! Салли! – кричу я, но мой голос звучит потусторонним воем.
Потому что мы буря – мои сёстры и я.
Мы из рода Девона.
Мы шепчущие.
– Обрежьте верёвку! – реву я.
И наступает тишина.
Я как будто вышла из тела.
– Что это было? – спрашивает кто-то. – Этот ветер, этот… шум? Это был… Бог?
Толпа снова устремляется вперёд, нас затирает между людьми, и я, теперь уже покинув защитный рой своих предков, проталкиваюсь сквозь толпу, чувствуя, как от ужаса сжимается сердце:
– Пожалуйста, пропустите меня, пропустите!
Тяжёлая и горькая тишина воцаряется на тюремном дворе, и толпа вдруг расступается, освободив мне путь.
И я вижу её, ничком лежащую на земле.
Внезапно рядом со мной оказывается Оти.
– Быстрее, – говорит она и берёт меня за руку, но я не могу сдвинуться с места: я не хочу видеть Салли в таком состоянии.
– Идём, Пегги, – настаивает Оти, непонимающе глядя на меня. – Чего ты ждёшь?
Я не знаю.
А потом вдруг до меня доходит. Я поднимаю взгляд наверх, на платформу. Палач стоит на коленях и всхлипывает.
– Вы это слышали? – говорит он. – Тот голос! Вы его слышали? «Обрежьте верёвку», – сказал он. Обрежьте её.
Обрезанная верёвка лежит на пыльной земле.
– Салли! Салли! – я по грязи бросаюсь к ней. Оти снимает петлю с её шеи, а я снимаю мешок. Её бледное лицо покрыто коркой грязи с дорожками от слёз; её прежде длинные, доходившие до талии волосы обрезаны коротко, как у мальчика. Я прикладываю ухо к её рту, чтобы понять, дышит ли она, но слышу только свои сдавленные рыдания.
– Салли, пожалуйста! – я прижимаюсь лбом к её груди. – Пожалуйста!
Я обнимаю её и прижимаю к себе, глажу по спине и утыкаюсь в её короткие волосы.
– Пегги? Это ты? – спрашивает хриплый, дрожащий голос.
– Салли!
Радость пронизывает всё моё существо. Я сажусь на землю и прижимаю Салли к себе, как ребёнка.
– Я… я уже горю, Пег?
– Нет! Нет, Салли, всё хорошо, ты жива.
– Я этого не совершала, Пег. Она была… добра ко мне, ей становилось всё хуже… А потом пришёл он, снова, и настоял, чтобы они попили вместе чаю, хотя она и не хотела. И он оставил меня наедине с ней, когда у неё пошла пена изо рта. Ох, Пег, это было ужасно. Я звала врача… Я была там, держала её за руку… а потом он… он… – Она задыхается от плача, что-то сипит и хрипит в её с трудом вздымающейся груди.
– Я знаю, Салли, я знаю. Теперь всё будет хорошо.
К нам подходит мистер Крейвен с пледом в руках. Я смотрю на него.
– Всё будет хорошо, правда? – спрашиваю я.
Он коротко кивает, суровый взгляд его влажных покрасневших глаз устремлён на губернатора Джонса, который, съёжившись под виселицей, прикрыл лицо платком, прячась от местной вони и позора перед толпой, которая, как только подул загадочный ветер, обратила свой гнев на него.